Из стихов 70-х
* * *
Я знаю, что так и случится:
Ты будешь ещё горевать,
Прохожим заглядывать в лица
И счастье по имени звать.
Настанет ещё эта мука,
Какой бы ни выбрал ты путь,
А память ни света, ни звука
Тебе не захочет вернуть.
Вернуть из того, что осталось
В том доме, на том этаже,
Где женщина плачет устало
И дочка уснула уже.
1972
* * *
Толчок, перестук, отправленье –
И вдруг, точно по сердцу ток,
Пронзит тебя в это мгновенье
Свободы счастливый глоток.
Он весь полувздоха короче
И тает в движенье ночном.
Пространство под пологом ночи
Течёт и течёт за окном.
Пусть взгляд отвлекают детали
И мысли уводят порой,
Но, кроме пространства, едва ли
Хоть что-то владеет тобой.
Пиши же про чёрные дали,
Глядящие слепо на нас.
Разлука ли, встреча, беда ли –
Не время об этом сейчас.
Движенье, гудки, остановки,
И всё же пространство сильней.
А жизнь твоя стоит рифмовки,
Да тягостно вспомнить о ней.
1973
Подражание классику
Цезарь двинул, мой Постум, свои легионы,
Продвиженье их скрытно и неотвратимо.
Днем и ночью проходят по Риму колонны,
Но ничто не колеблет спокойствия Рима.
Цезарь знает, что делает, Цезарь на страже,
Суть стратегии – кончить мгновенным ударом,
А кампания будет короткой, и даже,
Вероятно, победа достанется даром.
Положенье в провинциях, по донесеньям,
И тревожно, и смутно, но этого мало –
Был оракул: Империю ждут потрясенья,
И, по слухам, опять Иудея восстала.
Постум, в моду вошли мальчуганы-брюнеты,
И комета явилась, но тоже – всё мимо,
А в провинциях мяса и сахара нету,
Но ничто не колеблет спокойствия Рима.
Постум, цензоры вновь несомненно в ударе,
А словесность цветёт, что ещё ей осталось?
Вся элита встречается вечером в баре,
Дорожает «фалернское», экая жалость.
Объявился тут Пётр, христианский апостол,
Но Империя от суеверий хранима,
Ведь ты сам понимаешь, дружище мой, Постум,
Что ничто не колеблет спокойствия Рима.
1974
* * *
Я пройду мимо Дома Культуры,
Там культура, и танцы, и смех.
За окном проплывают фигуры,
Музыканты играют для всех.
Эти девочки не прогадали,
Что собрались сегодня сюда.
В полутёмном прокуренном зале
Они счастливы? Кажется, да.
Не пугает их дым коромыслом,
Сигареты в зубах у парней,
Матерок, не нагруженный смыслом,
Потому что другое важней.
Важно то, что предчувствие встречи
И любви, что тревожит давно,
В этом зале ложится на плечи,
Дай-то Бог, чтоб свершилось оно.
Пусть влюбляются здесь в одночасье,
Пусть танцуют, торопятся жить...
Вместо этой надежды на счастье
Что сумеешь ты им предложить?
1973
Разрыв
Я такой и запомню тебя:
Незнакомой, ещё не моею,
Как стоишь ты, платок теребя,
Вспоминаю – и плакать не смею.
Что за день был, какое число,
Солнце или осенняя слякоть,
Не припомню, но было светло...
Боже мой, только бы не заплакать.
А потом, словно чёрный провал,
Память кажется чистой тетрадкой...
Обернулась... Я что-то сказал...
Ты спускаешься лестницей шаткой.
Ты уходишь, но совесть бела
Или память чиста – я не знаю,
Повторяешь: «Такие дела...»
Я тебя уже не провожаю.
Но тогда – в синем платье простом,
Улыбалась так грустно и горько,
Будто знала, что всё, что потом,
И не важно, не важно нисколько.
1974
* * *
Это ангел-хранитель
стоит у тебя за спиной,
На работу в трамвайной
толкучке он едет с тобой,
Не даёт оступиться
с подножки тебе в пустоту
И рукою твоей
по чертёжному водит листу.
Это, право, смешно:
проектирует некий завод –
Оборонный объект!
Рассказать – засмеют: анекдот.
Плачет, видя в столовой
твой полусъедобный обед:
Видно, трудно ему
ото всех уберечь тебя бед.
Выполняет твой план,
раз такой предрешён ему путь,
Помогает зарплату
на месяц тебе растянуть.
А душа? – до неё ли? –
заботы: работа, семья...
«Бедный ангел-хранитель...» –
сочувствую искренне я.
Не ему это небо ночное и в небе звезда...
Он стоит за тобой и не может,
не хочет вернуться туда.
1974
* * *
– Руки прочь, руки прочь!.. –
повторяет девица, кому неизвестно.
Упирается ночь
в освещённый сигнал: НЕТ ПРОЕЗДА.
Крик, похожий на всхлип...
Темнота поглощает сигнал и девицу.
Вечный визг, вечный скрип
тормозов наполняет ночную столицу.
Переулок, а в нём –
дом и лозунг, подвешенный косо.
Родились и умрём
в бестолковое время,
под знаком вопроса.
Здесь мы жили
когда-то с тобой,
даже память молчит, вот и верь ей!
Тянет жилы, пытает,
не может смириться с потерей.
Жили страшно давно,
и не снято о нас киноленты.
В переулке темно,
и теперь ты не спросишь: «Зачем ты?..»
Если б только суметь
отмолчаться. – Что станется с нами?
И ведь это не смерть,
но язык присыхает к гортани.
Горький страх-переросток...
Уже и не страшно нисколько.
Ресторан, перекрёсток,
девица... О, если бы только...
1974
* * *
«МЕСТА ДЛЯ ПАССАЖИРОВ
С ДЕТЬМИ И ИНВАЛИДОВ»,
Мимо «КОЛБАС» и мимо
«ПРОДАЖИ НЕЛИКВИДОВ».
Быть, как и все, со всеми
В толпе продолговатой
Между чужой любовью
И пропитой зарплатой.
Необщим выраженьем
Лица ты не отмечен,
И – слава Богу. Впрочем,
Гордиться тоже нечем.
«Быть, как и все, со всеми...» –
Вот заповедь на случай
И – если хочешь выжить,
«...А сам себя не мучай».
Подруги локоть острый
И слёзы на ресницах.
Не вымолвить и слова,
А надо объясниться.
Глядишь в окно, и горло
Тебе сдавила жалость...
«Люблю ещё... О, сколько
Нам мучиться осталось?..»
1975
* * *
На деревья легла серебристая мгла,
Звёзды в небе всё глубже...
Сквозь чужое окно вижу плоскость стола,
И мерцанье фарфора, и блеск хрусталя,
И «Особую» тут же.
Вижу, как возле мужа хлопочет жена,
Режет студень на части.
И во мне точно рвется со стоном струна...
Я спрошу без улыбки, Бог знает кого:
«Это счастье?»
Озари меня, Господи, правдой своей,
Ты способен на чудо.
О, как зябко под светом Твоих фонарей,
Я не знаю, как жить и за что умереть,
Нынче, вправду, мне худо.
Длани в небо вперяю и слышу ответ,
Но не сверху, а сзади:
«Проходи, человек без особых примет,
Не скопляйся в участке, доверенном мне,
Что тут жмёшься к ограде?»
Это сторож порядка возник изо тьмы,
И колышутся ветки...
Мне ещё пережить приближенье зимы,
Мне ещё в подворотнях стоять на ветру
У судьбы на заметке.
1975
* * *
С любовью – А. Р. Ш.
Покуда за мною следит
недреманное око судьбы,
Мелькают в окне
полустанки, деревни, столбы.
Покуда качаются звёзды,
сияют и меркнут к утру,
Я сплю, и мне снится,
что я никогда не умру.
Наш поезд ночной
догоняет мой хмурый, неласковый друг.
И мы говорим с ним...
И столько свободы вокруг.
Пробелы в судьбе оставляя,
к чему призывал Пастернак,
В ответ ощущаем
сигнал подтверждения, знак,
Что важно не выжить, но выстоять...
Или ценою потерь
Понять чью-то мысль...
Проводница стучит в нашу дверь.
Глаза открываю...
За шторкой, как водится, серый рассвет.
Попутчики наши
спешат в станционный буфет.
Тревогам ночным – грош цена...
Всё же мне очевидно, что сон –
Лишь отблеск реальности,
слабо качнувшей вагон.
Я вижу, как к югу летит
пресловутый гусей караван.
На лес вдалеке наползает белёсый туман.
Структура стиха не вмещает
пространство полей и лесов.
Я всё же пишу, сознавая бессилие слов.
Мы вряд ли сумеем, дружище,
продолжить ночной разговор.
Он не был и прерван –
он длится с каких ещё пор.
Душа приникает к стеклу,
и преграда душе нелегка.
За поездом тянется тёмною нитью река.
Над поездом рвётся
отброшенный ветром и тающий звук.
Какая реальность у нас ускользает из рук,
Какая свобода...
И неудержимо летит впереди...
Наш вечный попутчик сжимает мне сердце
и властно твердит: «Погляди...»
1976
Стихи прощания
Боре и Алле
1
Под медный шум листвы
И яблонь блеск зелёный,
Где мы с тобой теперь
Не встретимся вовек,
Ни здесь, ни там, нигде...
И, временем сожжённый,
Ненужный никому,
Истлеет наш ковчег.
Ступив на берег тот,
И прах земли суровой
На землю отряхнув,
И слёзы отерев,
Ты встретишь тот же шум
И блеск, и в жизни новой
Нет ни других плодов,
Ни трав и ни дерев.
И только тишина,
Что свыше нам даётся,
Связует нас, пока
Продлятся в тишине
Два голоса, и тот,
Кто с нами расстаётся,
Останется на той –
На этой стороне.
И в предвкушенье дня
Во мраке ветвь лепечет –
Мне б только повторить,
Когда бы мог посметь, –
О том, что многих нет
И многие далече,
Но всех и так и сяк
Уравнивает жизнь.
2
Пройдя и этот путь
До некой середины
И ощутив вполне
Бессмысленность его,
Что видишь впереди?
Ты видишь только спины
Стоящих впереди
И больше ничего.
Тоска, что каждый день
Высасывает душу,
И ночью не оставь,
Но лишь даруй взамен
Клочок земли родной,
Спасительную сушу,
Где в скалы бьют прибой
И ветер перемен.
...Полоска синевы
Становится всё уже,
Сливается совсем
С поверхностью морской...
Ковчег не может плыть:
Он тяжко перегружен
Любовью и тоской...
Любовью и тоской.
3
С грустью и нежностью...
Ибо не может быть речи о встрече,
И расставанье ложится навечно,
Как камень, на плечи,
Я обращаюсь к тебе
Не за помощью, но за советом.
Ты промолчишь, ибо знаешь,
Что надо помедлить с ответом.
Время имея,
С отказом на выдачу визы,
Запоминал, как толпятся на Невском
Балконы, лепные карнизы.
Запоминал – мы живём с тобой
В мире жестоком, –
Всякое в жизни бывает,
Но нет возвращенья к истокам.
В утлой ладье,
Что прапрадед назвал бы ковчегом,
Ты увезёшь этот город
Под солнцем, дождём или снегом.
Город, что мы с тобой
В юности так исходили,
Что набрались, пригодились теперь
Эти дюймы, и футы, и мили.
С грустью и нежностью
Шепчешь прощанья, прощения слово...
С частью жизни своей расстаёмся,
Частью сердца живого.
1978
* * *
Я промолчал почти два года:
Стихи ненужными казались, а природа
Описывать сама себя вольна.
И мне казалось – умереть не рано,
Последним кадром выпорхнуть с экрана –
И все ушли – и в зале тишина.
И в ожиданье мига перехода
Душа болела... Так прошло два года, –
Я словно шёл вдоль каменной стены...
Потом случилось расставанье с другом,
И я с внезапной дрожью и испугом
На жизнь свою взглянул со стороны.
В отчаянье, как будто виновато,
Я сделал шаг с тропы, что мне когда-то
Единственной казалась – в слепоте,
И ощутил, что песенка не спета...
Я увидал не свет, но проблеск света,
Не проблеск даже – искру в темноте.
1978
Осенние листья
О, как обречённо и ярко
Осенние листья горят...
Не нужно другого подарка –
Томите и радуйте взгляд.
Сбегая с пологого склона,
Их счастьем и мукой горя,
Ты видишь пылание клёна
На жгучем ветру октября.
А дальше – весь лес, как застава,
Встаёт огневою стеной,
И слышится слева и справа
Их шорох почти жестяной.
Их шёпот, знакомый до дрожи,
Подскажет слова и размер...
И самосожженье их тоже
Ты выбрал себе как пример.
1978
* * *
«И все эти звёзды затем лишь явил
Господь наш, премудр и пречист...» –
Он начал, а дальше продолжить не смог,
Поскольку он был атеист.
И долго с печалью и страхом глядел
В прекрасную звёздную тьму,
Пытаясь проникнуть: зачем? почему? –
И не было ясно ему.
И каждая точка, пылинка в ночи
На бархатной тверди небес
Имела свое назначенье и смысл,
Размер, положенье и вес.
В гармонию мерно вращавшихся сфер,
Столь явственно видных ему,
Вперял он, тоскуя, взыскующий взор
И верить не мог ничему.
От этой загадки он взгляд отвести
Пытался – и не было сил...
А все эти звёзды лишь только затем
Господь своим чадам явил...
1979
© Валерий Скобло, 1972–2017.
© 45-я параллель, 2017.