(Окончание; начало и продолжение №-№ 457, 458, 459, 502, 503)
Командировки на край света, но иногда немного ближе
Люблю командировки. Через них познаёшь мир, познаёшь Россию, познаёшь себя. И всегда во время командировок происходят какие-то приключения. Чаще весёлые, чем грустные. Одним словом – разные. Обычно в поездку направляли геофизические организации, в которых пришлось работать, или редакции газет и журналов. Конечно, приходилось бывать и в киноэкспедициях.
Была и ещё одна организация, которая любезно направляла меня к чёрту на рога. Только с её помощью меня заносило в Воркуту и Душанбе, Сыктывкар и Благовещенск, Кемерово и Ханты-Мансийск… Дело в том, что мне пришлось на внештатной основе в 80-е годы сотрудничать с ВЦСПС, с отделом по работе с кинолюбителями. Вот и отправляли меня профсоюзы на все четыре стороны проводить областные и республиканские конкурсы кинолюбителей, возглавлять местное жюри, а то вести семинары по сценарному мастерству и режиссуре.
Особенно запомнился 1987 год, когда к началу лета пришлось совершить 15 коротких командировок. 15! При виде аэропорта «Домодедово» у меня начинали трястись коленки. Как я его только не называл! «Домобабово», «Бабодедово»… и это только приличные слова, которые можно напечатать.
Приходилось постоянно носить с собой «Малый атлас СССР», чтобы определить, куда тебя посылают. А сроки командировок были от трёх дней до нескольких месяцев.
И вот осенью 1993 года меня направляют в Иркутск. Как и положено, появляюсь у билетной стойки к началу регистрации, к 23 часам, и тут выясняется, что рейс откладывается до пяти утра.
Что делать? Я живу недалеко от аэропорта, но ехать домой, затем возвращаться – ни то, ни сё. Решаю заночевать в порту.
Скажу честно: то ещё удовольствие. Кресел для пассажиров не хватает, плачут детишки, скулят собачки. Если поднялся с кресла, то его тотчас займут, и потом никому не докажешь, что это место было занято.
Да, и это один из крупнейших аэропортов страны. А если рейс отменяют в областном центре, или в небольшом городишке, то трудно себе представить, что там делается.
И чем себя занять до времени ожидания вылета? Телевидение уже прекратило работать, пассажиры совершают броуновское движение между привокзальной площадью и залом ожидания, таксисты хватают сонных людей, предлагают им дёшево доехать до столицы.
Неожиданно пришла в голову интересная для меня идея: а что если подсчитать те города России, в которых пришлось побывать? Но поставил себе дополнительные условия: в городе должно проживать не менее десяти тысяч жителей, и я провёл в нём минимум три дня. Естественно все более мелкие населённые пункты, в том числе и деревни, я отбрасывал.
Зал ожидания аэропорта Айхал в 1976 году впускал лишь пятьдесят пассажиров. А теперь представьте, что там творилось в конце весны, в сезон отпусков. Вылеты задерживались по разным причинам, и некоторым пассажирам приходилось в ожидании рейса коротать время на улице.
А весна только начинала стучаться в двери это заполярного города. Местами снег уже просел, побежали несмелые ручьи, падение сосулек с крыш напоминало игру на ксилофоне. Однако по ночам морозило под гривенник, и тем, кто проводил время на улице, было не до красот Крыма – они никуда не денутся, а вот ожидаемого борта всё нет и нет.
Неожиданно приземлился чартерный рейс из Сунтар, привёз 30 рабочих для нашего полевого сезона. Никто из пассажиров Айхала не захотел менять свой аэропорт на Сунтары. Это была та ещё дыра, из которой можно было улететь только к середине лета.
А прилетевшие рабочие заблокировали работу аэропорта. Они расстелили в зале ожидания спальные мешки, и трое суток ночевали в порту. Произошла обычная не стыковка команд: руководство одной экспедиции не смогло согласовать свои действия с другой, не назначали старшего группы прибывших рабочих.
И тогда начальник партии направил меня, своего зама, улаживать конфликт. Я надеваю на пиджак хорошее драповое пальто, новые яловые сапоги, беру полевую сумку, и в аэропорт. Но сложилась такая ситуация, что и в Айхал не было рейсов из Мирного. И вдруг – есть! Летит! Все места были мгновенно раскуплены, вновь я остался ни с чем.
Но когда я объяснил руководству аэропорта цель своего визита в Айхал, то мне сразу же нашлось место в кабине самолёта «Ан-24». Запоминающееся явление. Глаза разбегаются от количества циферблатов, бегающих стрелок, мелькания лампочек. Словно ёлочная гирлянда, они вспыхивали преимущественно зелёным и красным цветом, делая лица пилотов монументальными, как выступы скал.
Внешний вид человека влияет на его восприятие окружающими. Когда я вошёл в зал ожидания все сразу повернули головы в мою сторону: всем стало понятно, что прилетел какой-то начальник. Я, на волне всеобщего к себе интереса представился, и сразу же начал командовать: «Спальные мешки свернуть!» «Выделить мне стол для выдачи аванса!» А дежурному по аэропорту приказал вызвать нам автобус.
И всё зашевелилось, всё пришло в движение. Сидя за столом, достал из полевой сумки лист бумаги, и начал выдавать деньги.
На листе я писал фамилию, имя, сумму – сто рублей. Просил расписаться. Никаких документов не спрашивал. И даже не смотрел в лицо стоящему за деньгами. Те подходили, нагибались, получали аванс. Передо мной началось мельтешение рук: толстые, волосатые пальцы; здоровая лапища, которая одна могла накрыть две моих ладони; нежные, тонкие пальчики, с землёю под ногтями; кисть с отмороженной фалангой; ладонь с глубоким порезом; рука с татуированными пальцами…
К сожалению, у меня плохая память на лица, но вот на местность, на какие-то детали – помню до мелочей.
И вот когда, через некоторое время за авансом потянулась рука с татуированными пальцами, я, не раздумывая, снизу ударил просителя под подбородок. Тот грохнулся на пол. Никто не бросился к нему на выручку. Возможно, подумали, что у меня есть пистолет. А его-то как раз и не было. При мне находился хороший охотничий нож, как и у каждого таёжника. Не исключаю варианта, что это была проверка на вшивость. Побеждает тот, кто бьёт первым.
Подошёл автобус, погрузились, дали возможность вздохнуть аэропорту. Мы приехали в гостиницу для дальнобойщиков. Они гнали груза по зимнику в Айхал. Естественно в ней никто не жил. Несколько номеров с заправленными койками ждали своих постояльцев. Гостиницу арендовали заранее, и если бы высокое начальство не делало глупостей, то нашим рабочим сразу предоставили здесь ночлег.
Фронт работ потянулся на Север, в сторону Ледовитого океана. Первый профиль длиной в 350 километров, перепрыгнув речки Алакит, Оленёк, задал тон полевому сезону.
Я с напарником находился в центре профиля, и, благодаря мощной рации, меня слышали все 15 точек. Иногда приходилось дублировать команды базы.
И так, шаг за шагом, мы отрабатывали профиль за профилем. Происходили ротации точек, но позывные оставались прежними. Самое сложное было приноровиться к напарнику, понять, что это за человек. Это космонавтов тестируют на психологическую совместимость, а здесь, за день до вылета, начальник назначает тебе помощника, и приравнивайтесь друг к другу как хотите. Но проходит 2–3 недели, и ты уже знаешь, не только то, что скажет тебе сосед по палатке, но даже угадываешь точное время, когда он пукнет.
И вот чувствую, что народ на профиле заскучал, исчез из их голосов энтузиазм, и тогда в последнее воскресенье июля поздравляю всех таёжников с Днём Военно-морского флота, и задаю сокровенный вопрос, на который до сих пор сам не знаю ответа: «Кто скажет, как подводная лодка проходит проливы: в подводном или надводном положении?»
И что тут началось! Каждый дудел в свою дуду. Спор не затихал до конца сезона. И даже когда нас всех в первых числах октября вывезли на базу, и мы по этому случаю организовали отвальную, народ не прекращал спорить.
Невозможно забыть такое обстоятельство: на следующее утро на вьючном ящике в палатке я обнаружил бутылки водки и портвейна, пива и минералки. Рядом находилась открывалка и немудреная закуска. Таким образом, рабочие выразили своё отношение к не самому главному начальнику.
…Вот и объявили регистрацию на иркутский рейс. Я подсчитал 123 города. А это был всего лишь 1993 год.
Иллюстрации:
аэропорт «Домодедово», 1970-е годы;
аэропорт «Домодедово», новое тысячелетие, вид с высоты птичьего полёта
Первое свидание
В свою вторую экспедицию я поехал после окончания 10-го класса. Меня приняли в организацию «НИЛзарубежгеология». Это была научно-исследовательская лаборатория геологии зарубежных стран, в которой проходили обкатку специалисты, направляемые за рубеж. А находилась она на Крымском валу, в доме 22, представлявший собой длиннющий барак. Сейчас это, то самое место, где разбит музей монументальных скульптур «Музеон».
Меня принял на работу записатором начальник электроразведочного отряда, мой приятель по туристическим походам и пещерам Подмосковья Лёша Битулёв. Попадали в разные ситуации, застревали в пещерах, голодали, но зато притёрлись друг к другу. А было ему всего 22 года. В мою задачу входило с помощью логарифмической линейки, в полевых условиях, строить графики показания прибора.
Чтобы веселей работалось, я уговорил отправиться со мной двух одноклассников. И вот в первых числах июня 1966 года мы впятером на роскошном грузовике «ГАЗ-63» двинулись за границу – в страну Мурмындию. Не слыхали про такую? Так мы стали называть республику Удмуртию, в которой отработали полевой сезон.
А пятым был наш водитель, главный механик автобазы Академии наук, Иван Дмитриевич Леваков. Его возраст зашкаливал за 70. Мы все были в три раза моложе его, потому он и называл нас пестунами – так кличут молодого медведя, который впервые вышел на самостоятельную тропу и начал взрослую жизнь. Правда, порой с языка водителя срывалось другое, близкое по звучанию слово, вполне доходчиво объясняющее наше поведение.
У Левакова было два водительских удостоверения. Первое – обычное, советское, с талоном предупреждения, а второе (оно же первое) Иван Дмитриевич получил в 1914 году! С царским гербом, с орлами, с буквой «ять», завёрнутое в целлофан. Он нам его показывал, и мы с трудом верили, что держим в руках такую реликвию. И в тех редких случаях, когда Левакова останавливал гаишник, то водитель показывал ему царское удостоверение. У того, что называется, отвисала челюсть.
Конечно, машина находилась в идеальном состоянии, всё было притёрто и подогнано, никакого стука и дребезжаний, а тент в кузове открывался с двух сторон: и сзади, и спереди. В передней части кузова, на всю ширину установили скамейку, и мы могли смотреть на дорогу по ходу движения.
А на внешней стороне дверей была обозначена эмблема: земной шар с вращающимся на орбите спутником, и надписью по окружности: «Автобаза Академии наук СССР». Благодаря этой эмблеме Иван Дмитриевич на любой заправке заливал без очереди бензин.
Полдня прождали в очереди на паром через Вятку. Маленький буксирчик еле перетаскивал понтон с машинами с одного берега на другой.
До Мурмындии добирались три дня. Конечно, на трассе встречались разные ситуации: весёлые и не очень. Из Горького пошли на Чебоксары. Столица Чувашии удивила своим сквером. На входе вознесли красивую беседку арочного типа с большой неоновой красной буквой «М».
– Ребята, смотрите! Чуваши метро построили! – воскликнул один из наших.
Решили осмотреть местное метро. Им оказалось… здание мужского туалета. Похожее сооружение с неоновой буквой «Ж» стояло на противоположной стороне сквера…
И вот мы в Мурмындии! Проехали небольшой городок Можгу. По трассе развешены плакаты с наглядной агитацией. Один из них нас очень порадовал: «Перегоним Америку по производству мяса, молока, и масла!». И буквально метров через сто руководство ГАИ поставило свой аншлаг: «Не уверен – не обгоняй!». Честное слово, это не анекдот, взятый из журнала «Крокодил», а правда жизни.
А вот под Горьким по шоссе шла танковая колонна. И один танк, прямо перед нашей машиной резко свернул вправо. Только мастерство Левакова спасло нас от неприятных последствий.
Наконец подобрались к Воткинску. Ехали берегом Камы. Солнце палило – я тебе дам! Захотелось искупаться. А почему бы и нет? Остановились возле какого-то села. На завалинке сидели дремучие старики в полушубках, валенках, зимних шапках. Мы решили, что это у них так принято. Быстро все разделись, кроме Левакова, и бултых! И тут же все оказались на берегу. Вскоре мы выяснили, что три дня назад прошёл ледоход.
Воткинск мне показался подтянутым городом, перепоясанным солдатским ремнём. У меня не было возможности, как следует рассмотреть его, но город произвёл приятное впечатление. Напомню, что здесь родился великий Пётр Ильич Чайковский.
А вот любопытная история, связанная с этим городом, происшедшая в середине 80-х, но никак не соприкасаемая с моим дальнейшим повествованием.
Помните, по первому каналу на всю страну транслировалась детская передача «Весёлые нотки», которую вела Валентина Леонтьева. Я случайно включил телевизор. Выступает очаровательная девчушка в национальном костюме лет десяти, заканчивает петь народную песню. Зал хлопает юной исполнительнице. И тут «тётя Валя» спрашивает её: «А откуда ты приехала?».
– Из Удмуртии, – отвечает.
В это время возле кулис показывают огромных размеров плюшевого мишку, которого по всей вероятности собираются вручить девчушке.
– А что ты больше всего любишь на свете? – следует очередной вопрос ведущей.
– Вотку! – гордо отвечает певунья.
У «тёти Вали» изменилось лицо. Ведь передача идёт в прямом эфире! Оператор быстро поменял кадр…
А я мысленно аплодировал девчушке и её ответу: «Как замечательно она сказала! Она любит ВоТку, речку ВоТку, она любит Родину!». Ведь она приехала из города Воткинска. Просто ведущим следовало лучше знать географию страны. Думаю, что вряд ли подарили юной исполнительнице того роскошного косолапого.
А сказки страны Мурмындии появлялись практически каждый день. Мы достаточно быстро отработали участок под Воткинском, приняли на работу ещё пятерых «пестунов», и перебрались под Сарапул в село Бураново. Вам ничего не напоминает это название? А я о нём вспомнил где-то лет восемь назад. Село, как село, чистое, красивое, большое. Со своим Домом Культуры. Каждую субботу и воскресенье танцы, замечательно пели местные девчата, были выяснения отношений с бурановскими парнями…
Но, наверное, пора рассказать и о свидании.
Мы переехали намного севернее и остановились в большом селе Якшур-Бодья. Его можно было бы назвать посёлком – как-никак, а население превышало три тысячи человек. Здесь уже начинались предгорья Урала, и местность была резко пересечённой. Даже село расположилось на нескольких холмах. Удивило наличие деревянных мостовых, а также деревянных мостков, возвышающихся где-то на метр над землёй. Они не только сокращали расстояние между домами, но и позволяли ходить по улице в чистой обуви.
На обозначенном участке работ геодезисты заранее пробивали для нас так называемые «визирки» – «бесконечной» длины прямые просеки метровой ширины. Они прерывались в силу непредвиденных обстоятельств: водной преграды, какой-нибудь постройки, колхозного сада…
По всей длине визирки, через каждые сто метров ставились колышки-пикеты. На них писался номер и название нашей организации. Особенно смущала местных жителей аббревиатура «НИЛ». Они никак не могли понять, причём здесь Египет? Мурмындия, понимаешь.
Визирки требовались для того, чтобы тянуть по ним два провода в каждую сторону, соответственно 500 и 1500 метров длиной. Разматывали, конечно, не сразу на всю длину, а согласно пикетам и меткам на проводе. К концам проводов крепились медные электроды, примерно метровой длины, которые забивали кувалдой в землю.
Кстати сказать, и в наше время без кувалды никуда.
Потом по проводам пускали ток и напряжение. Из школьных уроков физики мы знаем, что если известны эти две составляющие, то, что можно определить? Правильно, – сопротивление. Отметим, что у каждой горной породы оно разное, и называется ро кажущиеся. Вот мне и приходилось в режиме онлайн строить график сопротивлений для данной точки. Обычно получалась симпатичная кривая. Таким образом, мы прослушивали землю вглубь на 600 метров. Наши работы были намного дешевле, и в некоторых случаях даже качественнее, чем бурить скважину.
А однажды, вместо кривой, график выдал прямую! Это всё равно, что обнаружили золотую жилу! А точнее – разлом! То место, в котором с большой долей вероятности, можно встретить рудное тело.
И ещё немного про технику. Прибор-потенциометр, который следил за этими процессами, и давал показания, питался от батарей постоянного тока ГРМЦ-69, напряжением 69 вольт. Когда производились замеры на крайних точках, то к прибору подключалось последовательно десять батарей. В итоге – 690 вольт! И каждый пестун познал на себе, а то и не один раз, что это такое. Иных приходилось откачивать.
И тут, в середине июля зарядили дожди, ладно, если грибной, а тут ливни, и ливни. А в такую погоду работать запрещено: сколько не заматывай провод изолентой, всё равно будут утечки.
Но вот однажды выглянуло ярило, прекратился дождь, но в лесу ещё было мокро. Вновь не наша погода. И решили мы поехать за грибами. Места же вокруг обалденные: песчаные дюны с соснами переходят в густой лес, многочисленные речушки заливают низину, превращая окружающую местность в водную гладь, кучерявые, или, если вам будет угодно, кучевые облака разгоняют дождевые тучи.
Выехали на лесовозную дорогу. По бокам стоят вырубки или нетронутые леса. Леваков, осторожно переключая скорости, взобрался на вершину холмика. Я сидел в офицерском плаще без рукавов на своём любимом месте, с правой стороны по борту. И тут на поляне, в десяти метрах от дороги, я увидел медведя. Миша находился в её центре, и сгребал лапами чернику. Посмотрит по сторонам, съест горсть, и новую набирает. А зубы белые-белые, будто всю жизнь «Жемчугом» чистил. На нас – ноль внимания: продолжает своим делом заниматься.
Зверя заметили остальные, забарабанили по кабине. Остановились. Кстати, у нас была одностволка, но стреляла лишь с третьего раза. Я спрыгнул на землю, увидел возле дороги здоровый дрын, почти в два своих роста, и вперёд – на медведя! Как? Зачем? Почему? До сих пор не могу дать объяснение своему поступку. А мишка развернулся, и не спеша, вальяжно начал уходить вглубь леса. За спиной слышу гомон нашей команды и крик: «Ложись!». А я и без команды наткнулся на какую-то ямку, споткнулся, капюшон накрыл голову. Раздался выстрел. Только мишень давно исчезла из поля зрения.
С разговорами, обсуждая происшествие, повернули к машине. Я не расстаюсь со своим дрыном, а когда вышли на дорогу, то в сердцах ударил им о землю. Палка сломалась в двух местах – гнилой оказалась.
Долго смеялись над этим событием и в тот момент, и потом мои други по отряду. Но самым интересным оказалось то, как сказал нам Леваков, что нам попался пестун.
Потом мне не раз приходилось встречаться с косолапыми, но больше таких необдуманных поступков не совершал.
Иллюстрации:
«ГАЗ-63» в деле;
Кама, речной пейзаж;
Воткинск, памятник П.И. Чайковскому;
и в наше время без кувалды никуда;
мишка-пестун
Камчатский птеродактиль
Камчатка – одно из красивейших мест на земле. Трудно сказать, с каким уголком планеты её можно сравнить, она – неповторима. Один мой приятель сказал: «Если ты увидел страну Камчатку, то после этого можно спокойно умирать». Я прожил там, около месяца, и умирать не собираюсь, а вот ещё раз хоть одним глазком взглянуть на красоты Камчатки было бы здорово.
Занесла судьба меня в те края для съёмки рекламного ролика по заказу Министерства геологии СССР «Применение мотодельтаплана в геологии». Это был удивительный для своего времени летательный аппарат. «Поиск-6» мог летать на бреющем и подниматься до четырёх тысяч метров, мог нести груз в 200 килограммов, а моторесурсов хватало на 300 километров полёта. Единственным его недостатком был запрет на полёты в ветреную погоду. Уже при скорости ветра пять метров в секунду для пилота МДП была закрыта взлётная полоса. Кстати для взлёта и посадки «Поиску-6» требовалось 15–20 метров.
А как можно было использовать этот летательный аппарат в геологии? Мы засняли массу впечатляющих примеров, доказывающих руководству министерства, крупных геологоразведочных организаций в безусловном преимуществе и рентабельности МДП.
Допустим, на буровой произошла авария, они случаются сплошь и рядом. Срочно требуется вертолёт для заброски на точку ловильного колокола. «Поиск-6» легко справляется с этой задачей: ведь вес колокола 30 килограммов, и его запросто можно сбросить бурильщикам с высоты бреющего полёта. Отметим, что стоимость одного лётного часа вертолёта «Ми-8» позволяла поставить зубные протезы для всей семьи.
А вот ещё примеры использования МДП. Предположим, что ушли геологи в маршрут, собрали полные рюкзаки образцов. Тяжёлая и кропотливая работа. Но если договориться заранее по рации, что рюкзаки с образцами будут ждать прилёт МДП в условном месте, то дальше работает такая схема: прилёт – загрузка образцов – на точке остаются новые рюкзаки, с заказными продуктами – взлёт. Производительность труда полевого геолога повышалась на сто процентов.
На бреющем полёте «Поиск-6» мог нести магнитометр или гравиметр, работающие в автономном режиме, а, поднявшись на максимальную высоту, производить аэрофотосъёмку.
Особенно удачно можно было использовать МДП для исследования обнажений – выхода на поверхность скальных пород. Часто в маршруте стараются обследовать этот важный для изысканий геологический объект, и часто эти исследования трагически обрываются, когда люди падают со скалы.
А если на кресло пассажира посадить геолога, установить минимальную скорость полёта, и постепенно подниматься по вертикали, обследуя всё обнажение, то такой полёт даст потрясающий результата. Более того, геолог может сделать вертикальную панораму обнажения.
Наша съёмочная группа разместилась в доме егеря Кроноцкого заповедника Александра Никифорова. Это было странное деревянное сооружение, неизвестного года постройки, от времени по пояс ушедшее в землю. По этой причине было трудно установить этажность здания. То ли два, то ли два с половиной, а может и три – всё зависело от того с какой стороны начать считать этажи.
Также трудно определялось количество и местонахождение комнат. Внутри находилось множество переходов и лесенок. Однако дорогу в свою комнату мы не забывали, но если попытаться добраться до неё другим путём, то можно было заблудиться.
Кабинет Никифорова, он же и жилая комната, находился на самом верху. Запомнилась прикреплённая к стене репродукция из журнала «Огонёк» картины Карла Брюллова «Последний день Помпеи», как оказалось в последствие, пророческой.
С двух сторон от дома, в шаговой доступности протекали ручьи: Холодный и Горячий. Попьёшь водички из первого – начнут зубы чесаться, а во втором запросто за двадцать минут можно было сварить куриное яйцо. Как говорится, от соединения живой и мёртвой воды воскресал разрубленный царевич.
Дальше начинался распадок – прямая дорога к Долине гейзеров: всего-то три часа хода. А над всей местностью возвышалась сравнительно невысокая, три с половиной тысячи метров Кроноцкая сопка, вершина которой круглый год была покрыта снегом.
По сути Никифоров был хозяином заповедника площадью 1148 тысяч гектаров, размер которого превышал такую страну, как Колумбия. С весны по осень он принимал туристические группы, оставлял запись в маршрутных листах. Ещё в его обязанность входило предотвратить встречу людей с медведями. Их на Камчатке несметное количество. Поэтому каждой группе туристов выдавались фальшфейера – сигнальные факелы, которые отпугивали зверя. В общем-то на полуострове мишки добрые, сытые, но лучше их не обижать, никогда не знаешь, что у них на уме.
На Камчатке образовалась особая популяция бурых медведей. Дело в том, что они никак не связаны с материковой частью России. У этих зверей нет желания двигаться на север к перешейку. Там начинается лесотундра, и добывать в тех местах себе пищу им практически невозможно.
И если, допустим, иркутский медведь решил сходить в гости к своему сородичу на Вологодчину, то в принципе такой маршрут можно допустить. Камчатские медведи варятся в собственном соку, сказывается отсутствие свежей, новой крови. Практически все они заражены смертельными для человека личинками трихинеллёза. Поэтому на полуострове на них не охотятся, – идёт отстрел опасных для населения шатунов.
Обо всём этом нам рассказал Александр, специалист по медведям, защитивший на них кандидатскую диссертацию. А когда заканчивался рабочий день, мы на обустроенной площадке разжигали костёр, пили чай. Никифоров брал в руки гитару, обычно в его исполнении мы слушали песни Юлия Кима.
Ну, вот наступала осень, исчезали туристы, и Никифоров сам отправлялся в маршрут по заповеднику, отслеживая по следам численность животного мира. Зимой же с её снегами и ветрами, сидел в своей избушке, и думал, как создать ещё одну теорию относительности. Достойное занятие для биолога.
Самое прекрасное время для Восточной Сибири – август. Начинает золотиться тайга, нагулявшиеся за лето звери думают о предстоящей зиме, резко меняется освещение – все предметы начинают контрастно выглядеть, практически исчезают полутени. Устанавливается прекрасная солнечная погода.
Неожиданно в три часа дня на нас свалился страшный ливень. Наши ручьи превратились в маленькие речушки. Конечно, потекла крыша, и в не одном месте.
И тут, приблизительно через час, как разбушевалась стихия, к домику подошла группа промокших туристов, человек 70, как потом выяснилось из Красноярска.
Руководители группы пошли отмечать маршрутные листы, получать фальшфейеры. А когда они вышли к своим, то прямо на глазах начала меняться погода: прекратился ливень, в чёрных тучах возник кусочек чистого неба, и появилось солнышко, над распадком выросла радуга. Запоминающиеся краски предстоящей осени.
Группа выстроилась походным строем, и отошла метров на сто от дома. Туристы в тот же день мечтали попасть в Долину гейзеров. И в этот момент прямо над ними появился птеродактиль! Так они восприняли мотодельтаплан, которого и на материке не часто встретишь, особенно в те годы. Туристы полезли в рюкзаки за фотоаппаратами и кинокамерами, визжали от восторга.
А птеродактиль сделал разворот и уже на бреющем, с умеренной скоростью, прошёл над группой. Потом возле домика взмыл в небо и исчез за ближайшей сопкой.
Такие мгновения не забываются!
Иллюстрации:
волшебная страна – Камчатка;
егерь Кроноцкого заповедника Александр Никифоров;
медвежья рыбалка;
знаменитая Долина гейзеров;
мотодельтаплан «Поиск-06»
Арктическая шизофрения
Как это ни странно звучит, но в России ещё есть места, куда не ступала нога человека.
В первую очередь это горы. Не все ещё вершины покорены по новым маршрутам, и сколько таких маршрутов, трудно даже представить. А пропасть? Мало найдётся желающих, кто по своей воле совершил спуск на дно ущелья. Да и само ущелье далеко не то место, где назначают свидания влюблённые.
Не забыть бы нам и про пещеры. Их, не пройденных до конца, осталось не так уж и много, но они существуют! Существуют с таинственными подземными реками и озёрами, хранящими множество загадок.
Но у нас ещё остались пустыни. Конечно, это не Каракумы, но и путешествующих по ним не так уж и много. В любое время года чувствуешь себя в пустыне не очень уютно.
Только больше всего нехоженых земель находится на побережье Ледовитого океана. Тут имеется в виду не береговая линия, а именно побережье, врезающееся вглубь материка на 20–80 километров. Во-первых, всё это пространство занимает болото, в котором нет ни приличной растительности, ни животных. Песец охотиться на евражку или вдоль береговой линии, или значительно южнее. Дикий северный олень тоже избегает находиться в тех краях – не очень по вкусу ему болотистый ягель, хотя в зимнюю пору начинает его копытить, выбивать мох из-под снега. Поэтому и кочевые народы севера, и охотники недолюбливают эти места, практически всегда стараются обойти их стороной.
В сентябре 1976 года я оказался в ста километрах от Ледовитого, и честно признаюсь, что сапоги в океане мне мыть не пришлось. Это была последняя точка в сезоне. Мы её успешно отработали с Сашей Ступаком и ждали вертолёта.
Тундра – унылое на земле место: или гладкий снежный покров до самого горизонта, или невзрачные кустики болотной растительности.
Заметно сократился день, на небе замерцали звёзды, которых не было видно летом, и даже один раз появилось Северное сияние. Пока ещё невзрачное, чёрно-белое, но сразу же вслед за ним ударил морозец.
Костёр требовал всё больше топлива, а его-то как раз и не было. Приходилось уходить далеко от палатки в разные стороны, и подбирать высохшие основания кустарников.
У нас был замечательный приёмник «ВЭФ» рижского производства. По нему мы ловили погоду: в Москве – +15, в Ставрополе – + 25, у нас – ноль. Только наш ноль был с отрицательным хвостиком – в общем – то ледовитая погода.
Радовало, что не было глушилок, и мы без помех слушали «вражьи голоса»: Би-би-си, «Голос Америки», «Свободную Европу», поэтому находились в курсе всех мировых событий.
Наше положение с каждым днём становилось всё более аховым: мы уже 15 дней сидели на голодном пайке. Из продуктов оставалось: килограмм риса, столько же соли, две пачки чая, банка тушёнки, полкило сухого компота, три брикета борща и головка чеснока. В патронташе у меня находилось пять патронов с крупной дробью, два с картечью и три пули. Как мы мечтали, чтобы на нас вышло стадо диких оленей!
Саша, по причине экономии дров, брился заваркой. Он сказал: «Кончится чай, буду, как ты, отращивать бороду».
Я пошёл в тундру за дровами, и здесь меня постигла удача: в маленькой ложбинке обнаружил несколько брёвен. Именно брёвен, а не стволов деревьев. Как их сюда занесло? Возможно в половодье, в середине лета, их выбросило океаном на берег, а потом, в течение нескольких лет, брёвна с паводком всё глубже перекатывались на материк.
Приволок одно к палатке. Потом, пока у нас с Сашкой оставались силы, перетащили все, напилили и накололи нормальных дров. Жить стало веселее, но всё равно наши желудки требовали пищи.
Экономно попили чаю, и Сашка ушёл на боковую. Я же, довольный прошедшим днём, смотрел на красивые столбики пламени, которые срывались с разных мест, сплетались в единую косу и звёздными брызгами исчезали в северной ночи.
Бдение у костра приводит к разным мыслям. Начинаешь разговаривать с Космосом, строить планы на будущее, вспоминать поступки, за которые было стыдно. Костёр – это святое, это нечто, это пламя свечи, способное оторвать тебя от мирских задач, и душой перебраться в такие глубокие дали, из которых не хочется возвращаться.
Но проза жизни заставляет думать о быте. Решил высушить резиновые сапоги. Нет, я никуда не провалился, только когда в них находишься длительное время, то начинают потеть ноги, внутренности сапог становятся сырыми.
Разулся, вынул стельки. Ногам сразу же стало прохладно. Засыпал в сапог кучку тлеющих угольков. Из них сразу же пошёл пар. Начал трясти сапог, и через минуту высыпал остывшие угольки в костёр, зарядил новую порцию. И так несколько раз. Пять минут, и сапог стал сухим. Такую же процедуру произвёл с его собратом. Всё. Сапоги к завтрашнему дню были готовы.
Но где же вертолёт? Как-то само собой в голове вдруг закрутились рифмованные строчки, похожие на стихи.
Впору начать молиться. И я начал:
Сотвори охотнику удачу,
Сессию студенту протолкни,
Пусть кассир построит себе дачу,
Бедному верни его долги.
Сотвори поэту вдохновенье,
Старику – заслуженный покой,
Сторожу – положенное бденье,
Генералу – славы вековой.
Хворому верни его здоровье,
Капитану – чистый небосвод.
Пусть синица поджигает море,
Пусть счастливым будет
Новый год!
Сотвори чудное и большое:
Кто как хочет, пусть так и живёт.
Не позарюсь ни на что чужое…
Господи!
Пошли мне вертолёт!
И неважно, что в этой молитве получилась мешанина из слов, что одно не вяжется с другим. Главное, чтобы Он услышал. И Он услышал!
Я взглянул на небо, и, в мерцании звёзд, увидел (даже не знаю, как это назвать) какой-то летящий объект, мигающий зелёными и красными бортовыми огнями. Была ночь, на часах два, и трудно было понять, на какой высоте движется это нечто. Но тут я почувствовал, что объект явно начал спускаться. Ворвавшись в палатку, я крикнул: «Сашка! К нам летит вертолёт!».
И услышал его сонный голос: «Отстань! У тебя началась шиза…. Арктическая!».
Выскочив из палатки, я увидел, что объект практически висел над нами, на высоте не более двухсот метров. По-прежнему сигналили его зелёные и красные огоньки.
Я подбросил в костёр дров, замахал руками. Вдруг объект стрельнул в меня ярким пучком света, и быстро стал удаляться. Наконец, он исчез.
Взглянул на часы, одна минута третьего. Неужели всё произошло так быстро? У нас оставался неприкосновенный запас спирта – сто граммов. Я выпил половину, а иначе бы точно съехал с катушек.
Утром Сашка спросил меня о бредятине, которую я нёс ему ночью. Сгоряча я начал объяснять, что же происходило, но он почти ничего не понял. А ведь это был обычный Неопознанный Летающий Объект, становящийся при сокращении до аббревиатуры НЛО (Неким Лучистым Облаком), меняющим мужской род на средний...
Иллюстрации:
Северное сияние;
коллаж «Яблоко», автор – Владимир Беляков
На посошок
Известный композитор, Народный артист СССР, лауреат множества премий и конкурсов Никита Богословский жил в высотном доме на Котельнической набережной. Кто не знает его замечательные мелодии к песням «Тёмная ночь», «Шаланды полные кефали…», «Спят курганы тёмные…», «Любимый город», «Три года ты мне снилась…»
Всего же композитор написал музыку более чем для трёхсот песен, а также для 120 кинофильмов и 80 спектаклей. Он работал во всех музыкальных жанрах и не имел ни одного провала. Симфонии, балеты, оперы и оперетты, оратории… – ко многому прикасалась рука великого музыканта.
Никита Владимирович, при всей своей занятости согласился дать интервью, услышав, что «45-я параллель» возникла при содействии Советского фонда культуры. Видимо, композитор представил, что меня направил к нему Председатель фонда, академик Дмитрий Сергеевич Лихачёв, которого он весьма уважал, а иначе трудно предположить, по какой такой иной/особой причине он согласился на разговор. Также хочу отметить, что Никита Богословский очень ценил своё и чужое время, был педантом, не терпел опоздавших.
В 14 часов и три минуты звоню в квартиру композитору. Чувствую, что за дверью кто-то есть, но этот «кто-то» не хочет выдавать своё присутствие.
Я делаю повторный звонок, и здороваюсь через дверь.
– Почему вы опоздали?
Отвечаю: – Долго ждал лифта.
– Могли бы прийти загодя.
– Хорошо. В следующий раз я так и сделаю.
Щёлкнула задвижка, в дверном проёме стоял маэстро. Он был в костюме при бабочке, голову слегка наклонил на бок, по губам скользила лёгкая усмешка.
– И после этого опоздания, вы надеетесь придти ко мне ещё раз? Вы уверены, что я вас приглашу?
– Но мне же нужно будет завизировать текст.
– Ах, да! Учтите, у нас только 15 минут. И потом, сколько вы мне заплатите за интервью?
– Половину своего гонорара
Композитор слегка усмехнулся:
– Проходите!
Попадаю в большую прихожую, из которой в разные стороны смотрят несколько дверей.
– Вот сюда!
Я оказываюсь в кабинете маэстро. Посередине комнаты стоит с поднятой крышкой большой концертный рояль. Вдоль стен нашли себе место: секретер, книжный шкаф, письменный стол. На стенах – фотографии Богословского, его друзей, знакомых мне и незнакомых известных личностей; а ещё я заприметил несколько живописных работ.
Впервые попавших в его кабинет посетителей Богословский любил разыгрывать следующим образом. Он подводил гостя к стене, показывал на картину и спрашивал:
– Как вам нравиться эта работа Левитана?
И многие терялись, не знали что ответить – ведь это был явно не Левитан.
Интервью длится уже больше часа. И вот, чтобы немного размяться, передохнуть маэстро подводит меня к этой картине.
– Ну что скажете?
– Это явно не Исаак Левитан, а, возможно, его однофамилец.
– Правильно! Вы почти угадали! – восклицает композитор. – Это работа Юрия Левитана – известного радиодиктора.
Вместо 15 минут наше интервью длилось четыре с половиной часа. Никита Владимирович часто садился за рояль, показывал фрагменты из своих музыкальных произведений. Это был концерт для одного зрителя. Такое не забывается.
Я всё не знал, как остановить композитора – ведь мы перекрыли все допустимые лимиты.
Неожиданно Никита Владимирович произнёс:
– Ну, всё, хватит! Я и так вам много чего рассказал и даже, по-моему, лишнего.
Провёл меня в прихожую, спрашивает:
– Вы на машине?
– У меня сел аккумулятор, – солгал я. Ведь у меня никогда не было, нет и не будет машины.
– Тогда вам можно. Я сейчас вызову для вас такси.
Пока я соображал, о чём идёт речь, маэстро подошёл к одной из дверей, возле которой был прикреплён телефон времён первой революции. Он поднял трубку, сказал: «Барышня!», несколько раз прокрутил ручку. Неожиданно внутренности телефона распахнулись, и внутри его оказался мини-бар: стоял запотевший графинчик с жидкостью коричневого цвета, и три стопки.
Заполняет одну из них, протягивает:
– Отведайте!
Я, готовый к любым неожиданностям, не спеша, с достоинством выпил предложенный напиток.
– А вы знаете, что вы пили? – поинтересовался Богословский, в очередной раз чуть-чуть наклонив голову.
– Знаю! – гордо ответил я.
– Ну-ка, ну-ка, расскажите.
– Это был чистый спирт.
– С этим трудно не согласиться. А ещё?
– Он настоян на кедровых орешках.
– И всё? А ещё?
– Сюда добавили немного корицы…
– Правильно! Вы второй человек в моей жизни, который определил рецепт моего любимого напитка! Тогда я налью вам ещё – на посошок!
PS. Спустя много-много-много лет главред-45, знающий эту дивную историю практически наизусть, неожиданно поинтересовался:
– А как же вы с Никитой Владимировичем решили гонорарный вопрос?! Ведь ты же, насколько помню, материал завизировал?
– Ему понравилась моя работа, и половина гонорара, предназначавшаяся композитору, вернулась собкору «45-й параллели».
Иллюстрации:
Москва, высотный дом на Котельнической набережной;
Никита Владимирович Богословский
© Вячеслав Лобачёв, 2020.
© 45-я параллель, 2020.