100 самых читаемых стихотворений

Робин Бобин Барабек 
Скушал сорок человек, 
И корову, и быка, 
И кривого мясника, 
И телегу, и дугу, 
И метлу, и кочергу, 
Скушал церковь, скушал дом, 
И кузницу с кузнецом, 
А потом и говорит: 
«У меня живот болит!»

1. Дядя Степа 
  
В доме восемь дробь один 
У заставы Ильича 
Жил высокий гражданин, 
По прозванью Каланча, 
  
По фамилии Степанов 
И по имени Степан, 
Из районных великанов 
Самый главный великан. 
  
Уважали дядю Степу 
За такую высоту. 
Шел с работы дядя Степа — 
Видно было за версту. 
  
Лихо мерили шаги 
Две огромные ноги: 
Сорок пятого размера 

Я ненавижу в людях ложь. 
Она порой бывает разной: 
Весьма искусной или праздной 
И неожиданной, как нож. 
Я ненавижу в людях ложь. 
Ту, что считают безобидной, 
Ту, за которую мне стыдно, 
Хотя не я, а ты мне лжешь. 
Я ненавижу в людях ложь. 
Я негодую и страдаю, 
Когда ее с улыбкой дарят, 
Так, что сперва не разберешь. 
Я ненавижу в людях ложь. 
От лжи к предательству полшага. 
Когда-то все решала шпага, 
А нынче старый стиль негож. 
Я ненавижу в людях ложь. 
И не приемлю объяснений. 
Ведь человек как дождь весенний. 
А как он чист, апрельский дождь! 

Я строю мысленно мосты, 
Их измерения просты, 
Я строю их из пустоты, 
Чтобы идти туда, где Ты. 
  
Мостами землю перекрыв, 
Я так Тебя и не нашёл, 
Открыл глаза, а там… обрыв, 
Мой путь закончен, я – пришёл.

Все начинается с любви... 
Твердят: 
«Вначале 
    было 
        слово...» 
А я провозглашаю снова: 
Все начинается 
с любви!.. 
  
Все начинается с любви: 
и озаренье, 
    и работа, 
глаза цветов, 
глаза ребенка - 
все начинается с любви. 
  
Все начинается с любви, 
С любви! 
Я это точно знаю. 
Все, 

Алёне 
  
Знаешь, 
я хочу, чтоб каждое слово 
этого утреннего стихотворенья 
вдруг потянулось к рукам твоим, 
словно 
соскучившаяся ветка сирени. 
Знаешь, 
я хочу, чтоб каждая строчка, 
неожиданно вырвавшись из размера 
и всю строфу 
разрывая в клочья, 
отозваться в сердце твоем сумела. 
Знаешь, 
я хочу, чтоб каждая буква 
глядела бы на тебя влюбленно. 
И была бы заполнена солнцем, 
будто 
капля росы на ладони клена. 

Людей неинтересных в мире нет. 
Их судьбы — как истории планет. 
У каждой все особое, свое, 
и нет планет, похожих на нее. 
  
А если кто-то незаметно жил 
и с этой незаметностью дружил, 
он интересен был среди людей 
самой неинтересностью своей. 
  
У каждого — свой тайный личный мир. 
Есть в мире этом самый лучший миг. 
Есть в мире этом самый страшный час, 
но это все неведомо для нас. 
  
И если умирает человек, 
с ним умирает первый его снег, 
и первый поцелуй, и первый бой... 
Все это забирает он с собой. 
  

Памяти наших отцов и старших 
               братьев, памяти вечно 
     молодых 
               солдат и офицеров 
     Советской 
               Армии, павших на фронтах 
               Великой Отечественной 
     войны. 
  
       1 
  
Вечная 
     слава 
          героям! 
Вечная слава! 
Вечная слава! 
Вечная 
     слава 
          героям! 
Слава героям! 

Я тебя бы на руки взял, 
я тебя бы взял и унёс, 
тихо смеясь на твои «нельзя», 
вдыхая запах твоих волос. 
 
И, не насытившись трепетом тел, 
стуком в груди нарушая тишь, 
всё просыпался бы и глядел, 
плача от радости, как ты спишь. 
 
Я бы к тебе, как к ручью, приник, 
как в реку, в тебя бы гляделся я. 
Я бы за двести лет не привык 
к бездонной мысли, что ты моя. 
.............................. 
Если бы не было разных «бы», 
о которые мы расшибаем лбы. 
  
          1956

Я люблю тебя больше природы, 
Ибо ты как природа сама, 
Я люблю тебя больше свободы, 
Без тебя и свобода тюрьма! 
  
Я люблю тебя неосторожно, 
Словно пропасть, а не колею! 
Я люблю тебя больше, чем можно! 
Больше, чем невозможно люблю! 
  
Я люблю безрассудно, бессрочно. 
Даже пьянствуя, даже грубя. 
И уж больше себя - это точно. 
Даже больше чем просто себя. 
  
Я люблю тебя больше Шекспира, 
Больше всей на земле красоты! 
Даже больше всей музыки мира, 
Ибо книга и музыка - ты. 
  

Отчего так предан Пёс, 
И в любви своей бескраен? 
Но в глазах – всегда вопрос, 
Любит ли его хозяин. 
Оттого, что кто-то – сек, 
Оттого, что в прошлом – клетка! 
Оттого, что человек 
Предавал его нередко. 
Я по улицам брожу, 
Людям вглядываюсь в лица, 
Я теперь за всем слежу, 
Чтоб, как Пёс, не ошибиться.

За тобой 
      через года 
иду, 
не колеблясь. 
Если ты — 
         провода, 
я — 
   троллейбус. 
Ухвачусь за провода 
руками долгими, 
буду жить 
      всегда–всегда 
твоими токами. 
Слышу я: 
«Откажись! 
Пойми 
    разумом: 
неужели это жизнь — 
быть привязанным?! 
Неужели в этом есть 

Никогда ни о чем не жалейте вдогонку, 
Если то, что случилось, нельзя 
     изменить. 
Как записку из прошлого, грусть свою 
     скомкав, 
С этим прошлым порвите непрочную нить. 
  
Никогда не жалейте о том, что 
     случилось. 
Иль о том, что случиться не может уже. 
Лишь бы озеро вашей души не мутилось 
Да надежды, как птицы, парили в душе. 
  
Не жалейте своей доброты и участья. 
Если даже за все вам — усмешка в ответ. 
Кто-то в гении выбился, кто-то в 
     начальство... 
Не жалейте, что вам не досталось их 
     бед. 
  

Так полыхнуло - 
    сплеча, 
        сполна - 
над ледяным прудом! .. 
(Два человека - 
    он и она - 
были виновны в том...) 
В доме напротив полночный лифт 
взвился до чердака. 
Свет был таким, 
    что мельчайший шрифт 
читался наверняка... 
Так полыхнуло, так занялось - 
весной ли, огнем - 
не понять. 
И о потомстве подумал лось, 
а заяц решил 
линять. 
Землю пробили усики трав 
и посверлили лучи. 

Все будет также после нас, а нас не 
     будет, 
Когда нам мир сполна воздаст - у мира 
     не убудет. 
По небу скатится звезда слезой горючей 
И не останется следа - обычный случай. 
Я вроде смерти не боюсь, хотя нелепо 
Порвать загадочный союз земли и неба. 
Хотя бы ниточкой одной, едва заметной 
Став одинокой тишиной на рощей летней, 
Негромкой песней у огня, слезою 
     поздней... 
Но так же было до меня и будет после. 
И все ж расстаться нелегко со всем, что 
     было 
И то, что радостью влекло и что 
     постыло. 
Но кто-то выйдет в первый раз вновь на 
     дорогу, 
И сбросит листья старый вяз у наших 

Не отрекаются любя. 
Ведь жизнь кончается не завтра. 
Я перестану ждать тебя, 
а ты придешь совсем внезапно. 
А ты придешь, когда темно, 
когда в стекло ударит вьюга, 
когда припомнишь, как давно 
не согревали мы друг друга. 
И так захочешь теплоты, 
не полюбившейся когда–то, 
что переждать не сможешь ты 
трех человек у автомата. 
И будет, как назло, ползти 
трамвай, метро, не знаю что там. 
И вьюга заметет пути 
на дальних подступах к воротам... 
А в доме будет грусть и тишь, 
хрип счетчика и шорох книжки, 
когда ты в двери постучишь, 
взбежав наверх без передышки. 

Как важно вовремя уйти. 
Уйти, 
Пока ревут трибуны. 
И уступить дорогу юным, 
Хотя полжизни впереди. 
На это надо много сил — 
Уйти 
Под грустный шепот судей. 
Уйти, 
Покуда не осудят 
Те, кто вчера боготворил. 
И лишь соперник твой поймёт, 
Сорвав удачливые кеды, 
Что был великою победой 
Тот неожиданный уход. 
  
          1982

По несчастью или к счастью, 
Истина проста: 
Никогда не возвращайся 
В прежние места. 
Даже если пепелище 
Выглядит вполне, 
Не найти того, что ищем, 
Ни тебе, ни мне. 
Путешествие в обратно 
Я бы запретил, 
Я прошу тебя, как брата, 
Душу не мути. 
А не то рвану по следу – 
Кто меня вернёт? – 
И на валенках уеду 
В сорок пятый год. 
В сорок пятом угадаю, 
Там, где – боже мой! – 
Будет мама молодая 
И отец живой.

В горнице моей светло. 
Это от ночной звезды. 
Матушка возьмёт ведро, 
Молча принесёт воды... 
  
Красные цветы мои 
В садике завяли все. 
Лодка на речной мели 
Скоро догниёт совсем. 
  
Дремлет на стене моей 
Ивы кружевная тень. 
Завтра у меня под ней 
Будет хлопотливый день! 
  
Буду поливать цветы, 
Думать о своей судьбе, 
Буду до ночной звезды 
Лодку мастерить себе...

Помните! 
Через века, 
            через года, –  
помните! 
О тех, 
кто уже не придёт 
                  никогда, – 
помните! 
Не плачьте! 
В горле 
        сдержите стоны, 
горькие стоны. 
Памяти 
       павших 
              будьте 
                     достойны! 
Вечно 
достойны! 
Хлебом и песней, 
мечтой и стихами, 

Алёне 
  
Мы совпали с тобой, 
          совпали 
в день, запомнившийся навсегда. 
Как слова совпадают с губами. 
С пересохшим горлом – 
вода. 
  
Мы совпали, как птицы с небом. 
Как земля 
      с долгожданным снегом, 
совпадает в начале зимы, 
так с тобою 
                   совпали мы. 
  
Мы совпали, 
        ещё не зная 
ничего 
о зле и добре. 

Хотя б во сне давай увидимся с тобой. 
Пусть хоть во сне 
       твой голос зазвучит... 
В окно — 
       не то дождем, 
              не то крупой 
с утра заладило. 
И вот стучит, стучит... 
Как ты необходима мне теперь! 
Увидеть бы. 
Запомнить все подряд... 
За стенкою о чём–то говорят. 
Не слышу. 
       Но, наверно,— о тебе!.. 
Наверное, 
      я у тебя в долгу, 
любовь, наверно, плохо берегу: 
хочу услышать голос — 
                  не могу! 
Лицо пытаюсь вспомнить — 

В полном разгаре страда деревенская... 
Доля ты!– русская долюшка женская! 
   Вряд ли труднее сыскать. 
  
Не мудрено, что ты вянешь до времени, 
Всевыносящего русского племени 
   Многострадальная мать! 
  
Зной нестерпимый: равнина безлесная, 
Нивы, покосы да ширь поднебесная – 
   Солнце нещадно палит. 
  
Бедная баба из сил выбивается, 
Столб насекомых над ней колыхается, 
   Жалит, щекочет, жужжит! 
  
Приподнимая косулю тяжелую, 
Баба порезала ноженьку голую – 
   Некогда кровь унимать! 
  

Я спокоен, я иду своей дорогой. 
Не пою, что завтра будет веселей. 
Я – суровый, 
           я – суровый, 
                     я суровый. 
Улыбаешься в ответ: 
а я – сирень. 
  
Застываю рядом с мраморной колонной, 
Удивляюсь, почему не убежал. 
Я – холодный, 
          я – холодный, 
                    я – холодный. 
Улыбаешься в ответ: 
а я – пожар. 
  
Я считаю перебранку бесполезной. 
Всё в порядке, пусть любовь повременит. 
Я – железный. 
          Я – железный. 

Давай помолчим. 
Мы так долго не виделись. 
Какие прекрасные сумерки выдались! 
И все позабылось, 
Что помнить не хочется: 
Обиды твои. 
И мое одиночество. 
  
Давай помолчим. 
Мы так долго не виделись. 
  
Душа моя — 
Как холостяцкая комната. 
Ни взглядов твоих в ней, 
Ни детского гомона. 
Завалена книгами 
Площадь жилищная, 
Как сердце — словами... 
Теперь уже лишними. 
Ах, эти слова, 

1 
  
В Японии читал стихи свои 
На языке родном – в огромном зале. 
– О чем стихи?– спросили.– О любви. 
– Еще раз прочитайте, – мне сказали. 
  
Читал стихи аварские свои 
В Америке.– О чем они?– спросили. 
И я ответил честно:– О любви. 
– Еще раз прочитайте, – попросили. 
  
Знать, на любом понятны языке 
Стихи о нашем счастье и тоске, 
И о твоей улыбке на рассвете. 
  
И мне открылась истина одна: 
Влюбленными земля населена, 
А нам казалось, мы одни на свете. 
  

Никто не знает, что нас ждёт. 
А мы судьбе не доверяем. 
Никто не знает наперёд, 
Где мы найдём, 
Где потеряем. 
  
Никто не знает, что нас ждёт. 
Я в ожиданье встречи замер... 
Но птица счастья свой полёт  
Не согласовывает с нами. 
  
И я загадывать боюсь. 
Решишь -  
А жизнь переиначит. 
Ужо, я думал, посмеюсь... 
Но всё во мне грустит и плачет: 
  
То боль чужая бередит, 
То сердце жжёт своя обида. 
Живу у радости в кредит 

Все начинается с любви. 
И все кончается любовью. 
Ты повторишь слова свои, 
Прильнув к немому изголовью. 
  
          2000

Времена не выбирают, 
В них живут и умирают. 
Большей пошлости на свете 
Нет, чем клянчить и пенять. 
Будто можно те на эти, 
Как на рынке, поменять. 
  
Что ни век, то век железный. 
Но дымится сад чудесный, 
Блещет тучка; я в пять лет 
Должен был от скарлатины 
Умереть, живи в невинный 
Век, в котором горя нет. 
  
Ты себя в счастливцы прочишь, 
А при Грозном жить не хочешь? 
Не мечтаешь о чуме 
Флорентийской и проказе? 
Хочешь ехать в первом классе, 
А не в трюме, в полутьме? 

Ты большая в любви. 
                 Ты смелая. 
Я - робею на каждом шагу. 
Я плохого тебе не сделаю, 
а хорошее вряд ли смогу. 
Все мне кажется, 
              будто бы по лесу 
без тропинки ведешь меня ты. 
Мы в дремучих цветах до пояса. 
Не пойму я - 
            что за цветы. 
Не годятся все прежние навыки. 
Я не знаю, 
        что делать и как. 
Ты устала. 
         Ты просишься на руки. 
Ты уже у меня на руках. 
«Видишь, 
       небо какое синее? 
Слышишь, 

Любовь к Добру разбередила сердце им. 
А Герцен спал, не ведая про зло... 
Но декабристы разбудили Герцена. 
Он недоспал. Отсюда всё пошло. 
  
И, ошалев от их поступка дерзкого, 
Он поднял страшный на весь мир трезвон. 
Чем разбудил случайно Чернышевского, 
Не зная сам, что этим сделал он. 
  
А тот со сна, имея нервы слабые, 
Стал к топору Россию призывать, – 
Чем потревожил крепкий сон Желябова, 
А тот Перовской не дал всласть поспать. 
  
И захотелось тут же с кем-то драться 
     им, 
Идти в народ и не страшиться дыб. 
Так началась в России конспирация: 
Большое дело – долгий недосып. 

Мне без тебя так трудно жить, 
А ты – ты дразнишь и тревожишь. 
Ты мне не можешь заменить 
Весь мир... 
         А кажется, что можешь. 
Есть в мире у меня своё: 
Дела, успехи и напасти. 
Мне лишь тебя недостаёт 
Для полного людского счастья. 
Мне без тебя так трудно жить: 
Всё – неуютно, всё – тревожит... 
Ты мир не можешь заменить. 
Но ведь и он тебя – не может. 
  
          1952

Боль свою вы делите с друзьями, 
Вас сейчас утешить норовят, 
А его последними словами, 
Только вы нахмуритесь, бранят. 
  
Да и человек ли, в самом деле, 
Тот, кто вас, придя, околдовал, 
Стал вам близким через две недели, 
Месяц с вами прожил и удрал? 
  
Вы общались, дорогая, с дрянью. 
Что ж нам толковать о нем сейчас?! 
Дрянь не стоит долгого вниманья, 
Тут важнее говорить о вас. 
  
Вы его любили? Неужели? 
Но полшага - разве это путь?! 
Сколько вы пудов с ним соли съели? 
Как успели в душу заглянуть?! 
  

Все говорят: 
«Его талант – от бога!» 
А ежели – от чёрта? 
Что тогда?.. 
  
Выстраиваясь медленно в эпоху, 
ни шатко и ни валко 
шли года. 
И жил талант. 
Больной. 
Нелепый. 
Хмурый. 
Всего Гомера знавший назубок, 
Его считал 
своею креатурой 
тогда ещё существовавший 
бог. 
Бог находил, что слог его прекрасен, 
что на земле таких – 
наперечёт!.. 

...Столетье промчалось. И снова, 
Как в тот незапамятный год – 
Коня на скаку остановит, 
В горящую избу войдёт. 
Ей жить бы хотелось иначе, 
Носить драгоценный наряд... 
Но кони – всё скачут и скачут. 
А избы – горят и горят. 
  
          1960

Есть в каждом возрасте свой шик. 
У детства – милая бездумность. 
У зрелости – карьерный пик. 
А мне всего дороже юность. 
Я в ней влюблялся много раз. 
И это началось так рано. 
От голубых до карих глаз 
Блуждал я в роли Дон Жуана. 
Перебирая эксклюзив, 
Искал везде свою мадонну: 
Чтоб профиль был ее красив, 
Улыбка, голос и объемы. 
И вдруг однажды ты пришла. 
Явилась, как виденье свыше. 
И замерла моя душа, 
И взгляд твой все былое выжег. 
И все забылось и ушло… 
И никогда не повторится. 
Девиц немалое число 
Я поменял на единицу. 

Нет женщин нелюбимых, 
Невстреченные есть… 
Проходит кто-то мимо, 
Когда бы рядом сесть. 
Когда бы слово молвить, 
И всё переменить. 
Былое 
Светом молний, 
Как плёнку, засветить. 
Нет нелюбимых женщин. 
И каждая права. 
Как в раковине жемчуг, 
В душе любовь жива. 
Всё в мире поправимо 
Лишь окажите честь… 
Нет женщин нелюбимых, 
Пока мужчины есть. 
  
          1978

Звезда полей во мгле заледенелой 
Остановившись, смотрит в полынью. 
Уж на часах двенадцать прозвенело, 
И сон окутал родину мою… 
  
Звезда полей! В минуты потрясений 
Я вспоминал, как тихо за холмом 
Она горит над золотом осенним, 
Она горит над зимним серебром… 
  
Звезда полей горит, не угасая, 
Для всех тревожных жителей земли, 
Своим лучом приветливым касаясь 
Всех городов, поднявшихся вдали. 
  
Но только здесь, во мгле заледенелой, 
Она восходит ярче и полней, 
И счастлив я, пока на свете белом 
Горит, горит звезда моих полей…

Волна волос прошла свкозь мои пальцы, 
и где она - 
           волна твоих волос ? 
Я в тень твою, 
           как будто зверь, попался 
и на колени перед ней валюсь. 
Но тень есть тень. 
              Нет в тени тёплой плоти, 
внутри которой тёплая душа. 
Бесплотное виденье, 
                       как бесплодье, 
в меня вселилось, душу иссуша. 
Я победил тебя игрой и бредом 
и тем, что был свободен, 
                      а не твой. 
Теперь я за свою свободу предан 
и тщетно трусь о призрак головой. 
Теперь я проклинаю эти годы, 
когда любовь разменивал на ложь. 
Теперь я умоляю несвободы, 

Скоро кончится белая вьюга, 
Потекут голубые ручьи. 
Все скворечники в сторону юга 
Навострили оконца свои. 
  
В силу древних обычаев здешних 
Мы жилища готовим певцам. 
За морями родные скворечни 
Обязательно снятся скворцам. 
  
Здесь родились, летать научились, 
Значит, родина ихняя здесь. 
- Воротились! Скворцы воротились! 
Раздается мальчишечья весть. 
  
Можно галку убить и сороку, 
Но обычаи наши строги: 
Ни один сорванец босоногий 
На скворца не поднимет руки. 
  

Был трудный бой. Всё нынче, как 
     спросонку, 
И только не могу себе простить: 
Из тысяч лиц узнал бы я мальчонку, 
А как зовут, забыл его спросить. 
  
Лет десяти-двенадцати. Бедовый, 
Из тех, что главарями у детей, 
Из тех, что в городишках прифронтовых 
Встречают нас как дорогих гостей. 
  
Машину обступают на стоянках, 
Таскать им воду вёдрами — не труд, 
Приносят мыло с полотенцем к танку 
И сливы недозрелые суют… 
  
Шёл бой за улицу. Огонь врага был 
     страшен, 
Мы прорывались к площади вперёд. 
А он гвоздит — не выглянуть из башен, — 

Самое горькое на свете состояние- 
     одиночество, 
Самое длинное на свете расстояние-то, 
     что одолеть не хочется, 
Самые злые на свете слова -"я тебя не 
     люблю», 
Самое страшное, если ложь права, а 
     надежда равна нулю. 
Самое трудное-это ожидание конца любви, 
Ты ушел, как улыбка с лица, а сердце 
     считает шаги твои. 
И все-таки я хочу самого страшного, 
Самого неистового хочу. 
Пусть мне будет беда вчерашняя 
И счастье завтрашнее по плечу. 
Я хочу и болей, и радостей. 
Я хочу свою жизнь прожить 
не в полсердца, не труся, не крадучись 
Я взапой ее стану пить. 
Я хочу ее полной мерою: 

Спасибо за то, что ты есть. 
За то, что твой голос весенний 
Приходит, как добрая весть 
В минуты обид и сомнений. 
  
Спасибо за искренний взгляд: 
О чем бы тебя ни спросил я — 
Во мне твои боли болят, 
Во мне твои копятся силы. 
  
Спасибо за то, что ты есть. 
Сквозь все расстоянья и сроки 
Какие-то скрытые токи 
Вдруг снова напомнят — ты здесь. 
  
Ты здесь, на земле. И повсюду 
Я слышу твой голос и смех. 
Вхожу в нашу дружбу, как в чудо. 
И радуюсь чуду при всех. 
  

– Ну, пошел же, ради бога! 
Небо, ельник и песок – 
Невеселая дорога... 
Эй! садись ко мне, дружок! 
  
Ноги босы, грязно тело, 
И едва прикрыта грудь... 
Не стыдися! что за дело? 
Это многих славный путь. 
  
Вижу я в котомке книжку. 
Так учиться ты идешь... 
Знаю: батька на сынишку 
Издержал последний грош. 
  
Знаю: старая дьячиха 
Отдала четвертачок, 
Что проезжая купчиха 
Подарила на чаек. 
  

Шёл человек. 
Шёл степью, долго, долго. 
Куда? Зачем? 
Нам это не узнать. 
В густой лощине он увидел волка, 
Верней, волчицу, 
А, точнее, мать... 
Она лежала в зарослях полыни, 
Откинув лапы и оскалив пасть. 
Из горла перехваченного плыла 
Толчками кровь, густая, словно грязь. 
Кем? Кем? Волкoм? Охотничьими псами? 
Слепым волчатам это не узнать. 
Они, толкаясь и ворча, сосали 
Большую неподатливую мать. 
Голодные волчата позабыли, 
Как властно пахнет в зарослях укроп. 
Они, прижавшись к маме, жадно пили 
Густую холодеющую кровь. 
С глотками в них входила жажда мести. 

Было  то свиданье над прудом 
кратким, убивающим надежду, 
Было понимание с трудом, 
потому что столько было между 
полюсами разными земли,  
здесь, на двух концах одной скамьи, 
и мужчина с женщиной молчали 
заслонив две разные семьи, 
словно две  чужих страны, плечами 
И она сказала не всерьез, 
вполушутку, полувиновато, 
«Только разве кончики волос  
помнят, как ты гладил их когда-то». 
Отведя сближенье как беду, 
 крик внутри смогла переупрямить: 
«Завтра к парикмахеру пойду- 
вот и срежу даже эту память». 
Ничего мужчина не сказал, 
Он поцеловал ей тихо руку, 
и пошел к тебе, ночной вокзал, - 

На Земле 
     безжалостно маленькой 
жил да был человек маленький. 
У него была служба маленькая. 
и маленький очень портфель. 
Получал он зарплату маленькую... 
И однажды – 
прекрасным утром – 
постучалась к нему в окошко 
небольшая, 
казалось, 
война... 
Автомат ему выдали маленький. 
Сапоги ему выдали маленькие. 
Каску выдали маленькую 
и маленькую – 
по размерам – 
шинель. 
  
...А когда он упал – 

Я знаю, что все женщины прекрасны. 
И красотой своею и умом. 
Еще весельем, если в доме праздник. 
И верностью, – когда разлука в нем. 
Не их наряды или профиль римский, — 
Нас покоряет женская душа. 
И молодость ее… 
И материнство, 
И седина, когда пора пришла. 
Покуда жив, – я им молиться буду. 
Любовь иным восторгам предпочту. 
Господь явил нам женщину, как чудо, 
Доверив миру эту красоту. 
И повелел нам рядом жить достойно. 
По рыцарски – и щедро, и светло. 
Чтоб души наши миновали войны 
И в сердце не закрадывалось зло. 
И мы – мужчины – кланяемся низко 
Всем женщинам родной земли моей. 
Недаром на солдатских обелисках 

Ты во мне свой образ разрушаешь, 
Разрываешь между нами нить. 
И словами по былому шаришь, 
Словно хочешь свет нам возвратить. 
Ты во мне свой образ разрушаешь. 
Я тебя теряю… Ты — меня. 
Будто жизнь у нас с тобой чужая, 
Из чужих признаний, из чужого дня. 
Возврати меня к былому счастью. 
И себя, ушедшего, — верни… 
Жизнь моя не делится на части. 
И свою делить повремени. 
  
          1996

О Волга! после многих лет 
Я вновь принес тебе привет. 
Уж я не тот, но ты светла 
И величава, как была. 
Кругом всё та же даль и ширь, 
Всё тот же виден монастырь 
На острову, среди песков, 
И даже трепет прежних дней 
Я ощутил в душе моей, 
Заслыша звон колоколов. 
Всё то же, то же... только нет 
Убитых сил, прожитых лет... 
  
Уж скоро полдень. Жар такой, 
Что на песке горят следы, 
Рыбалки дремлют над водой, 
Усевшись в плотные ряды; 
Куют кузнечики, с лугов 
Несется крик перепелов. 
Не нарушая тишины 

Б. Ахмадулиной 
  
Со мною вот что происходит: 
ко мне мой старый друг не ходит, 
а ходят в мелкой суете 
разнообразные не те. 
И он 
не с теми ходит где-то 
и тоже понимает это, 
и наш раздор необъясним, 
и оба мучимся мы с ним. 
Со мною вот что происходит: 
совсем не та ко мне приходит, 
мне руки на плечи кладёт 
и у другой меня крадёт. 
А той – 
         скажите, бога ради, 
кому на плечи руки класть? 
Та, 
у которой я украден, 

Ей было двенадцать, тринадцать - ему.  
Им бы дружить всегда.  
Но люди понять не могли: почему  
Такая у них вражда?!  
  
Он звал ее Бомбою и весной  
Обстреливал снегом талым.  
Она в ответ его Сатаной,  
Скелетом и Зубоскалом.  
  
Когда он стекло мячом разбивал,  
Она его уличала.  
А он ей на косы жуков сажал,  
Совал ей лягушек и хохотал,  
Когда она верещала.  
  
Ей было пятнадцать, шестнадцать - ему,  
Но он не менялся никак.  
И все уже знали давно, почему  
Он ей не сосед, а враг.  

Не исчезай... Исчезнув из меня, 
развоплотясь, ты из себя исчезнешь, 
себе самой навеки изменя, 
и это будет низшая нечестность. 
  
Не исчезай... Исчезнуть — так легко. 
Воскреснуть друг для друга невозможно. 
Смерть втягивает слишком глубоко. 
Стать мертвым хоть на миг — 
     неосторожно. 
  
Не исчезай... Забудь про третью тень. 
В любви есть только двое. Третьих нету. 
Чисты мы будем оба в Судный день, 
когда нас трубы призовут к ответу. 
  
Не исчезай... Мы искупили грех. 
Мы оба неподсудны, невозбранны. 
Достойны мы с тобой прощенья тех, 
кому невольно причинили раны. 

Живу не так, как бы хотелось, 
Заели суета и быт. 
И осторожность, а не смелость 
Порою мной руководит. 
  
Живу не так, как мне мечталось, 
Когда я пылок был и юн. 
И только музыка осталась 
От тех, не знавших фальши, струн. 
  
Живу не так, как нас учили 
Ушедшие учителя. 
Когда судьбу земли вручили, 
О чём не ведала Земля… 
  
Живу не так. Но слава богу, 
Я различаю свет и мрак 
И не судите слишком строго 
Вы все, живущие не так. 
  

Я по тебе схожу с ума, 
Как по земле 
Морской прибой. 
И целый мир — 
Моя тюрьма, 
Когда в разлуке мы с тобой. 
Я по тебе схожу с ума, 
Когда ты около меня. 
И все высокие слова 
Лишь дым от жаркого огня. 
  
          1964

Освещена последняя сосна. 
Под нею темный кряж пушится. 
Сейчас погаснет и она. 
День конченый – не повторится. 
  
День кончился. Что было в нем? 
Не знаю, пролетел, как птица. 
Он был обыкновенным днем, 
А все–таки – не повторится. 
  
          Июль–Август 1928, Thorrenc, 
     Chateau des 4 Jours

Люблю тебя сейчас, не тайно – напоказ. 
Не «после» и не «до» в лучах твоих 
     сгораю. 
Навзрыд или смеясь, но я люблю сейчас, 
А в прошлом – не хочу, а в будущем – не 
     знаю. 
  
В прошедшем «я любил» – печальнее 
     могил, – 
Все нежное во мне бескрылит и 
     стреножит, 
Хотя поэт поэтов говорил: 
«Я вас любил, любовь еще, быть 
     может...» 
  
Так говорят о брошенном, отцветшем – 
И в этом жалость есть и 
     снисходительность, 
Как к свергнутому с трона королю. 
Есть в этом сожаленье об ушедшем 

Знай, мой друг, вражде и дружбе цену 
И судом поспешным не греши. 
Гнев на друга, может быть, мгновенный, 
Изливать покуда не спеши. 
  
Может, друг твой сам поторопился 
И тебя обидел невзначай. 
Провинился друг и повинился – 
Ты ему греха не поминай. 
  
Люди, мы стареем и ветшаем, 
И с теченьем наших лет и дней 
Легче мы своих друзей теряем, 
Обретаем их куда трудней. 
  
Если верный конь, поранив ногу, 
Вдруг споткнулся, а потом опять, 
Не вини его – вини дорогу 
И коня не торопись менять. 
  

Проект был сложным. Он не удавался.  
И архитектор с напряженным лбом  
Считал, курил, вздыхал и чертыхался,  
Склонясь над непокорным чертежом.  
  
Но в дверь вдруг постучали. И соседка,  
Студентка, что за стенкою жила,  
Алея ярче, чем ее жакетка,  
Сказала быстро: «Здрасьте». И вошла.  
  
Вздохнула, села в кресло, помолчала,  
Потом сказала, щурясь от огня:  
- Вы старше, вы поопытней меня...  
Я за советом... Я к вам прямо с бала... 
      
  
У нас был вечер песни и весны,  
И два студента в этой пестрой вьюге,  
Не ведая, конечно, друг о друге,  
Сказали мне о том, что влюблены.  

Не замечаем, как уходят годы. 
Спохватываемся, 
Когда они пройдут. 
И все свои ошибки и невзгоды 
Выносим мы на запоздалый суд. 
  
И говорим: 
,,Когда б не то да это, 
Иначе жизнь мы прожили б свою…” 
Но призывает совесть нас к ответу 
В начале жизни а не на краю. 
  
Живите так, как будто наступает 
Тот самый главный, 
Самый строгий суд. 
Живите, словно дарите на память 
Вы жизнь свою тем, что потом придут. 
  
          1972

О благородство одиноких женщин! 
Как трудно женщиною быть. 
Как часто надо 
Через столько трещин 
В своей судьбе переступить… 
Все ставят женщине в вину: 
Любовь, 
Когда она промчится, 
Когда с печалью обручится, 
Оставив надолго одну 
В воспоминанья погребенной… 
А люди уж спешат на суд 
И все — от клятв и до ребенка — 
Словами злыми назовут. 
И пусть…Зато она любила… 
Где знать им, 
Как она любила! 
Как целовала — 
Аж в глазах рябило, 
Как встреч ждала, 

Как мне тебе понравиться? 
Стать мрачным и непонятным? 
А может быть, вдруг прославиться 
Поступком невероятным? 
  
Или вдруг стать мятежным, 
Порывистым и упрямым? 
А может быть, нежным-нежным 
И ласковым самым-самым... 
  
А то вдруг лукаво-мглистым, 
Сплетающим ловко сети? 
Иль простодушно-чистым, 
Доверчивым, словно дети? 
  
Иль стать искушенным в жизни, 
Солидным и мудрым очень, 
Так, словно бы между прочим 
Роняющим афоризмы? 
  

Ну как это можно, не понимаю! 
Просто кругом идет голова: 
Все время пустые, пустые слова 
Тебя, точно облаком, окружают. 
  
Цветистые, пестрые, равнодушные. 
Они кувыркаются в тишине. 
И ты их, словно шары воздушные, 
Целыми гроздьями даришь мне. 
  
Люди о ком-то порой говорят: 
«Необязательный», «необязательная» — 
Какие противные прилагательные! 
Я б выбросил к черту их все подряд! 
  
Выходит, что чуть ли не все — пустяк: 
Слово дается, слово берется... 
Прости, но неужто тебе вот так 
И впрямь хорошо на земле живется?! 
  

Люб- 
(Воздуха! 
             Воздуха! 
                         Самую малость 
     бы! 
                                        
                Самую-самую...) 
лю! 
(Хочешь, – 
                уедем куда-нибудь 
                                        
        заново, 
                                        
                   замертво, 
                                        
                                 за 
     море?..) 
Люб- 
(Богово – богу, 
                     а женское – 

Пока мы боль чужую  
                 чувствуем, 
Пока живет в нас    
                сострадание, 
Пока мечтаем мы и буйствуем, 
Есть нашей жизни оправдание. 
  
Пока не знаем мы заранее,   
            что совершим, 
Что сможем вынести, 
Есть нашей жизни оправдание, 
До первой лжи иль первой  
                хитрости. 
  
          1978

– Я жить без тебя не могу, 
Я с первого дня это понял... 
Как будто на полном скаку 
Коня вдруг над пропастью поднял. 
  
– И я без тебя не могу. 
Я столько ждала! И устала. 
Как будто на белом снегу 
Гроза мою душу застала. 
  
Сошлись, разминулись пути, 
Но он ей звонил отовсюду. 
И тихо просил: «Не грусти...» 
И тихое слышалось: «Буду...» 
  
Однажды на полном скаку 
С коня он свалился на съёмках... 
– Я жить без тебя не могу, – 
Она ему шепчет в потёмках. 
  

Я и ты, нас только двое? 
О, какой самообман. 
С нами стены, бра, обои, 
Ночь, шампанское, диван. 
  
С нами тишина в квартире 
И за окнами капель, 
С нами всё, что в этом мире 
Опустилось на постель. 
Мы – лишь точки мирозданья, 
Чья-то тонкая резьба, 
Наш расцвет и угасанье 
Называется – судьба. 
  
Мы в лицо друг другу дышим, 
Бьют часы в полночный час, 
А над нами кто-то свыше 
Всё давно решил за нас.

Современная женщина суетою   
замотана,  
Но, как прежде, божественна!  
Пусть немного усталая, но, как прежде,  
      
прекрасная,   
До конца непонятная, никому не 
     подвластная.   
Современная женщина! То грустна   
и задумчива,   
То светла и торжественна.   
Доказать ее слабости, побороть ее   
дерзости   
Зря мужчины стараются, понапрасну   
надеются.   
Не бахвалится силою, но на ней тем   
не менее   
И заботы служебные, и заботы   
семейные.   
ВсT на свете познавшая, все невзгоды   

Особенно тоскливы вечера… 
Когда ты в доме у себя как пленница. 
Сегодня также пусто как вчера  
И завтра вряд ли что-нибудь изменится. 
  
И это одиночество твое 
Не временем бы мерить, а бессонницей. 
То книги, то вязанье, то шитье, 
А жизнь пройдет и ничего не вспомнится. 
  
Но все-таки однажды он придет, 
И сбудутся надежды и пророчества. 
Твои он губы в темноте найдет 
И шепотом прогонит одиночество. 
  
          1978

Смири гордыню - то есть гордым будь.  
Штандарт - он и в чехле не полиняет.  
Не плачься, что тебя не понимают, - 
поймёт когда-нибудь хоть кто-нибудь. 
  
Не самоутверждайся. Пропадёт,  
подточенный тщеславием, твой гений,  
и жажда мелких самоутверждений  
лишь к саморазрушенью приведёт. 
  
У славы и опалы есть одна  
опасность - самолюбие щекочут.  
Ты ордена не восприми как почесть,  
не восприми плевки как ордена. 
  
Не ожидай подачек добрых дядь  
и, вытравляя жадность, как заразу,  
не рвись урвать. Кто хочет всё и сразу, 
      
тот беден тем, что не умеет ждать.  

А мне приснился сон, 
Что Пушкин был спасён 
Сергеем Соболевским…. 
 Его любимый друг 
С достоинством и блеском 
Дуэль расстроил вдруг. 
 Дуэль не состоялась 
Остались боль да ярость 
Да шум великосветский, 
Что так ему постыл… 
 К несчастью, Соболевский 
В тот год в Европах жил... 
  
А мне приснился сон, 
Что Пушкин был спасен... 
  
Все было очень просто: 
у Троицкого моста 
он встретил Натали. 
  

Все продается и все покупается: 
Совесть, карьера, успех и уют. 
Дайте на лапу, кому полагается. 
Люди берут, когда много дают. 
Как это все наши души уродует. 
Подло живем… Но довольны вполне. 
Если ты – гений, отмечен природою, — 
Это не значит, что ты на коне. 
Лодырь тебя обойдет на экзаменах, 
Бездарь займет твое место в НИИ. 
Связи отца и знакомые мамины 
Много сильней, чем таланты твои. 
Может быть, я и прибегнул к гиперболе, 
Чтоб осмеять этот пагубный стиль. 
В жизни нередко становятся первыми 
Те, кто себя хорошо оплатил. 
  
          2002

Ты хочешь, чтобы я был, как ель, 
     зелёный, 
Всегда зелёный – и зимой, и осенью. 
Ты хочешь, чтобы я был гибкий как ива, 
Чтобы я мог, не разгибаясь, гнуться. 
Но я другое дерево. 
 
Если рубанком содрать со ствола кожу, 
Распилить его, высушить, а потом 
     покрасить, 
То может подняться мачта океанского 
     корабля, 
Могут родиться красная скрипка, копьё, 
     рыжая или белая палуба. 
А я не хочу чтобы с меня сдирали кожу. 
Я не хочу чтобы меня красили, сушили, 
     белили. 
Нет, я этого не хочу. 
Не потому что я лучше других деревьев. 
Нет, я этого не говорю. 

Зависть белой не бывает. 
Зависть свет в нас убивает. 
Ну а то, кто ею болен, — 
У того душа темна, 
И в поступках он не волен, 
Ибо всем вершит она. 
Мы смирились с тем, что зависть 
Судит всех без доказательств. 
Ей достаточно улик — 
Этот счастлив. 
Тот велик. 
И чужой судьбою мучась, 
Умирая от обид, 
Все надеется на случай, 
Что когда-нибудь получит 
То, 
Что ей в других претит. 
  
          1995

Любовь неразделённая страшна, 
но тем, кому весь мир лишь биржа, 
     драка, 
любовь неразделённая смешна, 
как профиль Сирано де Бержерака. 
Один мой деловитый соплеменник 
сказал жене в театре «Современник»: 
«Ну что ты в Сирано своём нашла? 
Вот дурень! Я, к примеру, никогда бы 
так не страдал из-за какой-то бабы... 
Другую бы нашёл – и все дела». 
В затравленных глазах его жены 
забито проглянуло что-то вдовье. 
Из мужа перло – аж трещали швы! – 
смертельное духовное здоровье. 
О, сколько их, таких здоровяков, 
страдающих отсутствием страданий. 
Для них есть бабы: нет прекрасной дамы. 
А разве сам я в чём-то не таков? 
Зевая, мы играем, как в картишки, 

- В чем смысл твоей жизни? - Меня 
     спросили. - 
Где видишь ты счастье свое, скажи? 
- В сраженьях, - ответил я, - против 
     гнили 
И в схватках, - добавил я, - против 
     лжи! 
  
По-моему, в каждом земном пороке, 
Пусть так или сяк, но таится ложь. 
Во всем, что бессовестно и жестоко, 
Она непременно блестит, как нож. 
  
Ведь все, от чего человек терзается, 
Все подлости мира, как этажи, 
Всегда пренахальнейше возвышаются 
На общем фундаменте вечной лжи. 
  
И в том я свое назначенье вижу, 
Чтоб биться с ней каждым своим стихом, 

Когда мужчине сорок лет,  
ему пора держать ответ:  
душа не одряхлела?-  
перед своими сорока,  
и каждой каплей молока,  
и каждой крошкой хлеба.  
  
Когда мужчине сорок лет,  
то снисхожденья ему нет  
перед собой и перед богом.  
Все слезы те, что причинил,  
все сопли лживые чернил  
ему выходят боком.  
  
Когда мужчине сорок лет,  
то наложить пора запрет  
на жажду удовольствий:  
ведь если плоть не побороть,  
урчит, облизываясь, плоть -  
съесть душу удалось ей.  

Нас мотает от края до края, 
По краям расположены двери, 
На последней написано: «Знаю», 
А на первой написано: «Верю». 
  
И, одной головой обладая, 
Никогда не войдёшь в обе двери: 
Если веришь – то веришь, не зная, 
Если знаешь – то знаешь, не веря. 
  
И своё формируя сознанье, 
С каждым днём, от момента рожденья, 
Мы бредём по дороге познанья, 
А с познаньем приходит сомненье. 
  
И загадка останется вечной, 
Не помогут учёные лбы: 
Если знаем – безумно слабы, 
Если верим – сильны бесконечно!

Разве же можно, 
        чтоб все это длилось? 
Это какая-то несправедливость... 
Где и когда это сделалось модным: 
«Живым - равнодушье, 
        внимание - мертвым?» 
Люди сутулятся, 
            выпивают. 
Люди один за другим 
                выбывают, 
и произносятся 
        для истории 
нежные речи о них - 
                в крематории... 
Что Маяковского жизни лишило? 
Что револьвер ему в руки вложило? 
Ему бы - 
        при всем его голосе, 
                    внешности - 
дать бы при жизни 

Как стыдно одному ходить в кинотеатры 
без друга, без подруги, без жены, 
где так сеансы все коротковаты 
и так их ожидания длинны! 
Как стыдно - 
     в нервной замкнутой войне 
с насмешливостью парочек в фойе 
жевать, краснея, в уголке пирожное, 
как будто что-то в этом есть 
     порочное... 
Мы, 
 одиночества стесняясь, 
                    от тоски 
бросаемся в какие-то компании, 
и дружб никчемных обязательства 
     кабальные 
преследуют до гробовой доски. 
Компании нелепо образуются - 
в одних все пьют да пьют, 
                не образумятся. 

Все суета... 
И вечный поиск денег, 
И трата их, и сочиненье книг. 
Все суета. 
Но никуда не денешь 
Своей тоски, 
Протяжной, словно крик 
Не я один живу в такой неволе, 
Надеясь на какой-нибудь просвет. 
Мы рождены, чтоб сказку сделать 
Болью. 
Но оказалось, что и сказки нет. 
  
          Июль 1994

Я с женщинами спорить не могу. 
Не потому, 
Что все переиначат. 
А потому, 
Что лошадь на скаку 
Не стоит останавливать… 
Пусть скачет. 
  
          2008

Нет, мне ни в чем не надо половины! 
Мне – дай всё небо! Землю всю положь! 
Моря и реки, горные лавины 
Мои – не соглашаюсь на делёж! 
  
Нет, жизнь, меня ты не заластишь 
     частью. 
Всё полностью! Мне это по плечу! 
Я не хочу ни половины счастья, 
Ни половины горя не хочу! 
  
Хочу лишь половину той подушки, 
Где, бережно прижатое к щеке, 
Беспомощной звездой, звездой падучей 
Кольцо мерцает на твоей руке. 
  
          6 апреля 1963

Был ноябрь  
                     по-январски угрюм 
     и зловещ, 
над горами метель завывала. 
Егерей  
            из дивизии «Эдельвейс»  
наши  
сдвинули с перевала. 
  
Командир поредевшую роту собрал  
и сказал тяжело и спокойно: 
-	Час назад  
                        меня вызвал к 
     себе генерал. 
Вот, товарищи, дело какое: 
Там – фашисты. 
Позиция немцев ясна. 
Укрепились надёжно и мощно. 
С трёх сторон – пулемёты,  
                                        

Если женщина исчезает, 
Позабыв, что она твой друг, — 
Значит, мир ее кем-то занят. 
До былого ей недосуг. 
Если женщина пропадает, 
Не веди с ней ревнивый торг. 
Значит, кто-то другой ей дарит 
Непонятный тебе восторг. 
  
          2009

Не понимать друг друга страшно - 
не понимать и обнимать, 
и все же, как это ни странно, 
но так же страшно, так же страшно 
во всем друг друга понимать. 
  
Тем и другим себя мы раним. 
И, наделен познаньем ранним, 
я душу нежную твою 
не оскорблю непониманьем 
и пониманьем не убью. 
  
          1956

Покроется небо 
пылинками звёзд, 
и выгнутся ветки упруго. 
Тебя я услышу за тысячу верст. 
Мы – эхо, 
мы – эхо, 
мы – долгое эхо друг друга. 
  
И мне до тебя, 
где бы ты не была, 
дотронуться сердцем не трудно. 
Опять нас любовь за собой позвала. 
Мы – нежность, 
мы – нежность. 
мы – вечная нежность друг друга. 
  
И даже в краю 
наползающей тьмы, 
за гранью смертельного круга, 
я знаю, с тобой не расстанемся мы. 

A. K. 
  
Приходить к тебе, 
             чтоб снова 
просто 
вслушиваться в 
голос; 
и сидеть на стуле, 
сгорбясь, 
и не говорить ни 
слова. 
Приходить, 
       стучаться в двери, 
замирая, ждать 
ответа... 
Если ты узнаешь 
это, 
то, наверно, не 
поверишь, 
то, конечно, 

Если я заболею, 
к врачам обращаться не стану, 
Обращаюсь к друзьям 
(не сочтите, что это в бреду): 
постелите мне степь, 
занавесьте мне окна туманом, 
в изголовье поставьте 
ночную звезду. 
  
Я ходил напролом. 
Я не слыл недотрогой. 
Если ранят меня в справедливых боях, 
забинтуйте мне голову 
горной дорогой 
и укройте меня 
одеялом 
в осенних цветах. 
  
Порошков или капель – не надо. 
Пусть в стакане сияют лучи. 

Я люблю тебя. 
Знаю всех ближе, 
Всех лучше. Всех глубже. 
Таким тебя вижу, 
Каким не видел никто, никогда. 
Вижу в прошлом и будущем, 
Сквозь разлуки, размолвки, года ... 
Я одна тебя знаю таким, 
какой ты на самом деле. 
Я одна владею сердцем твоим, 
больше, чем все владельцы, 
владею! 
Ведь оно у тебя, как заклятый клад; 
не подступишься - 
чудища, пропасти, бесы... 
Я зажмурилась. 
Я пошла наугад. 
В черных чащах плутала, 
взбиралась по кручам отвесным, 
сколько раз готова была отступить, 

Близость познаешь на расстоянье, 
Чтоб вернувшись, бережней беречь. 
Я грустил о ней при расставанье 
И дивился после наших встреч. 
И всегда была разлука трудной. 
Жил я так, теряя суткам счет, 
Как река, что скована запрудой, 
Нетерпеньем трепетным живет. 
  
          2005

Между мною и тобою — гул небытия, 
                звездные моря, 
                тайные моря. 
Как тебе сейчас живется, вешняя моя, 
                нежная моя, 
                странная моя? 
Если хочешь, если можешь — вспомни обо 
     мне, 
                вспомни обо мне, 
                вспомни обо мне. 
Хоть случайно, хоть однажды вспомни обо 
     мне, 
долгая любовь моя. 
  
А между мною и тобой — века, 
мгновенья и года, 
сны и облака. 
Я им и тебе сейчас лететь велю. 
Ведь я тебя еще сильней люблю. 
  

Внимая ужасам войны, 
При каждой новой жертве боя 
Мне жаль не друга, не жены, 
Мне жаль не самого героя... 
Увы! утешится жена, 
И друга лучший друг забудет; 
Но где–то есть душа одна – 
Она до гроба помнить будет! 
Средь лицемерных наших дел 
И всякой пошлости и прозы 
Одни я в мир подсмотрел 
Святые, искренние слезы – 
То слезы бедных матерей! 
Им не забыть своих детей, 
Погибших на кровавой ниве, 
Как не поднять плакучей иве 
Своих поникнувших ветвей... 
  
          1855 или 1856

Я этой истиной избитой 
Кого сумею поразить? 
Слова, рождённые обидой, 
Не торопись произносить. 
Не торопись обидеть друга 
Несправедливостью своей, 
Загнать его внезапно в угол, 
Хоть он нисколько не слабей. 
Он просто чуточку добрее. 
Он молча ярость переждёт. 
И чем остынешь ты скорее, 
Тем горше будет твой отход. 
И стыд тогда в тебе проснётся. 
С ним расставаться не спеши. 
А друг лишь грустно усмехнётся. 
Как слёзы, 
Кровь смахнет с души. 
  
          1986

Позвони мне, позвони, 
Позвони мне, ради Бога. 
Через время протяни 
голос тихий и глубокий. 
Звёзды тают над Москвой. 
Может, я забыла гордость. 
Как хочу я слышать голос, 
как хочу я слышать голос, 
долгожданный голос твой. 
  
Без тебя проходят дни. 
Что со мною, я не знаю. 
Умоляю – позвони, 
Позвони мне – заклинаю, 
дотянись издалека. 
Пусть над этой звёздной бездной 
вдруг раздастся гром небесный, 
вдруг раздастся гром небесный, 
телефонного звонка. 
  

От Арктики до Антарктики 
Люди весь мир прошли. 
И только остров Романтики 
На карты не нанесли. 
  
А он существует, заметьте-ка, 
Там есть и луна и горы, 
Но нет ни единого скептика 
И ни одного резонера. 
  
Ни шепота обывателей, 
Ни скуки и ни тоски. 
Живут там одни мечтатели, 
Влюбленные и чудаки. 
  
Там есть голубые утесы 
И всех ветров голоса, 
Белые альбатросы 
И алые паруса. 
  

Как близко ты… И как ты далеко. 
Но эту даль весельем не наполнить. 
Я ухожу в твои глаза, как в полночь, 
И понимаю – как там нелегко. 
Как нелегко все позабыть и помнить, 
Вести годам неумолимый счет. 
Я ухожу в твои глаза, как в полночь… 
И все же верю – скоро рассветет. 
Я жду рассвета… 
Он в свой срок настанет. 
Глаза твои и мир преобразит. 
Душа твоя пока в воспоминаньях. 
И голос мой по прошлому скользит. 
  
          2003

Когда мне говорят о красоте 
Восторженно, а иногда влюблено, 
Я почему-то, слушая, невольно 
Сейчас же вспоминаю о тебе. 
  
Когда порой мне, имя называя, 
О женственности чьей-то говорят, 
Я снова почему-то вспоминаю 
Твой мягкий жест, и голос твой, и 
     взгляд. 
  
Твои везде мне видятся черты, 
Твои повсюду слышатся слова, 
Где б ни был я - со мною только ты, 
И, тем гордясь, ты чуточку права. 
  
И все же, сердцем похвалы любя, 
Старайся жить, заносчивой не став: 
Ведь слыша где-то про сварливый нрав, 
Я тоже вспоминаю про тебя...

Друг познаётся в удаче 
Так же порой, как в беде. 
Если он душу не прячет 
Чувства не держит в узде. 
Друг познаётся в удаче. 
Если удача твоя 
Друга не радует, — значит, 
Друг твой лукав, как змея. 
Или же горькая зависть 
Разум затмила его, 
И, на успех твой позарясь, 
Он не простит ничего. 
Он не простит… 
Но иначе 
Скажет об этом тебе. 
Друг познаётся в удаче 
Больше порой, чем в беде. 
  
          1996

Сто часов счастья... 
Разве этого мало? 
Я его, как песок золотой, 
намывала, 
собирала любовно, неутомимо, 
по крупице, по капле, 
по искре, по блестке, 
создавала его из тумана и дыма, 
принимала в подарок 
от каждой звезды и березки... 
Сколько дней проводила 
за счастьем в погоне 
на продрогшем перроне, 
в гремящем вагоне, 
в час отлета его настигала 
на аэродроме, 
обнимала его, согревала 
в нетопленном доме. 
Ворожила над ним, колдовала... 
Случалось, бывало,