(Продолжение; начало №-№ 457, 458, 459, 502)
Вторая древнейшая
Честное слово, никогда не любил профессию журналиста – недаром её называют «второй древнейшей». И, тем не менее, первую заметку опубликовал в сентябре 1974 года в районной газете «Мирнинский рабочий» и с тех пор, хоть изредка, но продолжаю заниматься этим ремеслом. По моим скромным прикидкам, родил-выпестовал для печатных СМИ более двух с половиной тысяч материалов и свыше трёхсот – для электронных.
Почему не люблю? Слишком она зависит от мнения редактора, политики властей, заказчика. Читая любое издание, сразу находишь заказные материалы. Пришлось пять лет проработать в одной федеральной газете, в отделе заказных публикаций. В её редакции не стеснялись иметь такую структуру, даже гордились её существованием. И такие отделы имелись и имеются практически во всех центральных газетах.
А любой материал – шаг влево, шаг право и – «расстрел». Отошёл от заданной темы, написал о каком-то событии или человеке не в том ключе, какой был предложен редакцией, допустил серьёзный ляп – в лучшем случае выговор, а то и прощай «контора».
Но строже всех, порой даже придирчивее редакторов, вычитывают материал заказчики. Они могут прицепиться к любому слову, к любому образу.
Однажды пришлось писать заказную статью о работе нефтеперерабатывающего завода. В ней было отражено несколько негативных факторов. Директор НПЗ попросил сообщить о дате выхода номера. Сообщил. И вот директор звонит в этот день и требует весь негатив превратить в позитив! До подписания газеты в печать остаётся два часа! Исправляли мой материал пять человек! Успели! Уложились в тот же объём, сохранили канву и мой стиль. А что же директор? Его переводили с повышением работать за границу, и если бы вышла моя газетная статья в первозданном виде, то прощай новая должность.
Подобных примеров можно привести массу. Но не хочу! Не хочу будоражить душу отрицательными эмоциями. Единственная редакция, в которой мне легко дышалось, был ежемесячник «45-я параллель». Здесь присутствовала журналистская вольница, здоровая конкуренция, никаких заказных статей. Пиши, что хочешь и как хочешь, приветствовался определённый стёб, желательно материал следовало переломить через себя – быть не по ту сторону событий, не сторонним наблюдателем, а самому принимать в них участие. А основным требованием было не отходить от тематического направления издания, любые публикации связывать с задачами Советского Фонда культуры, под эгидой которого мы изначально начинали работать.
Мне доводилось сотрудничать с разными изданиями – на постоянной или внештатной основе, я часто бывал в командировках, встречался с известными людьми, попадал в неожиданные ситуации: порой – весёлые, порой – напряжённые. И не обо всём можно было рассказать читателю.
Например, зачем ему знать, что к трапу самолёта подошла чёрного цвета «Волга» и тебя два автоматчика сопровождают на конспиративную квартиру? Или о том, как 36 часов без перерыва работал над текстом? Или как провалился под лёд, добывая ногами недостающие факты к статье?
Вот несколько историй, которые сохранила память, детали которых, по понятным причинам, в поры оные не могли быть опубликованы
Иллюстрация:
кадры из фильма Сергея Герасимова «Журналист» (СССР, 1967).
Прейскурант
В феврале 1983 года мне предоставили плановый отпуск. А трудился я тогда расклейщиком газет и афиш.
Замечательная была работа. Оклад 140 рублей плюс премия плюс вся собранная со стендов макулатура (до трёхсот килограммов в месяц!), которую я сдавал во вторсырьё или, как ещё называли эту контору «Главпадаль», за что получал абонементы на книги (20 кг. – одна книга) плюс контрамарки практически во все столичные театры. На всё про всё уходило три часа. Приходил домой, быстро переодевался и ехал в институт кинематографии, в котором обучался на заочном отделении. Обычно успевал ко второй паре. Замечательные лекции замечательных мастеров экрана. И бесконечные кинопросмотры. Единственное, что утомляло на этой работе – подъём в шесть утра. Порой это для меня был такой тяжёлый минус, что перевешивал все плюсы.
Ну а что отпуск? Как его провести? Некоторые считают, и я с этими людьми согласен, надо изменить род деятельности. И вот я направляюсь в киноотдел редакции «Советская культура». Оказалось, что в тот момент им срочно требовался корреспондент для разового задания: необходимо было рассказать о состоянии кинофикации и кинопроката на селе в Новосибирской области…
И вот я уже в полёте. Выбрал для себя три небольших посёлка: Тогучин – на востоке, Сузуй – на юге, Кыштовка – на северо-западе.
«Ан-2» садился в Кыштовке при свете прожектора в пять часов вечера. А как ещё до неё добраться? На поезде? А потом триста километров по зимнику? Та ещё Тмутаракань.
Потом мне рассказали легенду. Когда в 1936 году было принято решение о принятии новой конституции, то над посёлком летал «По-2» и разбрасывал листовки с призывом голосовать за новый уклад жизни, а в это время по Кыштовке ходил жандарм с «селёдкой» и собирал падающие с неба бумажки… Вот такая байка.
УАЗик довёз меня до сельсовета, а там хоть топор вешай – идёт собрание. Табачный дым, гам, ругань. Ко мне на встречу выскочил в коридор председатель. Галстук съехал в сторону, на лице капли пота, волосы прилипли ко лбу. Проводит ладонью по горлу и говорит: «Извини, корреспондент, слышишь, что делается? Не могу сейчас принять! Приходи завтра в девять! Идёт?»
Тут же на ходу пишет записку, протягивает мне: «Шофёр довезёт, и всё устроит. Жду!»
Едем по заснеженным улицам деревянной Кыштовки. За сугробами не видно домов. Фонарные столбы по пояс занесены снегом. Изредка проскальзывает свет из далёких окон.
– Вот и наш «Хотэл», – объявил водитель. – Вам помочь?
– Спасибо, у меня же записка!
Машина уехала. Перед моим взором открылся длиннющий барак, входом с торца”. Дверь висела на одной петле, тут же деревянные нужники, кое-где горели в комнатах окна. «Ничего себе “Хотэл”», – подумал я и смело шагнул во чрево барака. Передо мной открылся холл размером с небольшой магазин. В углу, возле окна, стоял засохший фикус, рядом – письменный стол. С потолка свисала на длинном шнуре лампа без абажура.
За столом сидела (я даже не могу дать определения этой женщине), условно говоря, мадам в телогрейке, в накинутом на голову длиннющим шерстяном платке, перекинутым на груди и завязанным в узел на талии. Трудно было определить её возраст. Она рассматривала «Крокодил» и грызла семечки.
– Здравствуйте, – представляюсь я.
В ответ молчание. – Здравствуйте! – уже громче заявляю я о себе. – А можно мне у вас поселиться? – Местов нет! – не поднимая головы от журнала, выдавливает из себя мадам.
«Вот попал! – подумал я. – На улице за двадцать, места голодные, полки пустые. Говорят, что на корм скоту рубят болотные кочки. И это зимой! Ну, ничего. Пора показывать записку».
– Ой! Что же вы молчали?! Здравствуйте! Давайте я вам сумочку помогу понесть, пойдёмте, покажу номер.
И вот я иду за мадам длиннющим узким коридором. Дорогу освещают лампочки без абажура, пришитые к потолку через три-четыре метра. Штукатурка на стенах облупилась, кое-где видна дранка.
Двери во многие номера распахнуты настежь. Вот на голой койке без матраса храпит в унтах бородатый мужик. А здесь честно и откровенно пьют водку, воткнув в буханку финку. За следующей дверью раздался женский крик, но она оказалась закрытой, и что там происходило, было известно лишь тем, кто там находился.
Наконец, мадам остановилась возле двери, обитой дерматином и выходящей торцом в коридор. Её перекрывал навесной засов с крепким замком.
Когда я оказался внутри номера, то обомлел: это был двухместный номер-люкс! Чешский гарнитур, хрустальная люстра, телевизор, телефон, холодильник, ванная…
– А во сколько вас лучше разбудить? – неожиданно спросила меня мадам.
– Тётушка, у меня встреча в девять, а ещё надо позавтракать.
– Вы не волнуйтесь, в холодильнике всё есть!
Она открыла дверцу «ЗиЛа», а там: несколько сортов колбасы, сметана, сыры, копчёности… Джентльменский набор марочных напитков: коньяк, водка, вино, шампанское…
– Вы не стесняйтесь, пользуйтесь, за всё уплачено…
– А как я пройду к сельсовету?
– Тут тропинка через сугроб, пять минут и вы на месте. А что вы утром больше любите: чай или кофе?
Ох, как же мне надоел этот ненавязчивый сервис, и тогда я решил подшутить над мадам.
– Тётушка, вот посмотрите: я молодой, одинокий, мне будет скучно. А нельзя ли сюда для досуга пригласить женщину на вечер?
И тут у мадам зажглись глаза, что-то быстро-быстро начали перебирать губы, как будто она что-то считала, а потом я услышал фразу, которую трудно забыть:
– Женщина прейскурантом не предусмотрена!
Иллюстрации:
барак в 1-м строительном районе Безымянки;
Алонсо Санчес Коэльо, «Дама в меховой накидке».
Виртуальный миллионер
В конце 70-х мне довелось работать в отделе промышленности газеты «Мирнинский рабочий». Неожиданно получаю задание написать статью о цехе окончательной доводки алмазов крупных фракций.
Здесь необходимо некоторое объяснение. Классификация и градация алмазов весьма многообразна. И одна из завершающих стадий – это алмазы крупной фракции, вес которых превышает 20 карат. Напомню (или для тех, кто не знает): каратом называется масса измерения драгоценных камней весом 0,2 грамма.
Постепенно, пройдя различные стадии обогащения – дробление, грохочение, сепарацию, рентгено-люминесценцию, ручную сортировку, и множество побочных технологий – в заборниках оказываются алмазы от самых мелких и далее-далее, по возрастающей, фракций. Кстати отмечу, что и ювелирные, и технические алмазы проходят совместную обработку, и лишь на последней стадии происходит их разделение.
Построенная в середине 60-х годов прошлого века фабрика №3 в Мирном в настоящее время является единственным предприятием по обогащению алмазов в городе. Своими размерами она превосходит иной металлургический комбинат.
На одном из верхних этажей расположился цех окончательной доводки. Постороннему человеку на фабрику пройти невозможно – только по пропуску.
Меня сопровождал парторг предприятия, милый, добрый человек, по национальности якут, Егор Евсеевич Евсеев. Он и поведал мне о различных пропускных режимах на разных участках производства. Тот, куда мы направлялись, был самым строгим. Любой человек, будь то рабочий или служащий, полностью раздевался перед тем, как отправиться в цех, проходил коридором между контролёрами и затем надевал всё казённое. Естественно, для мужчин и женщин были отдельные санпропускники. Евсеев имел право проходить в цех, не переодеваясь, и проводить с собой людей, которым он доверял.
Войдя в цех, я обомлел. У меня было состояние, будто на новогодней ёлке мне дали задание найти определённую игрушку, а она блестит, сверкает, и прячется среди других…
Сопровождающий быстро привёл меня в чувство, взял под локоть, развернул в другую сторону. Перед глазами оказалась клетка размером примерно десять на десять погонных метров. Ячея решётки была некрупной, а потому трудно было разглядеть, что происходит внутри клетки. Перед дверью лежала влажная тряпка.
– Обязательно вытри ноги, и пойдёшь назад – тоже, – сказал Евсеев. И, опережая мой вопрос, добавил: – А вдруг камень к ногам прилипнет? Вот мы его и поймаем!
Это и был цех окончательной доводки алмазов крупных фракций. Я ожидал увидеть что-то фантастическое, последнюю технологическую разработку… а тут за обычным круглым обеденным столом сидели пять женщин в белых халатах. Каждой явно за пятьдесят. В центре стола находилась большая металлическая банка с завинчивающейся крышкой и дыркой посередине.
Перед каждой женщиной находилась горка камней, и они, словно куры, сортировали её. Алмаз в одну сторону, случайный камень – в другую. Когда горка оказывалась разобранной, то алмазы бросали в банку с крышкой, а случайные камни в цинковое ведро.
Потом кто-то из них брал не прошедшее ещё сортировку ведро и всем пополнял каменные горки. И так всю смену, каждый месяц, круглый год… От такой монотонной работы можно сойти с ума. Поэтому наше появление стало для сортировщиц неким отдыхом.
– Здорово, девоньки! – приветствовал всех Евсеев.
– Кого привёл, Егор? – спросила одна из сортировщиц.
– Да корреспондента нашего – мирнинского.
– Слушай, корреспондент, – обратилась ко мне та же женщина. – Ты когда-нибудь видел живой алмаз?
– Нет, – честно признался я.
– Значит, повезло тебе сейчас: некоторые всю жизнь в Мирном проработали и ни разу не видели. А ну-ка помоги!
Я подошёл к сортировщице и вместе с ней начал разбирать горку камней.
– Так, так, вроде получается, начала подбадривать меня женщина.
– А этот? – спросил я. – Пустышка?
– Нет – это технический. И тут же обратилась к своим напарницам. – А что, девчонки, давайте удивим корреспондента, тем более нашенского.
Кто-то из них хмыкнул, тут же насторожился и Евсеев. А женщина всё не унималась:
– Давай, подставляй ладони!
Я вытянул ладошку.
– Да говорят тебе – обе!
Пришлось выполнить её просьбу. И тогда эта сортировщица потянулась к центру стола, отвинтила у банки крышку, и высыпала её содержимое мне на ладони. Я обомлел. Непередаваемые чувства, что называется, нахлынули. И главный вопрос: сколько миллионов долларов я держал в руках в алмазном эквиваленте? Я – миллионер! Мои глаза сияли, лоб покрылся испариной, запотели очки. Остальные с напряжением наблюдали за моими руками: не дай Бог, я рассыплю эту кучу, смешаю с остальными или… попытаюсь украсть. Наказаны будут все.
Сколько времени я держал в руках алмазы, даже не могу себе представить: 5, 10, 15, 20 … секунд. Тут меня вернул на землю голос той же сортировщицы:
– Ну что?! Подержал в руках миллионы – теперь клади взад…
Вот таким нежданным образом я на какое-то мгновение почувствовал себя виртуальным миллионером.
Иллюстрации:
посёлок Мирный, въезд на обогатительную фабрику № 3;
алмазы, алмазы, алмазы!
Гонец
В те поры, когда я трудился (с превеликим энтузиазмом!) внештатным корреспондентом газеты «Воздушный транспорт» и журнала «Гражданская авиация», меня часто направляли в командировки с заданием написать статью о каком-нибудь подразделении крылатого министерства, то бишь Министерства гражданской авиации. А на оплату проезда выдавали удивительный документ – литер «C», который давал право на бесплатный полёт по всей стране. Более того, если мне требовалось попасть обязательно на выбранный мною рейс, а не было билетов, то я имел право лишить вылета практически любого пассажира. Жестоко. Но я этим правом никогда не пользовался. Таких «проездных» билетов на самолёт было 15 штук на всю страну.
И вот летом 1987 года «Воздушка» послала меня в командировку написать очерк о командире Ставропольского авиаотряда, который, кстати, жил на улице 45-я параллель. Получается, что такая улица уже была, а нашей «Параллели» ещё не было. Той самой «Параллельной сорокапятки», в которой и 30 лет назад, и нынче публиковались и публикуются стихи самых разных и просто хороших, и даже замечательных поэтов! Один из стародавних авторов-45 Тимур Шаов ни в каких дополнительных рекомендациях не нуждается. Всемирно известный автор и исполнитель уникальных баллад с благодарностью вспоминает о том, что наш ежемесячник первым из печатных изданий опубликовал его ранние тексты…
А тогда, в середине 1987-го, я, быстро справившись с заданием редакции, всё высвободившиеся время посвятил встречам с Сергеем Сутуловым. Ведь прошёл год, как мы получили дипломы ВГИКа. Конечно, хотелось доброго-долгого общения – и не только за рюмкой чая.
Только вспомните, что это было за время. Вспомнили? Горбачёвская антиалкогольная компания охватила практически все уголки (и закутки) страны, а его родной Ставропольский край, возможно, в первую очередь. Торговали избранные точки. Отпускали две бутылки в одни руки, а если у кого свадьба или похороны, то при предъявлении соответствующей справки такому клиенту доставалось 20 бутылок. В очередь за спиртным становились в шесть утра, и хорошо, если к обеду удавалось достать искомое.
Наша компания из пяти человек, в которую, кроме меня и Сергея, входило ещё три журналиста, прибыла к избранной точке в полдень. О том, что нам хоть что-то достанется, не могло быть и речи. Но один, очень упёртый, товарищ сказал: «Буду стоять до конца! До победы!»
И тут меня осенило: собрал у всех деньги, впрыгнул в такси и – в аэропорт! Объявили посадку на рейс в Тбилиси. И вот я уже на борту «Ан-24».
Сорок минут лёта. Без десяти два подъезжаю к крупнейшему грузинскому гастроному, что находится на улице 26-ти Бакинских комиссаров. Обед заканчивается через десять минут и ни одного покупателя на улице. Странно. Открывается магазин, и я испытываю лёгкий шок: где народ? Где люди? В винном отделе скучают генацвале. Меня принимаются обслуживать аж четыре продавца. Спрашивают: «Может быть, вам завернуть бутылки, чтобы не гремели?» Набиваю полный портфель водкой, и они стоят, как влитые, не шелохнутся. В Грузии водку почти никто не пьёт, отсюда и свободный доступ к отделу.
А на десерт любовно укладываю в незаменимый рюкзачок «Киндзмараули», «Мукузани», «Ахашени»…
И вновь повезло с рейсом: уже в начале четвёртого я был в точке, из которой стартовал…
Водка — водкой, вино — вином, а песни — песнями. В тот мой стародавний вояж по маршруту Москва — Ставрополь — Тбилиси (и обратно) я впервые услышал искромётные и остроумные баллады питомца Ставропольского мединститута Тимура Шаова. И, честное слово, братья и сёстры, без ложного пафоса горжусь личным знакомством с замечательным мастером, которого близкие друзья с любовью называют Султанычем.
Иллюстрации:
встреча старых друзей –
Москва, март 2017-го, «Гнездо глухаря», слева – направо:
Сергей Сутулов-Катеринич, Тимур Шаов, Вячеслав Лобачёв;
бокал доброго грузинского вина.
«Нас не запеленгуют»
Всентябре 1993-го забросила меня судьба в Западную Карелию, в края, ранее принадлежавшие Финляндии. Я оказался в небольшом городке Лахденпохья, (попробуйте выговорить на трезвую голову), что возник на берегу Ладожского озера. Недалеко от тех мест открыты два таможенных пункта. Финны вывозят от нас лес и приезжают пить дешёвую русскую водку.
Развит и гостевой безвизовый туризм. В основном едут люди в возрасте. Иногда они находят развалины хутора, в котором жили в детстве… После этого у некоторых из них случаются сердечные приступы.
А в сорока километрах на север – там, где кончается асфальт, расположился более крупный населённый пункт, вполне европейский город Сортавала. В своё время рядом с ним существовал Дом творчества Союза композиторов СССР. Что с ним стало сегодня, мне неизвестно. Но то, что от Сортавалы до острова Валаам сорок километров – это совершенно точно, и никакие времена и события не изменят это расстояние.
В тот субботний солнечный день мы решили покататься на катере. Судно было старой постройки (на нём стоял автомобильный мотор от «ГАЗ-53») но пока ещё сносно бегало, гнало волну.
Вокруг Лахденпохья расположился архипелаг больших и малых островов. Сколько их всего, вряд ли нам сообщит местный гидрограф.
Мы почти два часа шли каботажем, любовались берегами Ладоги. Казалось бы, одна и та же вода, один и тот же лес, одни и те же валуны, а поди ж ты! И если меня спросить: «Какая она – Карелия?», то отвечу одним словом: «Обалденная!»
И тут случилось непредвиденное: зачихал мотор. Очень медленно и так тихо, что не было слышно его шума, мы начали возвращаться назад. Мотор зачах окончательно, когда до города Лахденпохья оставалось всего каких-то десять километров. Вокруг – ни одной посудины, которая могла бы взять нас на буксир.
Замечу, что Ладога – озеро серьёзное, по площади второе место после Байкала занимает. Тут и волны крутые бывают, и даже шторма. От греха подальше, решили мы найти какую-нибудь бухточку и там заняться ремонтом. Вскоре нам крупно повезло: гребя на вёслах, мы через десять минут нашли себе пристанище, и… о, Боже! – посередине бухты, на берегу, стоял деревянный дом!
Пришвартовались напротив строения. В это было трудно поверить, но здесь была построена своя пристань, обшитая досками, с торчащими по бокам кнехтами, связанными в бухты канатами. На берег был вытащен нос моторной лодки, рядом на шестах сушились сети, чуть поодаль торчал остов военной амфибии. Неистово лаял цепной пёс.
Из дома вышел могучий дед и, не объясняя причину, попросил нас освободить занятое место, встать от него правее. Конечно, мы выполнили его просьбу, сошли на берег.
Рассказали деду, почему и как оказались в его акватории, и что после ремонта обязательно покинем бухту. Тот предложил нам отдохнуть за большим, грубо сколоченным столом, стоящим напротив окон, а сам исчез в доме.
Моторист отправился разбираться с техникой, а мы продолжали смотреть на Ладогу. Картина менялась практически каждые пять минут: то солнышко спрячется за тучу, то по воде пробежит мелкая рябь, то вдалеке мелькнёт какое-то судёнышко. В память врезались эти лохматые, покрытые мхом берега, громадные валуны, через которые плескалась вода, невысокие деревья, наклонившиеся к озеру, как бы желая испить водицы.
И тут появился с самоваром дед, поставил его на середину стола, а за ним приплыла старушка – небесный ангел с противнем жареных ещё горячих пирожков. Создалось впечатление, что они нас ждали. А может быть, не нас?
Ну как не выпить под такую закуску. Дед выпил стопочку, но больше не стал, «Потом», – бросил он. А мы продолжали вглядываться в прекрасный пейзаж и вести, как нам казалось, умные разговоры.
Вдруг в том месте, где мы вначале хотели пришвартовать катер, появилась самоварная труба. Труба покрутилась в разные стороны, блеснула стеком, затем начала расти. Мы молча – как завороженные! – смотрели на непонятное для нас явление. Но вот появилась из-под воды рубка, и мы увидели маленькую, почти игрушечную подводную лодку.
Каждый из нас по-своему пережил это шоковое состояние. Один с криком: «Стреляют!» бросился в глубь острова, другой полез на дерево, ещё один решил спрятаться под столом, я свалился с лавки…
Примерно такой же шок я испытал за три недели до описываемого всплытия ладожской субмарины, когда решил поохотиться на пернатую дичь возле фиорда. Только я прошёл метров тридцать вдоль берега, как сзади меня свечой взлетело что-то серое. Потом выяснилось, что этакую свечу выдал тюлень, который грелся на солнышке. Он пропустил меня вперёд, а потом плюхнулся в воду. Мне было не до смеха: разве мог я подумать, что в лесу встречу тюленя…
А на пристани начало разворачиваться следующее действо: отъехала в сторону рубка, в образовавшемся отверстии показался мужчина в берете. Он ловко подтянулся, вылез на берег, канатом «пришил» лодку к кнехту. Тут же нашёлся небольшой трап, который мы просто не заметили.
На берегу появился ещё один человек, но уже в морской форме. А из нутра лодки начали подавать картонные коробки. Появился дед, обнялся с человеком в берете. Затем он вял коробку и направился с ней в дом. Мы помогли перетащить весь груз.
Потом выяснилось: сын привёз родителям продукты. Оказывается, он работал главным конструктором на заводе «Алмаз» в Ленинграде, где в те годы строили дизельные подводные лодки.
И когда я поинтересовался у Главного: «На какую глубину может опускаться лодка?!», то получил неожиданный ответ: «Никаких технических характеристик! Скажу одно – нас не запеленговать!»
Иллюстрации:
ладожский пейзаж;
подлодка серии «Пиранья».
На дне
Какая противная работа: принимать участие в выборной кампании – слишком много вокруг неё скапливается грязи. Но когда нет никакой другой – приходится соглашаться. Тем более, что мне предложили писать очерки о кандидатах в депутаты местного законодательного собрания. В этой работе я не увидел для себя ничего зазорного и согласился писать еженедельный очерк размером с добрую газетную полосу.
События, о которых речь впереди, происходили в посёлке Приобье, что находится в западной части Ханты-Мансийского автономного округа, летом 2006 года. Естественно, что населённый пункт с таким названием расположился на реке Оби. Он известен на сибирских просторах как перевалочная база для всех грузов, отправляемых дальше на север. Как только на реке устанавливается толстый лёд, караваны машин устремляются к арктическому побережью России.
Мало кто знает, за исключением местных жителей, что в этом месте по дну реки протянуто 18 (!) ниток трубопроводов. Весной Обь разливается на десять километров, а её глубина достигает сорока метров. И, как ни странно, но это лучшее время для прокладки трубы. Этим серьёзным делом не один десяток лет занимаются высококлассные специалисты специального управления подводно-технических работ – СУПТР-10. Достойная работа – достойный заработок.
Компания обладает уникальным, самым современным оборудованием. Когда случилась беда с атомной подводной лодкой «Курск», генеральный директор СУПТР-10 Леонид Михалко направил в Кремль срочную телеграмму, в которой просил разрешения его команде принять участие в спасательной операции и гарантировал её успешный исход. К сожалению, власти не обратили внимания на послание «провинциальных» водолазов, и, увы, произошло то, что произошло.
Да, трубу протягивают дюкерным способом, то есть под водой. Это очень дорогие работы. Необходимо не только сварить шов, надёжно его изолировать, но и не испортить геометрию трубы. Учитывается любая мелочь. Нельзя допустить, чтобы под водой произошла чрезвычайная ситуация.
«Нитку» варят на берегу, рядом с тем местом, где её следует проложить. Когда сваренная конструкция достигает длины четырёхсот и даже более метров, «нитку» подхватывают несколько десятков трубоукладчиков. Даётся команда: «На удержание!», и трубу в подвешенном состоянии приближают к урезу воды. Стоит лишь одному механизму не справиться с этой командой, как все трубоукладчики начинают падать по принципу домино. И всё начинается заново. Надо учесть, что все работы выполняются на предельных скоростях. Ведь трубу надо успеть уложить в заранее вырытую траншею, пока её не занесло илом.
Так вот, сварить один шов на берегу обходится предприятию в восемь тысяч долларов, а если под водой – в 800 тысяч! Возможно, я утомил вас описанием технологического процесса, но без него трудно будет понять дальнейшую суть повествования.
Обычно, когда я пишу о человеке, то стараюсь узнать как можно больше о его профессии, если она мне незнакома. Таким образом легче разговорить собеседника, войти к нему в доверие.
Одним из героев моего очерка оказался водолаз. В кино мы все, конечно, видели, как спускают водолаза под воду. А что он чувствует? Какие мысли приходят ему в голову? Как быстро под водой бежит время? Или оно там замирает? Хотелось самому найти ответы на эти вопросы. И тогда я обратился к Михалко с просьбой опустить меня на дно в водолазном одеянии.
Он немного подумал и сказал: «Если разрешит доктор». Вот этого я больше всего и боялся. Нет, за своё здоровье я был спокоен. Но существует такая присказка: «У кого четыре глаза, тот похож на водолаза». А я в те годы как раз ещё носил очки: минус шесть на оба глаза. Врачу, видимо, сообщили, что мне предстоит разовое погружение, и потому меня допустили к спуску.
Дебаркадер представлял собой плавающую гостиницу со всем необходимым оборудованием для водолазов. На нём находились декомпрессионная камера, компрессор для подачи воздуха, водолазный трап, помещения для складирования водолазной амуниции, оборудование для погружения на предельно допустимые глубины. На плавучей барже предусмотрели условия для отдыха водолазов: кают-компания, каюты для личного состава, камбуз и даже бильярдная.
Пока баржа шла к месту намеченных работ, начался процесс подготовки водолазов к спуску. Каждого, а нас под воду должно было уйти два человека, одевали трое. Я числился стажёром, и второй водолаз, помимо основной работы, должен был страховать мои действия.
Надели водолазную рубашку, всунули в водолазные штаны с тяжелейшими галошами, застегнули, а где необходимо, открыли клапаны. Мои плечи стали непомерной ширины, и вряд ли на них можно было натянуть пиджак 70-го размера. Наконец водрузили шлем, гаечными ключами прикрепили его к костюму.
Дебаркадер уже подошёл к району предстоящих работ. В нашу задачу входило «визуально» проверить, как строго легла в траншею нить трубопровода после очередной его прокладки. Если будут обнаружены участки с неполным погружением трубы в траншею, то их потом придётся засыпать земснарядом.
На моём шлеме осталось закрутить лобовое стекло… Но чувствую, что мне чего-то не хватает. И тут добрый человек цепляет мне за уши мои любимые очки. Теперь – порядок: можно закручивать.
Дебаркадер встал на якорь в ста метрах от берега. Спустили водолазный трап. Первым пошёл под воду мой напарник. Не спеша, с достоинством он подошёл к трапу и шагнул на первую ступеньку. Затем довольно быстро скрылся под водой. Мне захотелось так же лихо выполнить это действо, но ноги словно приросли к палубе. С трудом сделал первый шаг, ну а потом как-то приноровился и оказался возле трапа. Мне захотелось без всяких ступенек оказаться на дне – просто спрыгнуть и всё. И тут меня остановил Голос в шлеме:
– Не вздумай прыгать! Действуй, согласно инструкции! Не то прекратим спуск!
Чем глубже я погружался в воду, тем легче становилась амуниция. И вот я уже на дне! Ноги сами пустились в пляс, подняв тучи песка. Водолазные галоши оказались лёгкими, словно тапочки. Впереди замаячило яркое пятно, но сколько до него было метров – не угадаешь. Песочная взвесь скрадывала расстояние. Страхующий меня водолаз включил подводный фонарь. Я двинулся к нему навстречу, не забывая о сигнальном конце. Под ногами не ощущалось никакой возвышенности, никакого бугорка. Выходит, в этом месте труба точно легла в траншею. Мне была поручена простейшая работа под водой. А ведь специалисты проводят в этих условиях сварочные и даже взрывные работы! И хотя мне объяснили, как они проводятся, я полностью не осознал эти процессы.
Вновь раздался Голос в шлеме:
– Что видишь? Как самочувствие?
– Всё нормально! А где рыбки?
– Они спрятались от тебя в трубе! – ответил Голос. – Пора возвращаться!
Поднимаясь по трапу, почувствовал страшный голод, а пробыл под водой всего-то сорок минут.
В кают-компании был приготовлен шикарный обед в честь моего посвящения в водолазы. Вручили памятный значок СУПТР-10. За столом оказался и мой напарник, который страховал меня под водой. Как потом выяснилось, это и был тот самый кандидат в депутаты, ради которого пришлось приобщиться к водолазному делу.
Из восьми человек, о которых я писал очерки и которые баллотировались в законодательное собрание, успешно прошли испытание семеро. Всегда приятно, когда твои материалы приносят конкретные результаты.
Иллюстрации:
обский пейзаж;
водолаз.
(Окончание следует)
Иллюстрации – из архива автора и открытых интернет-источников
© Вячеслав Лобачёв, 2020.
© 45-я параллель, 2020.