Сергей
Юрьев

22 401-й день жизни

Ровно восемь утра. Перфоратор за стенкой ревёт.

Начинается  день. Как вчерашний – ни лучше, ни хуже.

За окном – минус 9. Февраль. Телевизор простужен

И, к тому же, заврался.  Зато перфоратор не врёт.

Это ценное свойство – реветь, но при этом не врать.

В наше зябкое время не всякий способен на это.

Впрочем, мне удалось этой ночью дожить до рассвета,

И, пожалуй, не стоит на чью-то ущербность пенять.

Тихо в келье своей точит шпагу аббат Арамис,

На костлявом коне Дон Кихот покидает Ламанчу…

Как бы мне оседлать хоть какую-то старую клячу

И прожить этот день, как мгновенье, как целую жизнь.

* * *

До кого там дятел хочет достучаться?

До чего допеться хочет соловей?

Больше не случится никаких несчастий.

Накукуй, кукушка, десять тысяч дней…

Ну, конечно, дней лишь – не годов, конечно…

Можно и не десять, а хотя бы пять.

Пусть они проходят так же быстротечно,

Как и те, что были двадцать лет назад.

Там, где ветры злые и дожди седые,

Не пылить дороге, не дрожать листве.

С места вскачь по тракту понесут гнедые

И замрут внезапно на седьмой версте.

Времени, конечно, не бывает много,

Но оно не стоит жизни впопыхах.

Кто же знает, что там на уме у Бога,

И к какому праху чей-то ляжет прах…

В этом славном мире мы – лишь постояльцы,

Как бы ни менялись правила игры,

Жизнь идёт-проходит в вечном ритме вальса:

Раз-два-три и снова те же – раз-два три…

* * *

Злая лошадь хлебает бульон,

Слава плешь проедает Нерону,

Тихо едет кортеж похоронный

Под бессвязные крики ворон.

А в каком-нибудь зале суда

Держит речь адвокатишка ушлый, 

Невиновную мышку-норушку

Всё равно упекут навсегда.

Истребитель выходит на цель,

Что бесцельно блуждает в пространстве,

Норовит в пустоте затеряться

И темна, как вода в облацех.

Что бы там ни случилось вчерась,

Нынче всё происходит иначе,

Наступают на гуннов апачи,

Совершив накануне намаз.

И сегодня, как было всегда,

Мирозданье несёт по теченью…

И ничто не имеет значенья,

Ниоткуда плывя в никуда.

О причинах и следствиях

Где-то точку опоры искал Архимед,

Где-то точку отсчёта искал Лобачевский…

Как известно, причин не бывает без следствий,

Но не всякий вопрос обретает ответ.

Можно выучить всё, не поняв ни шиша –

Содержание редко зависит от формы…

В дебрях зыбких миров неэвклидовых формул

Неприкаянно чья-то блуждает душа.

На моём подоконнике нет утюгов –

Верный знак, что ещё не провалена явка.

Впрочем, можно и жить, как говаривал Кафка,

В этом мире, не зная о нём ни-че-го…

Кто там знает, каких бы свалилось вослед

На вселенную эту печалей и бедствий,

Если б точку отсчёта нашёл Лобачевский,

Если б точку опоры нашёл Архимед.

Откровение № 0

Я умею считать до пяти,

Может быть, до пяти с половиной.

Хватит этого, чтобы учесть

Поголовье слонов и ворон.

Подсознанье способно вместить

Даже то, чего нет и в помине.

Ну, а то, что пока ещё есть,

Не сберечь, как последний патрон.

Как нещадно сквозит из окна,

Из того, что однажды в Европу,

Прорубил самодержец с тоски,

Вероятно, готовя побег.

Где-то там вызревает волна

Одного из всемирных потопов,

Электричка Москва-Петушки,

Отбывает, как Ноев ковчег.

Может быть, у неё на борту

Каждой твари найдётся по паре…

Мне её догонять ни к чему,

Не успел наскрести на билет.

Я иную судьбу предпочту…

Мне б на чьём-то плече прикемарить,

Погружаясь в предвечную тьму,

За которой увидится свет.

А пока я считаю слонов

И ворон отрешённо считаю…

Где-то Бог обжигает горшки,

Чтоб воды для потопа набрать.

Что бы ни было там, я готов,

К той судьбе, что не сам выбираю…

Электричка Москва-Петушки

Отбывает к горе Арарат.

Откровение № 4

Я сочиняю женщину из складок

Воздушных, лёгких, трепетных шелков

И взглядов, и невысказанных слов,

И снов, и неразгаданных загадок.

На улицах заглядывая в лица,

Я сочиняю женщину из грёз,

Дождей осенних и весенних гроз,

Которым не придётся разразиться.

И мне сулит моё воображенье,

Что где-то есть волшебная страна,

Где сочиняет женщина меня,

Но этот труд далёк от завершенья.

И, сколько бы ни длилось ожиданье,

В такой-то вечер и в такой-то год

Она однажды всё-таки придёт,

Перешагнув руины мирозданья.

Когда-нибудь, тихонько скрипнув дверью,

Шагая у судьбы на поводу,

Она войдёт,  но я уже уйду,

И это будет правильно, наверно…

Предчувствие

Ночь. Безмолвие. Звёздная пыль.

До утра человечество в коме.

Ночь пройдёт, но начнётся ли день?

Да, в эпоху больших перемен

Ничего не случается, кроме

Тех событий, что Бог отменил.

Кто б ни умер и кто б ни воскрес,

Время тянется кровью венозной,

Только память встаёт на дыбы.

И влечёт за пределы судьбы

Всех и каждого собственный космос

С протекающей крыши небес.

Человечество спит, но во снах,

Что увидеть дано только детям,

Ветер носит счастливый билет

В мир, которого, может, и нет,

Но который появится к лету,

Если прежде случится весна.

Лишь надежде хватило бы сил,

Лишь бы утром застать себя дома,

Лишь бы призрачный свет разглядеть

Сквозь клубящийся облачный плед…

До утра человечество в коме.

Ночь. Безмолвие. Звёздная пыль.

Приглашение на прогулку

Мне бы лестницу такую, чтобы к облаку приставить,

И по ней подняться прямо на крутой небесный кряж.

Мне найти бы хату с краю, где бы временно оставить

Все комедии и драмы, шляпу, трость и саквояж.

Налегке бродить вольготно там – в межоблачном пространстве,

Аки посуху гуляя небесами вверх и вниз,

Прямо-вбок, туда-обратно, не завися от гражданства,

Никому не предъявляя подорожных или виз.

Там, где ангелы порхают, словно бабочки над лугом,

Нет отчаянья в помине, да и страха тоже нет.

Где-то там внизу мелькают и сомненья, и недуги,

И нелепые причины поражений и побед.

Кто был прав, а кто не очень – несущественно ни разу

Там, где не за что бороться, там и нечего терять.

И, конечно, между прочим, там тебя никто не сглазит…

Жаль одно – не так уж просто обнаружить путь назад.

Улететь и не вернуться, видит Бог,  не по уставу,

Мне бы там увидеть маму и закончить пилотаж,

Если хочется проснуться там, где временно оставил

Все комедии и драмы, шляпу, трость и саквояж.

* * *

Эта жизнь – стремительная штука,

Раз – и нет, и поминай, как звали.

Я пока не всё ещё профукал

Из того, что мне предначертали…

От меня великих откровений

Мир не ждёт. Да так ему и надо…

Я не Заратустра. Я не гений.

Мне ни на амвон, ни на эстраду.

Что б ни говорили злые буки,

Я не нарываюсь на скандалы.

Я пока не всё ещё профукал,

Я ещё профукаю немало.

* * *

Я вернусь через тысячу лет 

В мир, которому незачем помнить

Миллионы растраченных слов,

Утонувших в пучине времён,

И ступни твоей маленькой след,

Что слизнули ленивые волны,

С той песчаной гряды, где веслом

Оттолкнул свою лодку Харон.

Я вернусь через десять веков,

В мир, который не стоит покоя,

Где никто не узнает меня

Посреди городской кутерьмы.

Здесь в толпе затеряться легко

И уйти неприметной тропою

В закоулки бездонного сна,

Где однажды увидимся мы.

Я вернусь, и не всё ли равно,

Что какие кликуши накличут.

Вопреки диктатуре примет

Мы вернёмся к началу начал

На мосту через реку Арно,

Там, где Дант разглядел Беатриче,

Или в царстве теней, где во тьме

Эвредику Орфей отыскал.

* * *

Я не застрял навечно в феврале
И в марте, вероятно, не застряну.
Мотор, конечно, еле-еле тянет,
Зато бензин пока не на нуле.

Да, электроны валятся с орбит,
Свирепствует повсюду энтропия,
И буллою Двенадцатого Пия
Земного рая не провозгласить.

Но жизнь идёт – наверно, не туда...
Нет, не туда, куда её послали.
И производство чугуна и стали
Пока растёт, но в этом ли беда?..

И как ни пыжься, не пережевать
Все сопли мира. Нам ли быть в печали!
Мир полон бед – как черти накачали,
Но стоит жить, а не переживать...

«Аз же есмь червь...», а, может, и не червь,
Не чек, не чемодан, не Чебурашка.
Готов отдать последнюю рубашку
За лишний день, любую боль стерпев.

Ещё не зная, будет ли рассвет,
Ещё не зная, что готовит завтра,
Зачем гадать, какая ляжет карта –
Всё впереди. У жизни края нет.

* * *

Отправляясь в Великий Поход
За свободу, за счастье, за правду,
Не попутать бы средства и цель.
Хоть бы кто-нибудь там уцелел...
Если все окочурятся завтра,
Послезавтра никто не умрет.

Реквием по кобыле

«Всё бы ей играть...»
Фраза, сказанная дедом Щукарём
в тот момент, когда упала кобыла,
накануне купленная им у цыгана.

Любая лужа – зеркало, и я
Во всех, что попадутся, отражаюсь,
Уже не тот, что много лет назад,
Хотя, пожалуй, чуточку похож...
Но я туда, наверное, не вхож:
Не вышел рожей, бледен, неженат
И жечь сердца глаголом не желаю-с,
Хотя могу порою тра-ля-ля...

И вообще, а надо ль мне туда?
Границу антимира не нарушу,
Пока сама меня не засосёт
Рябая гладь кривого зазеркалья.
Все зеркала поблескивают сталью,
В них – всё, как здесь, и всё наоборот
Там есть антитела и антидуши,
Там антивремя жрёт антигода...

А было дело... Кажется вчера
Бежал по лужам, под ноги не глядя,
И в тапочках, и даже босиком,
Преображая в брызги отраженья,
Меняя антизвёзд расположенье,
И антивремя ставя к верху дном,
А всё одной шальной забавы ради.
Кобыла сдохла. Всё бы ей играть...

* * *

Мир нисколько не тесен, и сонмищам вечных светил,
В целом, незачем биться за статус светил путеводных.
Жизнь, увы, коротка, в ней ни времени нет, ни свободы,
Чтоб уйти далеко – не хватает, как правило, сил...

В ущемлённом пространстве одной невеликой судьбы
Есть всего лишь клубок беспорядочных дней и событий –
Не отыщешь концов безнадёжно запутанных нитей,
Даже выбора нет между «быть» или всё же «не быть».

Сил и времени мало, а мир этот слишком велик:
От пределов утробы разбух до размеров вселенной,
Где болиды снуют, где тепло добывается треньем,
Где уже на обочине кто-то устроил пикник.

Этот кто-то не ведает, кто там наводит мосты
Над пучиной сомнений, над бездной надежд полудохлых.
Но на заднем дворе, где бельё на верёвочке сохнет,
Из бурьяна и плевел потянутся к небу цветы.

Их никто не сажал, их никто не окучивал, но
Проросли же они на забытой окраине мира –
Прямо в мусорной куче, наваленной возле сортира,
Словно отблески звёзд в переменчивом зеркале снов.

Кто бы смог разглядеть, кто б увидеть однажды сумел,
Что вселенная запросто может лежать на ладони...
Вовсе незачем биться за статус светил путеводных
Улетающим в вечность армадам космических тел.

* * *

В какой-нибудь безумный день,
Один из многих,
Минует время перемен,
И слава Богу.

Быть может, я не доживу
До дня такого?
Нет, это просто дежавю...
И слава Богу.

И всё же время перемен –
Пора уроков.
Небытие отходит в тень,
Выходит боком.

Пора в дорогу, старина.
Жизнь, слава Богу,
Тем и прекрасна, что одна.
Пора в дорогу...

Просто бред какой-то...

Угол зрения – сектор обстрела.
Млечный Путь, если глянуть с Земли,
Представляется раненым телом,
Затерявшимся в звёздной пыли.

Лишь бы знать, на каком расстоянье
Где-то там – за орбитой земной
Молча строят полки марсиане,
И лунатики стали ордой.

Знать бы, где! На расправу мы скоры,
И пощады у нас не проси!
Нет сердец у нас – только моторы,
В наших жилах течёт керосин!

Их броня – из титана и стали,
Есть у каждого плазменный хлыст.
Но врагам не покажется мало,
Ведь никто из нас не пацифист.

Наши горы, озёра и реки,
Наши пашни – вершки-корешки –
Не достанутся нечеловекам
С толстым щупальцем вместо башки.

Мы, земляне – народ закалённый,
Потому что рождалась Земля
В нескончаемых тутошних войнах
По малейшему поводу, бля...

Пусть молчат иносферные дали
До поры безобидных небес,
Но, похоже, что в неких деталях
Затаился какой-то там бес!

Все ракеты отправить бы в небо,
Все зенитки уткнуть бы в зенит –
В тот зенит, где никто ещё не был,
Где никто ещё не был убит.

А единственным полем для брани
Пусть останется в думах землян
Тот рубеж в неземной глухомани –
От свирепых инопланетян.

Это сказка? Конечно же, сказка.
Это ложь? Ну, конечно же, ложь...
Но, согласно учению Маркса,
Без неё этот мир не спасёшь...

* * *

На третьей планете от Солнца,
Как водится, полный порядок –
Всего сорок три наводненья,
Не больше пятнадцати войн.
Здесь каждый живёт, как придётся:
Что есть, тем обычно и рады.
Случись у кого-то сомненья,
То их, несомненно, долой.

Здесь жизнь хороша и неспешна –
Не то, что на прочих планетах,
Где всё несравненно печальней,
А где-то и просто хана:
Никто не разводит орешник,
Никто «за базар» не ответит,
И кто там дурак, кто начальник –
Сам чёрт не поймёт ни хрена.

Но, если на пыльных дорожках,
Миров, отдалённых и близких,
Особо пронырливый homo
Оставит какой-нибудь след,
Останутся рожки да ножки,
А, может, иные огрызки,
От тех, кто пристроился скромно
На каждой из прочих планет.

В слепом искривлённом пространстве,
Во времени, стянутом в узел,
Представьте, не так уж и трудно
Увидеть, что жизнь хороша.
Живя в нескончаемом трансе,
Как гуси в хлеву у бабуси,
Устроить гулянку из буден
Не стоит почти ни шиша.

Тому, что имеем, и рады –
Здесь каждый живёт, как придётся,
Готов к миражам и затменьям,
Привычен к потере любой.
Как водится, полный порядок
На третьей планете от Солнца.
Случись у кого-то сомненья,
То их, несомненно, долой...

Приснится же...

Там, где рыхлым и медленным снегом
Облетает лепнина небес,
Засыпая неровности дна,
Нежилой половины вселенной,
Время катится в нижнем теченье
Тесным руслом бездонного сна,
Всё быстрей. И ни ангел, ни бес,
Не нашепчут, что станется следом...

Вслед за тем, что уходит бесследно,
Заполняя собой пустоту,
Там судьба завершает пике
В горловину невиданной пади.
Бросив всё, что не очень-то надо,
Остаётся душа налегке
Чтобы снова набрать высоту,
Восходя к изначальному свету.

Есть лишь новая точка отсчёта
Невозвратности, твой Рубикон,
Неизменная грань бытия,
Где финал предваряет начало
Возвращения в мир беспечальный
Вечных грёз, тишины, забытья...
Там нет скорби, никто не влюблён
И всегда не хватает кого-то...

Тихая скандинавская поэма

Прививка оптимизма

Я пока ещё не умер
И, пожалуй, всем доволен.
Где-то мчится чёрный бумер,
Словно поезд в чистом поле.

Словно в чистом поле поезд,
Но значительно быстрее
В небе, как сперматозоид,
Буревестник гордо реет.

Не страшны дурные вести
Тем, кто пал при Азекуре.
Если реет буревестник,
Значит, скоро грянет буря.

Трактора лохматят пашню
Где-то севернее Гжатска.
Умирать не так уж страшно –
Не страшнее, чем рождаться.

В дни народосбереженья
Нехреново жить на свете,
Ожидая продолженья
Марлезонского балета.