Сергей
Наровчатов

* * *

Вечером у омута

Светится вода.

Закинули черёмухи

В омут невода.

Над плавучим месяцем

Белый сыплют цвет.

Месяц в сети метится,

Твёрд, упруг и светл.

Ходят тени ощупью

Вдоль песчаных кос...

Но короткой очередью

Бьёт крутой откос.

Против нашей роты

Вражеский расчёт.

Никакой природы.

Никаких красот.

1942

* * *

Две тыщи... Новой только эры!

Что не случалось с той поры?

Забылись нравы, страны, веры.

Земля стара, и мы стары.

Так что́ оставим мы в наследье

Векам, идущим нам вослед?

Ведь до конца тысячелетья

Осталось вовсе мало лет.

Оставим свары и угрозы,

А к ним, без счёта и числа,

Неразрешённые вопросы,

Незавершённые дела.

Но за открытую дорогу

К другим, счастливым временам

Простится хоть не всё, но много

Тебе, и мне, и вместе нам.

Грешим не главным и не славным,

Но в самом главном мы правы,

И знаем мы, что в этом главном

Земля нова и мы новы.

1967

* * *

Мне камень, и трава, и зверь,

И ломкий свет звезды

Встречались, женщина, поверь,

Прекраснее, чем ты.

Я камни поднимал с пути,

Под корень травы рвал,

И зверь спешил ко мне прийти,

Как путник на привал.

Хозяин высшего из свойств,

Я ломкий свет звезды

В земную песню с неба свёл

И словом пригвоздил.

Но ты не камень, не трава,

Не зверь и не звезда –

Скажи мне: где найти слова,

Чьи боль и новизна

Мне б помогли тебя опять,

Упрямицу, в борьбе

Сперва свалить, потом поднять

И пригвоздить к себе?

Август 1943

* * *

На церкви древней вязью: «Люди — братья».

Что нам до смысла этих странных слов?

Мы под бомбёжкой сами как распятья

Лежим среди поваленных крестов.

Здесь просто умирать, а жить не просто,

С утра пораньше влезли мы в беду.

Хорош обзор с высокого погоста,

Зато мы сами слишком на виду.

Когда ж конец такому безобразью?

Бомбят весь день... А через чадный дым

Те десять букв тускнеют древней вязью.

Им хоть бы что!.. Гранатой бы по ним!

Иными станут люди, земли, числа.

Когда-нибудь среди других часов,

Возможно, даже мы дойдём до смысла,

Дойдём до смысла этих странных слов.

Октябрь 1941

* * *

Ни у кого и ни за что не спросим

Про то, что не расскажем никому...

Но кажутся кривые сучья сосен

Застывшими «зачем» и «почему».

И снова ночь. И зимний ветер снова.

Дорога непокорная узка...

О, смертная и древняя, как «Слово»,

Как Игорь и как половцы, тоска!

1940

Первый поезд

Иной разговор словно стих без помарки,

Где взятые наспех слова

Дешевы и пестры, как почтовые марки,

И привычны, как дважды два.

В нём нечего выбрать. Лишь снова и снова

Взгляд пустоту ворошит.

Как вдруг среди стёртых нежданное слово

Сердце приворожит.

И на день тебя зачарует без удержу

Скрытое в нём колдовство,

Ты ночью во сне повторять его будешь

И утром вспомнишь его.

Так, среди уличного разговора

В несвязице и болтовне

Новость, высокой легенде впору,

Явилась нежданная мне.

Явилась – захватывающая, как повесть,

Насущная, словно хлеб:

Сегодня первый приходит поезд

Из Питера в Кингисепп.

Здесь каждое слово как светлый праздник.

Я день проходил вполпьяна,

Даря его встречным, как дарит бражник

Заветную чару вина.

– Неужто больших новостей нету?.. –

Бросит мне кто-нибудь.

...Но я по версте завоёвывал этот

Открытый сегодня путь.

Кто шёл навстречу смертному ветру,

Полустанки листая штыком,

Тот цену запомнит каждому метру

И каждой

                 шпале

                             на нём.

1944

Рождение стиха

Дай на минуту отдых глазу

И вдруг в одно соедини

Что на тебя свалилось сразу

И оглушило в эти дни.

Зажмурясь, ты увидишь снова

Корявых скал густую тушь,

Наплыв войны и мыс Дежнёва

В лохматых космах мокрых туч.

И снеговой ручей в лощине,

И белый блеск известняков,

И угол моря в мешанине

Бурунов, птиц и облаков.

Не заплутаться б в этой гуще,

Она темна и холодна,

И с каждым днём она все гуще,

И в ней давно не видно дна.

Но красок мёртвое скопленье

Нежданным блеском обожжёт.

И незнакомое явленье

Рожденье в образе найдёт.

Тут слово поглощает скалы,

В строку вживается простор

И превращается в кристаллы

Перенасыщенный раствор.

1959

Село

Следы жилья ветрами размело,

Села как не бывало и в помине,

И у̀глище бурьяном поросло,

Горчайшей и сладчайшею полынью.

Я жил всю жизнь глухой мечтой о чуде.

Из всех чудес ко мне пришло одно –

Невесть откуда взявшиеся люди

Тащили мимо длинное бревно.

Они два года сердцем сторожили

Конец беды. И лишь беда ушла,

На кострище вернулись старожилы

Войной испепелённого села.

И вот опять течёт вода живая

Среди отбитой у врага земли,

Для первых изб вбивают снова сваи

Упрямые сородичи мои.

Я слишком часто видывал, как пламя

Жильё и жизнь под самый корень жгло,

И я гляжу широкими глазами,

Как из золы опять встаёт село.

Июль 1943

Так жил я...

Я подпалил костёр зарницей –

И стал костёр светлее дня,

И камни, лешие и птицы

Со мной уселись y огня.

Среди урочища глухого

Сыскав меня, из-за угла

Сама, без окрика и слова,

Дорога под ноги легла.

Я логом шёл. И враг приметил,

Но – пращур мой и побратим –

Погибель злую вольный ветер

Отвёл дыханием своим.

Я подошел к ручью напиться,

И в знак приязни и любви

Ко мне взметнули водяницы

Ладони светлые свои.

Так жил я.

А на свете белом

Путей искали времена.

Над миром горестным шумела

Неистребимая война.

В те дни земля меня дарила

Неразделимостью с собой,

И мной во всём руководила,

И руководствовалась мной.

А чтобы без напрасной муки

Врагам в глаза я мог смотреть,

В мои понятливые руки

Вложила огненную смерть.

Октябрь 1942