100 самых читаемых стихотворений

(Детство Валежникова) 
  
           1 
  
………… 
Не торопись, мой верный пес! 
Зачем на грудь ко мне скакать? 
Еще успеем мы стрелять. 
Ты удивлен, что я прирос 
На Волге: целый час стою 
Недвижно, хмурюсь и молчу. 
Я вспомнил молодость мою 
И весь отдаться ей хочу 
Здесь на свободе. Я похож 
На нищего: вот бедный дом, 
Тут, может, подали бы грош. 
Но вот другой — богаче: в нем 
Авось побольше подадут. 
И нищий мимо; между тем 
В богатом доме дворник плут 

Робин Бобин Барабек 
Скушал сорок человек, 
И корову, и быка, 
И кривого мясника, 
И телегу, и дугу, 
И метлу, и кочергу, 
Скушал церковь, скушал дом, 
И кузницу с кузнецом, 
А потом и говорит: 
«У меня живот болит!»

Я строю мысленно мосты, 
Их измерения просты, 
Я строю их из пустоты, 
Чтобы идти туда, где Ты. 
  
Мостами землю перекрыв, 
Я так Тебя и не нашёл, 
Открыл глаза, а там… обрыв, 
Мой путь закончен, я – пришёл.

– Ну, пошел же, ради бога! 
Небо, ельник и песок – 
Невеселая дорога... 
Эй! садись ко мне, дружок! 
  
Ноги босы, грязно тело, 
И едва прикрыта грудь... 
Не стыдися! что за дело? 
Это многих славный путь. 
  
Вижу я в котомке книжку. 
Так учиться ты идешь... 
Знаю: батька на сынишку 
Издержал последний грош. 
  
Знаю: старая дьячиха 
Отдала четвертачок, 
Что проезжая купчиха 
Подарила на чаек. 
  

Шёл человек. 
Шёл степью, долго, долго. 
Куда? Зачем? 
Нам это не узнать. 
В густой лощине он увидел волка, 
Верней, волчицу, 
А, точнее, мать... 
Она лежала в зарослях полыни, 
Откинув лапы и оскалив пасть. 
Из горла перехваченного плыла 
Толчками кровь, густая, словно грязь. 
Кем? Кем? Волкoм? Охотничьими псами? 
Слепым волчатам это не узнать. 
Они, толкаясь и ворча, сосали 
Большую неподатливую мать. 
Голодные волчата позабыли, 
Как властно пахнет в зарослях укроп. 
Они, прижавшись к маме, жадно пили 
Густую холодеющую кровь. 
С глотками в них входила жажда мести. 

Памяти наших отцов и старших 
               братьев, памяти вечно 
     молодых 
               солдат и офицеров 
     Советской 
               Армии, павших на фронтах 
               Великой Отечественной 
     войны. 
  
       1 
  
Вечная 
     слава 
          героям! 
Вечная слава! 
Вечная слава! 
Вечная 
     слава 
          героям! 
Слава героям! 

Все начинается с любви... 
Твердят: 
«Вначале 
    было 
        слово...» 
А я провозглашаю снова: 
Все начинается 
с любви!.. 
  
Все начинается с любви: 
и озаренье, 
    и работа, 
глаза цветов, 
глаза ребенка - 
все начинается с любви. 
  
Все начинается с любви, 
С любви! 
Я это точно знаю. 
Все, 

О Волга! после многих лет 
Я вновь принес тебе привет. 
Уж я не тот, но ты светла 
И величава, как была. 
Кругом всё та же даль и ширь, 
Всё тот же виден монастырь 
На острову, среди песков, 
И даже трепет прежних дней 
Я ощутил в душе моей, 
Заслыша звон колоколов. 
Всё то же, то же... только нет 
Убитых сил, прожитых лет... 
  
Уж скоро полдень. Жар такой, 
Что на песке горят следы, 
Рыбалки дремлют над водой, 
Усевшись в плотные ряды; 
Куют кузнечики, с лугов 
Несется крик перепелов. 
Не нарушая тишины 

По несчастью или к счастью, 
Истина проста: 
Никогда не возвращайся 
В прежние места. 
Даже если пепелище 
Выглядит вполне, 
Не найти того, что ищем, 
Ни тебе, ни мне. 
Путешествие в обратно 
Я бы запретил, 
Я прошу тебя, как брата, 
Душу не мути. 
А не то рвану по следу – 
Кто меня вернёт? – 
И на валенках уеду 
В сорок пятый год. 
В сорок пятом угадаю, 
Там, где – боже мой! – 
Будет мама молодая 
И отец живой.

За тобой 
      через года 
иду, 
не колеблясь. 
Если ты — 
         провода, 
я — 
   троллейбус. 
Ухвачусь за провода 
руками долгими, 
буду жить 
      всегда–всегда 
твоими токами. 
Слышу я: 
«Откажись! 
Пойми 
    разумом: 
неужели это жизнь — 
быть привязанным?! 
Неужели в этом есть 

Я ненавижу в людях ложь. 
Она порой бывает разной: 
Весьма искусной или праздной 
И неожиданной, как нож. 
Я ненавижу в людях ложь. 
Ту, что считают безобидной, 
Ту, за которую мне стыдно, 
Хотя не я, а ты мне лжешь. 
Я ненавижу в людях ложь. 
Я негодую и страдаю, 
Когда ее с улыбкой дарят, 
Так, что сперва не разберешь. 
Я ненавижу в людях ложь. 
От лжи к предательству полшага. 
Когда-то все решала шпага, 
А нынче старый стиль негож. 
Я ненавижу в людях ложь. 
И не приемлю объяснений. 
Ведь человек как дождь весенний. 
А как он чист, апрельский дождь! 

В синем небе плывут над полями 
Облака с золотыми краями; 
Чуть заметен над лесом туман, 
Тёплый вечер прозрачно-румян. 
Вот уж веет прохладой ночною; 
Грезит колос над узкой межою; 
Месяц огненным шаром встаёт, 
Красным заревом лес обдаёт. 
Кротко звёзд золотое сиянье, 
В чистом поле покой и молчанье; 
Точно в храме, стою я в тиши 
И в восторге молюсь от души. 
  
          Июль 1858

Отчего так предан Пёс, 
И в любви своей бескраен? 
Но в глазах – всегда вопрос, 
Любит ли его хозяин. 
Оттого, что кто-то – сек, 
Оттого, что в прошлом – клетка! 
Оттого, что человек 
Предавал его нередко. 
Я по улицам брожу, 
Людям вглядываюсь в лица, 
Я теперь за всем слежу, 
Чтоб, как Пёс, не ошибиться.

Самое горькое на свете состояние- 
     одиночество, 
Самое длинное на свете расстояние-то, 
     что одолеть не хочется, 
Самые злые на свете слова -"я тебя не 
     люблю», 
Самое страшное, если ложь права, а 
     надежда равна нулю. 
Самое трудное-это ожидание конца любви, 
Ты ушел, как улыбка с лица, а сердце 
     считает шаги твои. 
И все-таки я хочу самого страшного, 
Самого неистового хочу. 
Пусть мне будет беда вчерашняя 
И счастье завтрашнее по плечу. 
Я хочу и болей, и радостей. 
Я хочу свою жизнь прожить 
не в полсердца, не труся, не крадучись 
Я взапой ее стану пить. 
Я хочу ее полной мерою: 

Помните! 
Через века, 
            через года, –  
помните! 
О тех, 
кто уже не придёт 
                  никогда, – 
помните! 
Не плачьте! 
В горле 
        сдержите стоны, 
горькие стоны. 
Памяти 
       павших 
              будьте 
                     достойны! 
Вечно 
достойны! 
Хлебом и песней, 
мечтой и стихами, 

Я тебя бы на руки взял, 
я тебя бы взял и унёс, 
тихо смеясь на твои «нельзя», 
вдыхая запах твоих волос. 
 
И, не насытившись трепетом тел, 
стуком в груди нарушая тишь, 
всё просыпался бы и глядел, 
плача от радости, как ты спишь. 
 
Я бы к тебе, как к ручью, приник, 
как в реку, в тебя бы гляделся я. 
Я бы за двести лет не привык 
к бездонной мысли, что ты моя. 
.............................. 
Если бы не было разных «бы», 
о которые мы расшибаем лбы. 
  
          1956

Никогда не думал, что такая 
          Может быть тоска на белом 
     свете. 
          К. Симонов 
      
Солнце бьёт из всех расщелин, 
Прерывая грустный рассказ 
О том, что в середине недели 
Вдруг приходит тоска. 
  
Распускаешь невольно нюни, 
Настроение нечем крыть, 
Очень понятны строчки Бунина, 
Что в этом случае нужно пить. 
  
Но насчёт водки, поймите, 
Я совершеннейший нелюбитель. 
  
Ещё, как на горе, весенние месяцы, 
В крови обязательное брожение. 

Людей неинтересных в мире нет. 
Их судьбы — как истории планет. 
У каждой все особое, свое, 
и нет планет, похожих на нее. 
  
А если кто-то незаметно жил 
и с этой незаметностью дружил, 
он интересен был среди людей 
самой неинтересностью своей. 
  
У каждого — свой тайный личный мир. 
Есть в мире этом самый лучший миг. 
Есть в мире этом самый страшный час, 
но это все неведомо для нас. 
  
И если умирает человек, 
с ним умирает первый его снег, 
и первый поцелуй, и первый бой... 
Все это забирает он с собой. 
  

1. Дядя Степа 
  
В доме восемь дробь один 
У заставы Ильича 
Жил высокий гражданин, 
По прозванью Каланча, 
  
По фамилии Степанов 
И по имени Степан, 
Из районных великанов 
Самый главный великан. 
  
Уважали дядю Степу 
За такую высоту. 
Шел с работы дядя Степа — 
Видно было за версту. 
  
Лихо мерили шаги 
Две огромные ноги: 
Сорок пятого размера 

Не отрекаются любя. 
Ведь жизнь кончается не завтра. 
Я перестану ждать тебя, 
а ты придешь совсем внезапно. 
А ты придешь, когда темно, 
когда в стекло ударит вьюга, 
когда припомнишь, как давно 
не согревали мы друг друга. 
И так захочешь теплоты, 
не полюбившейся когда–то, 
что переждать не сможешь ты 
трех человек у автомата. 
И будет, как назло, ползти 
трамвай, метро, не знаю что там. 
И вьюга заметет пути 
на дальних подступах к воротам... 
А в доме будет грусть и тишь, 
хрип счетчика и шорох книжки, 
когда ты в двери постучишь, 
взбежав наверх без передышки. 

В горнице моей светло. 
Это от ночной звезды. 
Матушка возьмёт ведро, 
Молча принесёт воды... 
  
Красные цветы мои 
В садике завяли все. 
Лодка на речной мели 
Скоро догниёт совсем. 
  
Дремлет на стене моей 
Ивы кружевная тень. 
Завтра у меня под ней 
Будет хлопотливый день! 
  
Буду поливать цветы, 
Думать о своей судьбе, 
Буду до ночной звезды 
Лодку мастерить себе...

Все начинается с любви. 
И все кончается любовью. 
Ты повторишь слова свои, 
Прильнув к немому изголовью. 
  
          2000

Ты еще на жизнь имеешь право, 
Быстро я иду к закату дней. 
Я умру – моя померкнет слава, 
Не дивись – и не тужи о ней! 
  
Знай, дитя: ей долгим, ярким светом 
Не гореть на имени моем: 
Мне борьба мешала быть поэтом, 
Песни мне мешали быть бойцом. 
  
Кто, служа великим целям века, 
Жизнь свою всецело отдает 
На борьбу за брата–человека, 
Только тот себя переживет... 
  
          1876

Замолкни, Муза мести и печали! 
Я сон чужой тревожить не хочу, 
Довольно мы с тобою проклинали. 
Один я умираю  – и молчу. 
  
К чему хандрить, оплакивать потери? 
Когда б хоть легче было от того! 
Мне самому, как скрип тюремной двери, 
Противны стоны сердца моего. 
  
Всему конец. Ненастьем и грозою 
Мой темный путь недаром омрача, 
Не просветлеет небо надо мною, 
Не бросит в душу теплого луча... 
  
Волшебный луч любви и возрожденья! 
Я звал тебя  – во сне и наяву, 
В труде, в борьбе, на рубеже паденья 
Я звал тебя, – теперь уж не зову! 
  

На праздник великий – обычай таков – 
Далеких и близких зовем земляков, 
Далеких и близких, друзей и соседей... 
Кто с поездом будет – за теми подъедем, 
А кто на конях – у ворот повстречаем, 
За сено, овес и за все – отвечаем! 
  
А кто на машине – еще веселей, 
Дорога – хоть боком катися по ней. 
  
А если кто с неба пойдет на посадку, 
Тому на току приготовим площадку, 
Цветов принесем для почетных гостей 
И речи закатим не хуже людей. 
И все по порядку, все будет по форме, 
За милую душу напоим, накормим. 
Найдется, найдется – еще бы не быть!– 
И чем угостить и куда посадить. 
Зовем сыновей, дочерей и невесток, 
Работников преданных, воинов честных, 

Все будет также после нас, а нас не 
     будет, 
Когда нам мир сполна воздаст - у мира 
     не убудет. 
По небу скатится звезда слезой горючей 
И не останется следа - обычный случай. 
Я вроде смерти не боюсь, хотя нелепо 
Порвать загадочный союз земли и неба. 
Хотя бы ниточкой одной, едва заметной 
Став одинокой тишиной на рощей летней, 
Негромкой песней у огня, слезою 
     поздней... 
Но так же было до меня и будет после. 
И все ж расстаться нелегко со всем, что 
     было 
И то, что радостью влекло и что 
     постыло. 
Но кто-то выйдет в первый раз вновь на 
     дорогу, 
И сбросит листья старый вяз у наших 

Так полыхнуло - 
    сплеча, 
        сполна - 
над ледяным прудом! .. 
(Два человека - 
    он и она - 
были виновны в том...) 
В доме напротив полночный лифт 
взвился до чердака. 
Свет был таким, 
    что мельчайший шрифт 
читался наверняка... 
Так полыхнуло, так занялось - 
весной ли, огнем - 
не понять. 
И о потомстве подумал лось, 
а заяц решил 
линять. 
Землю пробили усики трав 
и посверлили лучи. 

В авто, 
     последний франк разменяв. 
— В котором часу на Марсель?— 
Париж 
   бежит, 
        провожая меня, 
во всей 
      невозможной красе. 
Подступай 
       к глазам, 
              разлуки жижа, 
сердце 
    мне 
       сантиментальностью расквась! 
Я хотел бы 
         жить 
           и умереть в Париже, 
если б не было 
             такой земли — 
                         Москва.

Любовь к Добру разбередила сердце им. 
А Герцен спал, не ведая про зло... 
Но декабристы разбудили Герцена. 
Он недоспал. Отсюда всё пошло. 
  
И, ошалев от их поступка дерзкого, 
Он поднял страшный на весь мир трезвон. 
Чем разбудил случайно Чернышевского, 
Не зная сам, что этим сделал он. 
  
А тот со сна, имея нервы слабые, 
Стал к топору Россию призывать, – 
Чем потревожил крепкий сон Желябова, 
А тот Перовской не дал всласть поспать. 
  
И захотелось тут же с кем-то драться 
     им, 
Идти в народ и не страшиться дыб. 
Так началась в России конспирация: 
Большое дело – долгий недосып. 

Ты спрашивала шёпотом: 
«А что потом? 
         А что потом?» 
Постель была расстелена, 
и ты была растеряна... 
Но вот идёшь по городу, 
несёшь красиво голову, 
надменность рыжей чёлочки, 
и каблучки-иголочки. 
В твоих глазах – 
                  насмешливость, 
и в них приказ – 
                  не смешивать 
тебя 
с той самой, 
                  бывшею, 
любимой 
         и любившею. 
Но это – 
         дело зряшное. 

С чего начинается Родина? 
С картинки в твоём букваре, 
С хороших и верных товарищей, 
Живущих в соседнем дворе… 
  
А, может, она начинается 
С той песни, что пела нам мать, 
С того, что в любых испытаниях 
У нас никому не отнять. 
  
С чего начинается Родина... 
С заветной скамьи у ворот, 
С той самой берёзки, что во поле, 
Под ветром склоняясь, растёт. 
  
А, может, она начинается 
С весенней запевки скворца, 
И с этой дороги просёлочной, 
Которой не видно конца. 
  

Алёне 
  
Знаешь, 
я хочу, чтоб каждое слово 
этого утреннего стихотворенья 
вдруг потянулось к рукам твоим, 
словно 
соскучившаяся ветка сирени. 
Знаешь, 
я хочу, чтоб каждая строчка, 
неожиданно вырвавшись из размера 
и всю строфу 
разрывая в клочья, 
отозваться в сердце твоем сумела. 
Знаешь, 
я хочу, чтоб каждая буква 
глядела бы на тебя влюбленно. 
И была бы заполнена солнцем, 
будто 
капля росы на ладони клена. 

Давай помолчим. 
Мы так долго не виделись. 
Какие прекрасные сумерки выдались! 
И все позабылось, 
Что помнить не хочется: 
Обиды твои. 
И мое одиночество. 
  
Давай помолчим. 
Мы так долго не виделись. 
  
Душа моя — 
Как холостяцкая комната. 
Ни взглядов твоих в ней, 
Ни детского гомона. 
Завалена книгами 
Площадь жилищная, 
Как сердце — словами... 
Теперь уже лишними. 
Ах, эти слова, 

Когда на лице твоем холод и скука, 
     Когда ты живешь в раздраженье и 
     споре, 
     Ты даже не знаешь, какая ты мука, 
     И даже не знаешь, какое ты горе. 
  
     Когда ж ты добрее, чем синь в 
     поднебесье, 
     А в сердце и свет, и любовь, и 
     участье, 
     Ты даже не знаешь, какая ты песня, 
     И даже не знаешь, какое ты 
     счастье!

...Столетье промчалось. И снова, 
Как в тот незапамятный год – 
Коня на скаку остановит, 
В горящую избу войдёт. 
Ей жить бы хотелось иначе, 
Носить драгоценный наряд... 
Но кони – всё скачут и скачут. 
А избы – горят и горят. 
  
          1960

Хотя б во сне давай увидимся с тобой. 
Пусть хоть во сне 
       твой голос зазвучит... 
В окно — 
       не то дождем, 
              не то крупой 
с утра заладило. 
И вот стучит, стучит... 
Как ты необходима мне теперь! 
Увидеть бы. 
Запомнить все подряд... 
За стенкою о чём–то говорят. 
Не слышу. 
       Но, наверно,— о тебе!.. 
Наверное, 
      я у тебя в долгу, 
любовь, наверно, плохо берегу: 
хочу услышать голос — 
                  не могу! 
Лицо пытаюсь вспомнить — 

Я люблю тебя больше природы, 
Ибо ты как природа сама, 
Я люблю тебя больше свободы, 
Без тебя и свобода тюрьма! 
  
Я люблю тебя неосторожно, 
Словно пропасть, а не колею! 
Я люблю тебя больше, чем можно! 
Больше, чем невозможно люблю! 
  
Я люблю безрассудно, бессрочно. 
Даже пьянствуя, даже грубя. 
И уж больше себя - это точно. 
Даже больше чем просто себя. 
  
Я люблю тебя больше Шекспира, 
Больше всей на земле красоты! 
Даже больше всей музыки мира, 
Ибо книга и музыка - ты. 
  

Когда я, объездивший множество стран, 
Усталый, с дороги домой воротился, 
Склонясь надо мною, спросил Дагестан: 
«Не край ли далекий тебе полюбился?» 
  
На гору взошел я и с той высоты, 
Всей грудью вздохнув, Дагестану 
     ответил: 
«Немало краев повидал я, но ты 
По–прежнему самый любимый на свете. 
  
Я, может, в любви тебе редко клянусь, 
Не ново любить, но и клясться не ново, 
Я молча люблю, потому что боюсь: 
Поблекнет стократ повторенное слово. 
  
И если тебе всякий сын этих мест, 
Крича, как глашатай, в любви будет 
     клясться, 
То каменным скалам твоим надоест 

Никогда ни о чем не жалейте вдогонку, 
Если то, что случилось, нельзя 
     изменить. 
Как записку из прошлого, грусть свою 
     скомкав, 
С этим прошлым порвите непрочную нить. 
  
Никогда не жалейте о том, что 
     случилось. 
Иль о том, что случиться не может уже. 
Лишь бы озеро вашей души не мутилось 
Да надежды, как птицы, парили в душе. 
  
Не жалейте своей доброты и участья. 
Если даже за все вам — усмешка в ответ. 
Кто-то в гении выбился, кто-то в 
     начальство... 
Не жалейте, что вам не досталось их 
     бед. 
  

В полном разгаре страда деревенская... 
Доля ты!– русская долюшка женская! 
   Вряд ли труднее сыскать. 
  
Не мудрено, что ты вянешь до времени, 
Всевыносящего русского племени 
   Многострадальная мать! 
  
Зной нестерпимый: равнина безлесная, 
Нивы, покосы да ширь поднебесная – 
   Солнце нещадно палит. 
  
Бедная баба из сил выбивается, 
Столб насекомых над ней колыхается, 
   Жалит, щекочет, жужжит! 
  
Приподнимая косулю тяжелую, 
Баба порезала ноженьку голую – 
   Некогда кровь унимать! 
  

Времена не выбирают, 
В них живут и умирают. 
Большей пошлости на свете 
Нет, чем клянчить и пенять. 
Будто можно те на эти, 
Как на рынке, поменять. 
  
Что ни век, то век железный. 
Но дымится сад чудесный, 
Блещет тучка; я в пять лет 
Должен был от скарлатины 
Умереть, живи в невинный 
Век, в котором горя нет. 
  
Ты себя в счастливцы прочишь, 
А при Грозном жить не хочешь? 
Не мечтаешь о чуме 
Флорентийской и проказе? 
Хочешь ехать в первом классе, 
А не в трюме, в полутьме? 

Все говорят: 
«Его талант – от бога!» 
А ежели – от чёрта? 
Что тогда?.. 
  
Выстраиваясь медленно в эпоху, 
ни шатко и ни валко 
шли года. 
И жил талант. 
Больной. 
Нелепый. 
Хмурый. 
Всего Гомера знавший назубок, 
Его считал 
своею креатурой 
тогда ещё существовавший 
бог. 
Бог находил, что слог его прекрасен, 
что на земле таких – 
наперечёт!.. 

Какое счастие: и ночь, и мы одни! 
Река – как зеркало и вся блестит 
     звездами; 
А там–то... голову закинь–ка да 
     взгляни: 
Какая глубина и чистота над нами! 
  
О, называй меня безумным! Назови 
Чем хочешь; в этот миг я разумом слабею 
И в сердце чувствую такой прилив любви, 
Что не могу молчать, не стану, не умею! 
  
Я болен, я влюблён; но, мучась и любя – 
О слушай! о пойми! – я страсти не 
     скрываю, 
И я хочу сказать, что я люблю тебя – 
Тебя, одну тебя люблю я и желаю! 
  
          1854

На Земле 
     безжалостно маленькой 
жил да был человек маленький. 
У него была служба маленькая. 
и маленький очень портфель. 
Получал он зарплату маленькую... 
И однажды – 
прекрасным утром – 
постучалась к нему в окошко 
небольшая, 
казалось, 
война... 
Автомат ему выдали маленький. 
Сапоги ему выдали маленькие. 
Каску выдали маленькую 
и маленькую – 
по размерам – 
шинель. 
  
...А когда он упал – 

Внимая ужасам войны, 
При каждой новой жертве боя 
Мне жаль не друга, не жены, 
Мне жаль не самого героя... 
Увы! утешится жена, 
И друга лучший друг забудет; 
Но где–то есть душа одна – 
Она до гроба помнить будет! 
Средь лицемерных наших дел 
И всякой пошлости и прозы 
Одни я в мир подсмотрел 
Святые, искренние слезы – 
То слезы бедных матерей! 
Им не забыть своих детей, 
Погибших на кровавой ниве, 
Как не поднять плакучей иве 
Своих поникнувших ветвей... 
  
          1855 или 1856

Спасибо за то, что ты есть. 
За то, что твой голос весенний 
Приходит, как добрая весть 
В минуты обид и сомнений. 
  
Спасибо за искренний взгляд: 
О чем бы тебя ни спросил я — 
Во мне твои боли болят, 
Во мне твои копятся силы. 
  
Спасибо за то, что ты есть. 
Сквозь все расстоянья и сроки 
Какие-то скрытые токи 
Вдруг снова напомнят — ты здесь. 
  
Ты здесь, на земле. И повсюду 
Я слышу твой голос и смех. 
Вхожу в нашу дружбу, как в чудо. 
И радуюсь чуду при всех. 
  

Б. Ахмадулиной 
  
Со мною вот что происходит: 
ко мне мой старый друг не ходит, 
а ходят в мелкой суете 
разнообразные не те. 
И он 
не с теми ходит где-то 
и тоже понимает это, 
и наш раздор необъясним, 
и оба мучимся мы с ним. 
Со мною вот что происходит: 
совсем не та ко мне приходит, 
мне руки на плечи кладёт 
и у другой меня крадёт. 
А той – 
         скажите, бога ради, 
кому на плечи руки класть? 
Та, 
у которой я украден, 

Ей было двенадцать, тринадцать - ему.  
Им бы дружить всегда.  
Но люди понять не могли: почему  
Такая у них вражда?!  
  
Он звал ее Бомбою и весной  
Обстреливал снегом талым.  
Она в ответ его Сатаной,  
Скелетом и Зубоскалом.  
  
Когда он стекло мячом разбивал,  
Она его уличала.  
А он ей на косы жуков сажал,  
Совал ей лягушек и хохотал,  
Когда она верещала.  
  
Ей было пятнадцать, шестнадцать - ему,  
Но он не менялся никак.  
И все уже знали давно, почему  
Он ей не сосед, а враг.  

Как важно вовремя уйти. 
Уйти, 
Пока ревут трибуны. 
И уступить дорогу юным, 
Хотя полжизни впереди. 
На это надо много сил — 
Уйти 
Под грустный шепот судей. 
Уйти, 
Покуда не осудят 
Те, кто вчера боготворил. 
И лишь соперник твой поймёт, 
Сорвав удачливые кеды, 
Что был великою победой 
Тот неожиданный уход. 
  
          1982

Я знаю, что все женщины прекрасны. 
И красотой своею и умом. 
Еще весельем, если в доме праздник. 
И верностью, – когда разлука в нем. 
Не их наряды или профиль римский, — 
Нас покоряет женская душа. 
И молодость ее… 
И материнство, 
И седина, когда пора пришла. 
Покуда жив, – я им молиться буду. 
Любовь иным восторгам предпочту. 
Господь явил нам женщину, как чудо, 
Доверив миру эту красоту. 
И повелел нам рядом жить достойно. 
По рыцарски – и щедро, и светло. 
Чтоб души наши миновали войны 
И в сердце не закрадывалось зло. 
И мы – мужчины – кланяемся низко 
Всем женщинам родной земли моей. 
Недаром на солдатских обелисках 

Любили тебя без особых причин  
За то, что ты - внук,  
За то, что ты - сын,  
За то, что малыш,  
За то, что растёшь,  
За то, что на папу и маму похож.  
И эта любовь до конца твоих дней  
Останется тайной опорой твоей. 
  
          1981

Смири гордыню - то есть гордым будь.  
Штандарт - он и в чехле не полиняет.  
Не плачься, что тебя не понимают, - 
поймёт когда-нибудь хоть кто-нибудь. 
  
Не самоутверждайся. Пропадёт,  
подточенный тщеславием, твой гений,  
и жажда мелких самоутверждений  
лишь к саморазрушенью приведёт. 
  
У славы и опалы есть одна  
опасность - самолюбие щекочут.  
Ты ордена не восприми как почесть,  
не восприми плевки как ордена. 
  
Не ожидай подачек добрых дядь  
и, вытравляя жадность, как заразу,  
не рвись урвать. Кто хочет всё и сразу, 
      
тот беден тем, что не умеет ждать.  

Ты хочешь, чтобы я был, как ель, 
     зелёный, 
Всегда зелёный – и зимой, и осенью. 
Ты хочешь, чтобы я был гибкий как ива, 
Чтобы я мог, не разгибаясь, гнуться. 
Но я другое дерево. 
 
Если рубанком содрать со ствола кожу, 
Распилить его, высушить, а потом 
     покрасить, 
То может подняться мачта океанского 
     корабля, 
Могут родиться красная скрипка, копьё, 
     рыжая или белая палуба. 
А я не хочу чтобы с меня сдирали кожу. 
Я не хочу чтобы меня красили, сушили, 
     белили. 
Нет, я этого не хочу. 
Не потому что я лучше других деревьев. 
Нет, я этого не говорю. 

Вот и всё… 
Уже вещи собраны. 
Посидим на прощанье, мать. 
И молчат твои руки добрые, 
Хоть о многом хотят сказать. 
Руки мамы. 
Люблю их с детства. 
Где б дорога моя ни шла, 
Никуда мне от них не деться, 
От душистого их тепла. 
Руки мамы. 
В морщинках, в родинках. 
Сколько вынесли вы, любя… 
С этих рук 
Я увидел Родину, 
Так похожую на тебя, 
Мама… 
  
          1972

Прости! Не помни дней паденья, 
Тоски, унынья, озлобленья, – 
Не помни бурь, не помни слез, 
Не помни ревности угроз! 
  
Но дни, когда любви светило 
Над нами ласково всходило 
И бодро мы свершали путь, – 
Благослови и не забудь! 
  
          29 июля 1856

Люблю тебя сейчас, не тайно – напоказ. 
Не «после» и не «до» в лучах твоих 
     сгораю. 
Навзрыд или смеясь, но я люблю сейчас, 
А в прошлом – не хочу, а в будущем – не 
     знаю. 
  
В прошедшем «я любил» – печальнее 
     могил, – 
Все нежное во мне бескрылит и 
     стреножит, 
Хотя поэт поэтов говорил: 
«Я вас любил, любовь еще, быть 
     может...» 
  
Так говорят о брошенном, отцветшем – 
И в этом жалость есть и 
     снисходительность, 
Как к свергнутому с трона королю. 
Есть в этом сожаленье об ушедшем 

Равнодушно слушая проклятья 
В битве с жизнью гибнущих людей, 
Из–за них вы слышите ли, братья, 
Тихий плач и жалобы детей? 
  
«В золотую пору малолетства 
Всё живое счастливо живет, 
Не трудясь, с ликующего детства 
Дань забав и радости берет. 
Только нам гулять не довелося 
По полям, по нивам золотым: 
Целый день на фабриках колеса 
Мы вертим — вертим — вертим! 
  
Колесо чугунное вертится, 
И гудит, и ветром обдает, 
Голова пылает и кружится, 
Сердце бьется, всё кругом идет: 
Красный нос безжалостной старухи, 
Что за нами смотрит сквозь очки, 

Есть в каждом возрасте свой шик. 
У детства – милая бездумность. 
У зрелости – карьерный пик. 
А мне всего дороже юность. 
Я в ней влюблялся много раз. 
И это началось так рано. 
От голубых до карих глаз 
Блуждал я в роли Дон Жуана. 
Перебирая эксклюзив, 
Искал везде свою мадонну: 
Чтоб профиль был ее красив, 
Улыбка, голос и объемы. 
И вдруг однажды ты пришла. 
Явилась, как виденье свыше. 
И замерла моя душа, 
И взгляд твой все былое выжег. 
И все забылось и ушло… 
И никогда не повторится. 
Девиц немалое число 
Я поменял на единицу. 

Алёне 
  
Мы совпали с тобой, 
          совпали 
в день, запомнившийся навсегда. 
Как слова совпадают с губами. 
С пересохшим горлом – 
вода. 
  
Мы совпали, как птицы с небом. 
Как земля 
      с долгожданным снегом, 
совпадает в начале зимы, 
так с тобою 
                   совпали мы. 
  
Мы совпали, 
        ещё не зная 
ничего 
о зле и добре. 

Никто не знает, что нас ждёт. 
А мы судьбе не доверяем. 
Никто не знает наперёд, 
Где мы найдём, 
Где потеряем. 
  
Никто не знает, что нас ждёт. 
Я в ожиданье встречи замер... 
Но птица счастья свой полёт  
Не согласовывает с нами. 
  
И я загадывать боюсь. 
Решишь -  
А жизнь переиначит. 
Ужо, я думал, посмеюсь... 
Но всё во мне грустит и плачет: 
  
То боль чужая бередит, 
То сердце жжёт своя обида. 
Живу у радости в кредит 

1 
  
В Японии читал стихи свои 
На языке родном – в огромном зале. 
– О чем стихи?– спросили.– О любви. 
– Еще раз прочитайте, – мне сказали. 
  
Читал стихи аварские свои 
В Америке.– О чем они?– спросили. 
И я ответил честно:– О любви. 
– Еще раз прочитайте, – попросили. 
  
Знать, на любом понятны языке 
Стихи о нашем счастье и тоске, 
И о твоей улыбке на рассвете. 
  
И мне открылась истина одна: 
Влюбленными земля населена, 
А нам казалось, мы одни на свете. 
  

Ты большая в любви. 
                 Ты смелая. 
Я - робею на каждом шагу. 
Я плохого тебе не сделаю, 
а хорошее вряд ли смогу. 
Все мне кажется, 
              будто бы по лесу 
без тропинки ведешь меня ты. 
Мы в дремучих цветах до пояса. 
Не пойму я - 
            что за цветы. 
Не годятся все прежние навыки. 
Я не знаю, 
        что делать и как. 
Ты устала. 
         Ты просишься на руки. 
Ты уже у меня на руках. 
«Видишь, 
       небо какое синее? 
Слышишь, 

В душе измученной годами, 
Есть неприступный чистый храм, 
Где всё нетленно, что судьбами 
В отраду посылалось нам. 
  
Для мира путь к нему заглохнет,- 
Но в этот девственный тайник, 
Хотя б и мог, скорей иссохнет, 
Чем путь укажет, мой язык. 
  
Скажи же - как, при первой встрече, 
Успокоительно свела, 
Вчера - о, как оно далече!- 
Живая ты в него вошла? 
  
И вот отныне поневоле 
В блаженной памяти моей 
Одной улыбки нежной боле, 
Одной звездой любви светлей. 
  

Я по тебе схожу с ума, 
Как по земле 
Морской прибой. 
И целый мир — 
Моя тюрьма, 
Когда в разлуке мы с тобой. 
Я по тебе схожу с ума, 
Когда ты около меня. 
И все высокие слова 
Лишь дым от жаркого огня. 
  
          1964

Ты во мне свой образ разрушаешь, 
Разрываешь между нами нить. 
И словами по былому шаришь, 
Словно хочешь свет нам возвратить. 
Ты во мне свой образ разрушаешь. 
Я тебя теряю… Ты — меня. 
Будто жизнь у нас с тобой чужая, 
Из чужих признаний, из чужого дня. 
Возврати меня к былому счастью. 
И себя, ушедшего, — верни… 
Жизнь моя не делится на части. 
И свою делить повремени. 
  
          1996

- В чем смысл твоей жизни? - Меня 
     спросили. - 
Где видишь ты счастье свое, скажи? 
- В сраженьях, - ответил я, - против 
     гнили 
И в схватках, - добавил я, - против 
     лжи! 
  
По-моему, в каждом земном пороке, 
Пусть так или сяк, но таится ложь. 
Во всем, что бессовестно и жестоко, 
Она непременно блестит, как нож. 
  
Ведь все, от чего человек терзается, 
Все подлости мира, как этажи, 
Всегда пренахальнейше возвышаются 
На общем фундаменте вечной лжи. 
  
И в том я свое назначенье вижу, 
Чтоб биться с ней каждым своим стихом, 

Над головой 
            созвездия мигают. 
И руки сами тянутся 
                    к огню... 
  
Как страшно мне, 
                что люди привыкают, 
открыв глаза, 
не удивляться дню. 
Существовать. 
Не убегать за сказкой. 
И уходить, 
          как в монастырь, 
                          в стихи. 
Ловить Жар–птицу 
для жаркого 
           с кашей. 
А Золотую рыбку – 
                  для ухи. 
  

Современная женщина суетою   
замотана,  
Но, как прежде, божественна!  
Пусть немного усталая, но, как прежде,  
      
прекрасная,   
До конца непонятная, никому не 
     подвластная.   
Современная женщина! То грустна   
и задумчива,   
То светла и торжественна.   
Доказать ее слабости, побороть ее   
дерзости   
Зря мужчины стараются, понапрасну   
надеются.   
Не бахвалится силою, но на ней тем   
не менее   
И заботы служебные, и заботы   
семейные.   
ВсT на свете познавшая, все невзгоды   

Мне без тебя так трудно жить, 
А ты – ты дразнишь и тревожишь. 
Ты мне не можешь заменить 
Весь мир... 
         А кажется, что можешь. 
Есть в мире у меня своё: 
Дела, успехи и напасти. 
Мне лишь тебя недостаёт 
Для полного людского счастья. 
Мне без тебя так трудно жить: 
Всё – неуютно, всё – тревожит... 
Ты мир не можешь заменить. 
Но ведь и он тебя – не может. 
  
          1952

Был трудный бой. Всё нынче, как 
     спросонку, 
И только не могу себе простить: 
Из тысяч лиц узнал бы я мальчонку, 
А как зовут, забыл его спросить. 
  
Лет десяти-двенадцати. Бедовый, 
Из тех, что главарями у детей, 
Из тех, что в городишках прифронтовых 
Встречают нас как дорогих гостей. 
  
Машину обступают на стоянках, 
Таскать им воду вёдрами — не труд, 
Приносят мыло с полотенцем к танку 
И сливы недозрелые суют… 
  
Шёл бой за улицу. Огонь врага был 
     страшен, 
Мы прорывались к площади вперёд. 
А он гвоздит — не выглянуть из башен, — 

Люб- 
(Воздуха! 
             Воздуха! 
                         Самую малость 
     бы! 
                                        
                Самую-самую...) 
лю! 
(Хочешь, – 
                уедем куда-нибудь 
                                        
        заново, 
                                        
                   замертво, 
                                        
                                 за 
     море?..) 
Люб- 
(Богово – богу, 
                     а женское – 

Знай, мой друг, вражде и дружбе цену 
И судом поспешным не греши. 
Гнев на друга, может быть, мгновенный, 
Изливать покуда не спеши. 
  
Может, друг твой сам поторопился 
И тебя обидел невзначай. 
Провинился друг и повинился – 
Ты ему греха не поминай. 
  
Люди, мы стареем и ветшаем, 
И с теченьем наших лет и дней 
Легче мы своих друзей теряем, 
Обретаем их куда трудней. 
  
Если верный конь, поранив ногу, 
Вдруг споткнулся, а потом опять, 
Не вини его – вини дорогу 
И коня не торопись менять. 
  

Не замечаем, как уходят годы. 
Спохватываемся, 
Когда они пройдут. 
И все свои ошибки и невзгоды 
Выносим мы на запоздалый суд. 
  
И говорим: 
,,Когда б не то да это, 
Иначе жизнь мы прожили б свою…” 
Но призывает совесть нас к ответу 
В начале жизни а не на краю. 
  
Живите так, как будто наступает 
Тот самый главный, 
Самый строгий суд. 
Живите, словно дарите на память 
Вы жизнь свою тем, что потом придут. 
  
          1972

Я и ты, нас только двое? 
О, какой самообман. 
С нами стены, бра, обои, 
Ночь, шампанское, диван. 
  
С нами тишина в квартире 
И за окнами капель, 
С нами всё, что в этом мире 
Опустилось на постель. 
Мы – лишь точки мирозданья, 
Чья-то тонкая резьба, 
Наш расцвет и угасанье 
Называется – судьба. 
  
Мы в лицо друг другу дышим, 
Бьют часы в полночный час, 
А над нами кто-то свыше 
Всё давно решил за нас.

Нет женщин нелюбимых, 
Невстреченные есть… 
Проходит кто-то мимо, 
Когда бы рядом сесть. 
Когда бы слово молвить, 
И всё переменить. 
Былое 
Светом молний, 
Как плёнку, засветить. 
Нет нелюбимых женщин. 
И каждая права. 
Как в раковине жемчуг, 
В душе любовь жива. 
Всё в мире поправимо 
Лишь окажите честь… 
Нет женщин нелюбимых, 
Пока мужчины есть. 
  
          1978

Мне с отчимом невесело жилось, 
Все ж он меня растил – 
И оттого 
Порой жалею, что не довелось 
Хоть чем–нибудь порадовать его. 
  
Когда он слег и тихо умирал, – 
Рассказывает мать, – 
День ото дня 
Все чаще вспоминал меня и ждал: 
«Вот Шурку бы... Уж он бы спас меня!» 
  
Бездомной бабушке в селе родном 
Я говорил: мол, так ее люблю, 
Что подрасту и сам срублю ей дом, 
Дров наготовлю, 
Хлеба воз куплю. 
  
Мечтал о многом, 
Много обещал... 

Я спокоен, я иду своей дорогой. 
Не пою, что завтра будет веселей. 
Я – суровый, 
           я – суровый, 
                     я суровый. 
Улыбаешься в ответ: 
а я – сирень. 
  
Застываю рядом с мраморной колонной, 
Удивляюсь, почему не убежал. 
Я – холодный, 
          я – холодный, 
                    я – холодный. 
Улыбаешься в ответ: 
а я – пожар. 
  
Я считаю перебранку бесполезной. 
Всё в порядке, пусть любовь повременит. 
Я – железный. 
          Я – железный. 

Сто часов счастья... 
Разве этого мало? 
Я его, как песок золотой, 
намывала, 
собирала любовно, неутомимо, 
по крупице, по капле, 
по искре, по блестке, 
создавала его из тумана и дыма, 
принимала в подарок 
от каждой звезды и березки... 
Сколько дней проводила 
за счастьем в погоне 
на продрогшем перроне, 
в гремящем вагоне, 
в час отлета его настигала 
на аэродроме, 
обнимала его, согревала 
в нетопленном доме. 
Ворожила над ним, колдовала... 
Случалось, бывало, 

Живу не так, как бы хотелось, 
Заели суета и быт. 
И осторожность, а не смелость 
Порою мной руководит. 
  
Живу не так, как мне мечталось, 
Когда я пылок был и юн. 
И только музыка осталась 
От тех, не знавших фальши, струн. 
  
Живу не так, как нас учили 
Ушедшие учителя. 
Когда судьбу земли вручили, 
О чём не ведала Земля… 
  
Живу не так. Но слава богу, 
Я различаю свет и мрак 
И не судите слишком строго 
Вы все, живущие не так. 
  

Хочу быть дерзким 
Хочу быть смелым 
Из сочных гроздей 
Венки свивать 
Хочу упиться 
Роскошным телом 
Хочу одежды с тебя сорвать! 
        Пусть будет завтра 
        И мрак и холод 
        Сегодня сердце отдам лучу. 
        Я буду счастлив! 
        Я буду молод! 
        Я буду дерзок! 
        Я так хочу! 
Хочу я зноя атласной груди 
Мы два желанья 
В одно сольём 
Уйдите, боги! 
Уйдите, люди! 
Мне сладко с нею 

А мне приснился сон, 
Что Пушкин был спасён 
Сергеем Соболевским…. 
 Его любимый друг 
С достоинством и блеском 
Дуэль расстроил вдруг. 
 Дуэль не состоялась 
Остались боль да ярость 
Да шум великосветский, 
Что так ему постыл… 
 К несчастью, Соболевский 
В тот год в Европах жил... 
  
А мне приснился сон, 
Что Пушкин был спасен... 
  
Все было очень просто: 
у Троицкого моста 
он встретил Натали. 
  

Боль свою вы делите с друзьями, 
Вас сейчас утешить норовят, 
А его последними словами, 
Только вы нахмуритесь, бранят. 
  
Да и человек ли, в самом деле, 
Тот, кто вас, придя, околдовал, 
Стал вам близким через две недели, 
Месяц с вами прожил и удрал? 
  
Вы общались, дорогая, с дрянью. 
Что ж нам толковать о нем сейчас?! 
Дрянь не стоит долгого вниманья, 
Тут важнее говорить о вас. 
  
Вы его любили? Неужели? 
Но полшага - разве это путь?! 
Сколько вы пудов с ним соли съели? 
Как успели в душу заглянуть?! 
  

Пока мы боль чужую  
                 чувствуем, 
Пока живет в нас    
                сострадание, 
Пока мечтаем мы и буйствуем, 
Есть нашей жизни оправдание. 
  
Пока не знаем мы заранее,   
            что совершим, 
Что сможем вынести, 
Есть нашей жизни оправдание, 
До первой лжи иль первой  
                хитрости. 
  
          1978

Все продается и все покупается: 
Совесть, карьера, успех и уют. 
Дайте на лапу, кому полагается. 
Люди берут, когда много дают. 
Как это все наши души уродует. 
Подло живем… Но довольны вполне. 
Если ты – гений, отмечен природою, — 
Это не значит, что ты на коне. 
Лодырь тебя обойдет на экзаменах, 
Бездарь займет твое место в НИИ. 
Связи отца и знакомые мамины 
Много сильней, чем таланты твои. 
Может быть, я и прибегнул к гиперболе, 
Чтоб осмеять этот пагубный стиль. 
В жизни нередко становятся первыми 
Те, кто себя хорошо оплатил. 
  
          2002

Мне кажется порою, что солдаты, 
С кровавых не пришедшие полей, 
Не в землю эту полегли когда–то, 
А превратились в белых журавлей. 
  
Они до сей поры с времен тех дальних 
Летят и подают нам голоса. 
Не потому ль так часто и печально 
Мы замолкаем, глядя в небеса? 
  
Сегодня, предвечернею порою, 
Я вижу, как в тумане журавли 
Летят своим определенным строем, 
Как по полям людьми они брели. 
  
Они летят, свершают путь свой длинный 
И выкликают чьи–то имена. 
Не потому ли с кличем журавлиным 
От века речь аварская сходна? 
  

Напрасно! 
Куда ни взгляну я, встречаю везде 
     неудачу, 
И тягостно сердцу, что лгать я обязан 
     всечасно; 
Тебе улыбаюсь, а внутренно горько я 
     плачу, 
Напрасно. 
  
Разлука! 
Душа человека какие выносит мученья! 
А часто на них намекнуть лишь 
     достаточно звука. 
Стою как безумный, еще не постиг 
     выраженья: 
Разлука. 
  
Свиданье! 
Разбей этот кубок: в нем капля надежды 
     таится. 

Волна волос прошла свкозь мои пальцы, 
и где она - 
           волна твоих волос ? 
Я в тень твою, 
           как будто зверь, попался 
и на колени перед ней валюсь. 
Но тень есть тень. 
              Нет в тени тёплой плоти, 
внутри которой тёплая душа. 
Бесплотное виденье, 
                       как бесплодье, 
в меня вселилось, душу иссуша. 
Я победил тебя игрой и бредом 
и тем, что был свободен, 
                      а не твой. 
Теперь я за свою свободу предан 
и тщетно трусь о призрак головой. 
Теперь я проклинаю эти годы, 
когда любовь разменивал на ложь. 
Теперь я умоляю несвободы, 

Особенно тоскливы вечера… 
Когда ты в доме у себя как пленница. 
Сегодня также пусто как вчера  
И завтра вряд ли что-нибудь изменится. 
  
И это одиночество твое 
Не временем бы мерить, а бессонницей. 
То книги, то вязанье, то шитье, 
А жизнь пройдет и ничего не вспомнится. 
  
Но все-таки однажды он придет, 
И сбудутся надежды и пророчества. 
Твои он губы в темноте найдет 
И шепотом прогонит одиночество. 
  
          1978

Сегодня я слово хочу сказать 
Всем тем, кому золотых семнадцать, 
Кому окрыленных, веселых двадцать, 
Кому удивительных двадцать пять. 
  
По-моему, это пустой разговор, 
Когда утверждают, что есть на свете 
Какой-то нелепый, извечный спор, 
В котором воюют отцы и дети. 
  
Пускай болтуны что хотят твердят, 
У нас же не две, а одна дорога. 
И я бы хотел вам, как старший брат, 
О ваших отцах рассказать немного. 
  
Когда веселитесь вы или даже 
Танцуете так, что дрожит звезда, 
Вам кто-то порой с осужденьем скажет: 
- А мы не такими были тогда! 
  

Чижа захлопнула злодейка–западня: 
   Бедняжка в ней и рвался и метался, 
А Голубь молодой над ним же издевался. 
«Не стыдно ль, – говорит, – средь бела 
     дня 
         Попался! 
      Не провели бы так меня: 
      За это я ручаюсь смело». 
Ан, смотришь, тут же сам запутался в 
     силок. 
         И дело! 
Вперед чужой беде не смейся, Голубок. 
  
          1814

Дорогая, я вышел сегодня из дому поздно 
     вечером 
подышать свежим воздухом, веющим с 
     океана. 
Закат догорал в партере китайским 
     веером, 
и туча клубилась, как крышка 
     концертного фортепьяно. 
  
Четверть века назад ты питала 
     пристрастье к люля и к финикам, 
рисовала тушью в блокноте, немножко 
     пела, 
развлекалась со мной; но потом сошлась 
     с инженером-химиком 
и, судя по письмам, чудовищно 
     поглупела. 
  
Теперь тебя видят в церквях в провинции 
     и в метрополии 

Суров ты был, ты в молодые годы 
Умел рассудку страсти подчинять. 
Учил ты жить для славы, для свободы, 
Но более учил ты умирать. 
  
Сознательно мирские наслажденья 
Ты отвергал, ты чистоту хранил, 
Ты жажде сердца не дал утоленья; 
Как женщину, ты родину любил, 
Свои труды, надежды, помышленья 
  
Ты отдал ей; ты честные сердца 
Ей покорял. Взывая к жизни новой, 
И светлый рай, и перлы для венца 
Готовил ты любовнице суровой, 
  
Но слишком рано твой ударил час 
И вещее перо из рук упало. 
Какой светильник разума угас! 
Какое сердце биться перестало! 

Не исчезай... Исчезнув из меня, 
развоплотясь, ты из себя исчезнешь, 
себе самой навеки изменя, 
и это будет низшая нечестность. 
  
Не исчезай... Исчезнуть — так легко. 
Воскреснуть друг для друга невозможно. 
Смерть втягивает слишком глубоко. 
Стать мертвым хоть на миг — 
     неосторожно. 
  
Не исчезай... Забудь про третью тень. 
В любви есть только двое. Третьих нету. 
Чисты мы будем оба в Судный день, 
когда нас трубы призовут к ответу. 
  
Не исчезай... Мы искупили грех. 
Мы оба неподсудны, невозбранны. 
Достойны мы с тобой прощенья тех, 
кому невольно причинили раны. 

1 
  
Понять я не мог, а теперь понимаю – 
И мне ни к чему никакой перевод, – 
О чем, улетая, осенняя стая 
Так горестно плачет, 
Так грустно поет. 
  
Мне раньше казалось: печаль беспричинна 
У листьев, лежащих в пыли у дорог. 
О ветке родной их печаль и кручина – 
Теперь понимаю, 
А раньше не мог. 
  
Не знал я, не ведал, но понял с годами, 
Уже с побелевшей совсем головой, 
О чем от скалы оторвавшийся камень 
Так стонет и плачет 
Как будто живой. 
  

Не привыкайте к чудесам, – 
Дивитесь им, дивитесь! 
Не привыкайте к небесам, 
Глазами к ним тянитесь! 
  
Приглядывайтесь к облакам, 
Прислушивайтесь к птицам, 
Прикладывайтесь к родникам, – 
Ничто не повторится. 
  
За мигом миг, за шагом шаг 
Впадайте в изумленье. 
Всё будет так – и всё не так 
Через одно мгновенье.

Как мне тебе понравиться? 
Стать мрачным и непонятным? 
А может быть, вдруг прославиться 
Поступком невероятным? 
  
Или вдруг стать мятежным, 
Порывистым и упрямым? 
А может быть, нежным-нежным 
И ласковым самым-самым... 
  
А то вдруг лукаво-мглистым, 
Сплетающим ловко сети? 
Иль простодушно-чистым, 
Доверчивым, словно дети? 
  
Иль стать искушенным в жизни, 
Солидным и мудрым очень, 
Так, словно бы между прочим 
Роняющим афоризмы? 
  

Внезапно в зелень вкрался красный лист, 
Как будто сердце леса обнажилось, 
Готовое на муку и на риск. 
  
Внезапно в чаще вспыхнул красный куст, 
Как будто бы на нем расположилось 
Две тысячи полураскрытых уст. 
  
Внезапно красным стал окрестный лес, 
И облако впитало красный отсвет. 
Светился праздник листьев и небес 
В своем спокойном благородстве. 
  
И это был такой большой закат, 
Какого видеть мне не доводилось. 
Как будто вся земля переродилась 
И я по ней шагаю наугад.

Я этой истиной избитой 
Кого сумею поразить? 
Слова, рождённые обидой, 
Не торопись произносить. 
Не торопись обидеть друга 
Несправедливостью своей, 
Загнать его внезапно в угол, 
Хоть он нисколько не слабей. 
Он просто чуточку добрее. 
Он молча ярость переждёт. 
И чем остынешь ты скорее, 
Тем горше будет твой отход. 
И стыд тогда в тебе проснётся. 
С ним расставаться не спеши. 
А друг лишь грустно усмехнётся. 
Как слёзы, 
Кровь смахнет с души. 
  
          1986

Не бейте детей, никогда не бейте! 
Поймите, вы бьете в них сами себя, 
Неважно, любя их иль не любя, 
Но делать такого вовек не смейте! 
  
Вы только взгляните: пред вами - дети, 
Какое ж, простите, геройство тут?! 
Но сколько ж таких, кто жестоко бьют, 
Вложив чуть не душу в тот черный труд, 
Заведомо зная, что не ответят! 
  
Кричи на них, бей! А чего стесняться?! 
Ведь мы ж многократно сильней детей! 
Но если по совести разобраться, 
То порка - бессилье больших людей! 
  
И сколько ж порой на детей срывается 
Всех взрослых конфликтов, обид и гроз. 
Ну как же рука только поднимается 
На ужас в глазах и потоки слез?! 

Вспомним, братцы, россов славу 
И пойдем врагов разить! 
Защитим свою державу: 
Лучше смерть - чем в рабстве жить. 
  
Мы вперед, вперед, ребята, 
С богом, верой и штыком! 
Вера нам и верность свята: 
Победим или умрем! 
  
Под смоленскими стенами, 
Здесь, России у дверей, 
Стать и биться нам с врагами!.. 
Не пропустим злых зверей! 
  
Вот рыдают наши жены, 
Девы, старцы вопиют, 
Что злодеи разъяренны 
Меч и пламень к ним несут.