1914 – 201?
Под вечер аромат твоих духов
Наполнит ожиданьем тишину,
Синематограф встретит нас без слов,
А мир предложит первую войну.
Опять бегу с билетами к тебе,
Заговорил великий и немой,
И смысла нет противиться судьбе,
Но мир, похоже, тянет ко второй.
И время – самый лучший часовой,
Расставит даты, точные вполне,
Где снова мы в 3D идём с тобой,
А мир привычно катится к войне.
Без названия
здесь время не идёт от дома те же тени
оставленный сервант собрал всю пыль вокруг
уехали давно и счастье и соседи
посуда позабыла характерный звук
изрядно пожелтели новые обои
и в комнате застыл немой переполох
на фото так чему-то радуются двое
а за окном опять зацвёл чертополох
всё было хорошо но кто теперь поверит
тому что этих двух тянуло в хвойный лес
туда где есть река и невысокий берег
туда где и сейчас находится АЭС
* * *
Весной опять захочешь перемен,
не глядя ткнув в замасленную карту,
февраль свои права отпишет марту,
корабль жизни вновь получит крен,
а я – плацкарту.
Собрав всех провожающих, перрон
сбежит трусливо, прихватив газеты,
ларьки, вокзал и города приметы...
Опять привычно зашуршит вагон,
достав котлеты.
И разговор о жизни и стране
совсем не будет клеиться вначале,
но поезд всё тихонько раскачает,
а может, дело в выпитом вине?
Никто не знает...
* * *
Всё, что осталось в сердце, – всегда со мной,
Невскую жизнь не заслонят кулички,
Только вот как же жить без любви одной?
Душу не смогут согреть никакие спички.
Память – как жёсткий диск, проведёт всегда
По адресам, событиям или датам –
Невские волны счастье несли когда,
Было ведь, было, было оно когда-то.
Северный город смог увезти с собой,
Этому чуду точно не отвертеться,
Только вот я оставил любви одной –
Сердце.
Детство
Всё было будто бы вчера:
Футбольный мяч лежит у стенки,
Зовут на улицу с утра
Многострадальные коленки,
Хрущёвка новая растёт,
У Сашки брызгалка из клизмы,
Мы точно знаем, что вот-вот...
И будем жить при коммунизме.
* * *
Забытый край заборов и садов,
Где царствует обычная крапива –
Хранитель ненаписанных стихов
Для незамысловатого мотива...
Излучинами обмелевших рек
И солнечными южными ветрами
Встречает новый день – как новый век,
И шепчется под утро с рыбаками.
А я на берегу реки одной
Поверю в позабытую примету,
Когда найду потерянную мной
В далёком детстве старую монету.
* * *
Зима, за окнами метель.
Вагон, со штампиком постель
и проводница синеокая, –
реальность нынешнего дня,
и день готовит для меня
коктейль из чая и Набокова.
Чужая жизнь сыграет блиц,
вспорхнув с насиженных страниц,
в окне фонарь оживший скроется,
и тень уляжется в постель,
а я вдруг вспомню про метель,
в обед отставшую от поезда.
* * *
И пусть порой – как собака с кошкой,
бывает всякое в этом мире,
но в храм всегда по одной дорожке,
родня навеки – Москва и Киев.
И вы, пожалуйста, мне поверьте,
что жизнь земная не хуже рая,
и жизнь гораздо мудрее смерти,
она научит, она такая.
Но кто-то первый поднимет знамя,
и все вопросы с повестки снимет,
ведь Боже правый – который с нами!
Иль Боже правый – который с ними?
Как хочется дослушать гаммы
Присядем на дорожку вместе,
Ждёт лифт, закончились слова,
Старушки на своём насесте
Уже включили жернова.
Давно на старте чемоданы,
Горит зелёный из страны...
Как хочется дослушать гаммы,
Звучащие из-за стены.
* * *
Кончился запой,
так опустошён,
в книжке записной
пара чьих-то жён,
разные они,
выяснил давно:
для одной – цветы,
для другой – вино.
Скромно, без затей,
на часы смотря,
чаще у друзей,
реже у себя,
так проходят дни
жизни холостой,
и не позвонит,
что была женой.
Мне б напиться, но
горю не помочь,
для неё я – сво-
л о ч ь ...
Короткая история
Он рос, как сорная трава,
И верил в то, что Бога нет.
Дружила с ветром голова
В неполные семнадцать лет.
Потом восьмидесятый год,
Экзамен в институт не сдан...
Он точно знал, что не умрёт,
И улетел в Афганистан.
Страна ждала больших побед
И посылала воевать,
А он не мог найти ответ
Зачем, чтоб выжить – убивать?
Виднелись горы вдалеке,
И наблюдали облака,
Что он у Бога на крючке,
А жизнь срывается с крючка.
* * *
Который день – река и облака,
Катамаран, шиверы и пороги,
И смотрят на меня речные боги,
А я впервые в роли поплавка.
Здесь всё не так, и летом холода,
И небо – лишь источник непогоды,
Река со мною водит хороводы,
А я хочу домой, как никогда.
Но тянется неведомый маршрут,
Отмеченный на старой карте где-то,
Где эхо не имеет права вето
И посылает, если позовут...
И не понять заросшим берегам
Немного облысевшего нахала,
Что молится заоблачным богам,
Чтоб у речных сегодня не клевало.
Над водой нависает берег,
наклонившись вперёд слегка,
но поклонам давно не верит,
повидавшая всё река.
Для неё этот берег левый,
вечно выгнутый и большой,
доставляет одни проблемы,
ведь висит над её душой.
Берег будто побит шрапнелью –
видно, ласточки иль стрижи,
непонятно, какою дрелью,
непонятно, на чьи шиши...
И не вспомнит никто о смерти
под ласкающий плеск воды,
лишь судьба головою вертит
в ожиданье большой беды.
* * *
От себя – немного нервов,
От большой страны – престиж,
Прикуплю французских евро
И потрогаю Париж.
Позабуду пользу денег,
Что гарсоны не берут,
Пять рублей российских в Сене
Навсегда найдут приют.
На какой-то железяке,
Что пугает облака,
Я свяжу возможность драки
С философией плевка.
И реальность будет рада
Подарить себя, но всё ж,
Упаковывать не надо,
Ведь с собой не заберёшь.
* * *
Площадь Восстания, как ненасытный вор,
тянет людей и с той стороны, и с этой,
стайка таксистов клюёт на перроне корм,
день суетливым шагом уходит в лето.
Всюду сияние провинциальных лиц,
сплетни про жизнь в далёком Узбекистане,
бомж, прописавшийся в северной из столиц,
жизнь прожигает с дыркой в пустом кармане.
Капля дождя, долетевшая до земли,
станет последней точкой в пейзажном тесте,
Площадь Восстания чуть опустеет и...
Лиговку с Невским быстренько перекрестит.
Про любовь
За окном сегодня зимний вечер,
без канадских атрибутов клён,
телевизор мной очеловечен,
мной же будет скоро умерщвлён.
На стене – обычная картина,
на полу ковёр недорогой,
питерская съёмная квартира,
третий год беременная мной,
благодарна городу за бремя...
Я расположился на тахте,
телевизор умер от хоккея,
закипает чайник на плите.
На душе тепло, и сердце знает,
только сердце знает почему...
Просто Питер нежно прислоняет
голову к оконному стеклу.
Просто умели слушать
В тех пластинках нет никакого толка,
граммофон – давно элемент декора,
о пластинках помнит одна иголка,
но их встреча вряд ли случится скоро.
А ведь раньше судьбы в одну вязались
и в союзе том проявлялись души,
говорили боги, что это запись,
люди знали,
просто умели слушать.
Но шагнуло время, и всё умолкло,
и не скрыть пластинкам своих царапин,
позабыта всеми, грустит иголка,
веря в то, что с нею дружил Шаляпин.
* * *
Самолёт режет небо надвое,
тучи воду несут в сторонке,
тишина, и беречь не надо мне
барабанные перепонки.
С небом чувствуется сближение,
в тишине не бывает фальши,
вижу кесарево сечение
и гадаю, что будет дальше?
Сорок лет жизнь разделят поровну,
как же мало, а может, много...
Я стою, запрокинув голову,
и надеюсь увидеть Бога.
* * *
Трамвай блуждает налегке,
кренясь при каждом повороте,
собака лает вдалеке,
фальшивя на высокой ноте.
На перекрёстке шум машин,
большой плакат с рекламой чая,
а я бреду среди витрин
и ничего не замечаю:
ни набежавших облаков,
ни изменений колорита,
ни лет, прошедших без стихов,
под аккомпанементы быта.
И, доверяя жизнь свою
кривой, где путь незабываем,
иду, нащупав колею,
за заблудившимся трамваем.
Это облако
Это облако, как от костра отлетевший дым,
очень скоро смогу прикоснуться к нему крылом,
я не ангел, а просто лечу послезавтра в Рим,
ну, а Питер... А Питер меня приютит потом.
Очень странное чувство: идёшь, а потом летишь,
и в такие минуты всегда как-то ближе Бог,
в октябре моё сердце чуть-чуть не украл Париж,
ну, а Питер тогда меня ждал и привычно мок.
Жизнь идёт, но всё чаще мне кажется, что бежит,
и я даже не помню, когда перешёл на кросс...
Ну, а Питер всё так же влюбляет в себя Лолит,
иногда проверяя, надёжно ли я прирос.
* * *
там где река расскажет про луну
там где ответов больше чем вопросов
где всё как надо а не по уму
и ветка так напоминает посох
мгновенно позабудешь адреса
пин-коды и входящие пароли
и действие медийной канифоли
что так мешает видеть чудеса
которых в этой северной глуши
не меньше чем на юге абрикосов
а жизнь меняет качество вопросов
с которыми ты впрочем не спеши