Роман
Кручинин

* * *

Вновь вопросом средь ночи был поднят,

думал с этим уже завязал...

Если Солнце – улыбка господня,

то Земля, вероятно, слеза?

Но ответ безысходно известен,

Отче наш, сон – лишь сладкая ложь...

Если видишь с далёких созвездий,

помаши (перед тем, как смахнёшь).

* * *

Вроде не дурак, а всё же круглый,

нет бы ждать рассветные лучи...

уйму звёзд разворошил, как угли,

но обмороженье получил.

Господи, неужто не поладим?

Господи, в нутро чуть подыши!..

Тишина. А где-то визг в палате

перед ампутацией души.

* * *

Встать пораньше, ушагать подальше,

солнечный денёк грех обойти...

Сельская Россия, попадай же

в мой сердечный фотообъектив!

Значит, сердце, щёлкай, а не ёкай,

и осенний снимок в радость ей!..

Все бы слава Богу, коль не клёкот,

траурная лента журавлей.

* * *

Господи, рассветом путь разметь,

если можешь – рядышком держись,

я не видел, как приходит смерть,

но я вижу, как уходит жизнь.

* * *

До петухов, – песок, шуга ль,

скопленье рытвин, –

Он в душу русскую шагал

и знал – открыта.

Деревне крыши целовал,

печь нимбом мазал...

но не пройти сквозь целлофан,

куски пластмассы.

Я убирался, мёл, как мог,

я ль виноватый?

Надежда, словно чугунок, –

на пол с ухвата.

И сколько взглядом ни мусоль:

пусть ночь чуть позже... –

заря похожа на мозоль

на пятке божьей.

* * *

Есть Хлебный Спас, Медовый Спас

и Яблочный, конечно,

но уверяю каждый раз,

что есть ещё и Снежный.

Я жду, в тенётах слов и нот,

когда сквозь мрак суровый

на солнце родина блеснёт –

храм Спаса-на-сугробах!..

* * *

Есть существительное «жгут»,

но не об этом речь,

а о словах, что так и ждут

кого-нибудь поджечь.

Глаголом жгут и жгут глагол,

но мир лютей, лютей...

В нём спичку брось – и шапки с гор,

в нём люди жгут людей.

О, время опалённых век,

грядущего ладонь...

Молчи, пещерный человек,

и погаси огонь.

* * *

Как я жил, так и многие жили

и живут – смех в глазах потушив:

что ни вечер – лишь души чужие,

что ни ночь – ни единой души,

что ни утро – без палочки нулик,

что ни день – запрещающий знак...

если б душу не встретил родную,

о своей никогда б не узнал.

* * *

Конечно, свыше и, конечно, большего,

конечно, ждёшь.

В макушку – чмок... ну, наконец - то, боженька!

А это дождь...

* * *

Красные считаю – враз обчёлся,

чёрных дат все больше, больше, бо...

Не кормить же небо духом чёрствым,

испечём ли свежий – я и Бог?

К повесненью дело, между прочим,

прочь бы от осенне-зимних дней,

ночи всё короче и короче,

а молитвы все длинней, длинней...

* * *

Милая, всё валится из рук,

милая, и просыпаться скучно,

из еды на завтрак – соль разлук,

ну да ладно – было бы что кушать.

Снился сон, что я – заправский шут

и взвиваюсь ввысь воздушным шаром,

наяву же – тяжело дышу,

ну да ладно – только бы дышалось.

Ангела последний след простыл,

видимо, хозяин неприятен,

обнимают лапы пустоты,

ну да ладно – лишь бы в чьих объятьях.

Милая, всё валится из рук,

милая, и ноги непослушны,

из еды на завтрак – соль разлук,

на обед и, стало быть, на ужин.

* * *

Мне заснулось легко в стоге сена,

а проснулось – высоток парад...

зашукшинился и заесенил,

закручиниться тоже пора.

Где б колодцам – стоят светофоры,

родникам – там потоки машин...

Полицейский пытался оформить –

посмеялся, а я не смешил.

Это помню... как помню, что в слёзы,

всходы дрожи на нижней губе...

Заосинился и заберёзил,

как на холоде я задубел.

Отдобрился и весь замерзавил,

на душе – только кочки и пни...

Билетёршу на автовокзале

приподнял:

«Твою мать, ущипни!

Мне билетик в село как просфора,

денег нет, дали б фору за пыл...» –

и пешком бы до дома с платформы,

но дорогу как будто забыл...

* * *

На перекрёстке им. Христа

как днём ночами,

друг в друге люди неспроста

души не чают.

Любовь стекается к нему

со всех окраин,

нет ни безверия, ни мук –

как обокрали.

Но всё ж, вживаясь в эту весть,

туда ли еду?

В одном лишь сердце адрес есть,

на карте нету.

О, перекрёсток им. Христа,

сестрицы, братцы!

Я подсчитал: один из ста –

мой шанс добраться.

Каков же путь? – и наст, и пыль,

тяжёлый самый... –

то вновь на пробку наступил,

то в пробке замер.

* * *

Нехорошо... и так нехорошо,

как режут и не зашивают, –

ещё один... ещё один ушёл...

одна лишь смерть всегда живая.

И сколько боль платком ни вытирай,

в кошмаре как замуровали:

когда уйдёт последний ветеран,

начнётся третья мировая...

* * *

Писал бы и писал, как Лев Толстой,

ведро чернил и уйму лет потратив,

чтоб всё сказать, мне надо: полтетради,

простой в делах и карандаш простой.

...Ан нет, не всё словами передашь...

я битый час сидел какого чёрта? –

лишь этот стих, и то вот так Х зачёркнут,

и как - то так V разломлен карандаш.

* * *

Пожал бы руку автору берёз

(я до его таланта не дорос...)

Пожал бы руку автору полей,

(не я придумал, потому больней...)

Пожал бы руку автору озер

(заметит ли завистливейший взор?)

За вкус чудесный сквозь века и синь

расцеловал бы автора Руси.

(Их образы я спёр и был таков...)

Пожмите руку автору стихов!

* * *

Пусть двери нынче крепче веры,

а быт – любуйся – не бурчи,

но никогда не зачерствеет

тоска по хлебу из печи.

Дай Боже, в миг, когда в сторонку

вся жизнь, на план передний смерть,

открыть в последний раз заслонку,

о сажу душу потереть...

* * *

Солнце на корточки село. Околица

склонна себя темнотой заволочь.

Вскоре появится в доме бессонница,

чтобы хозяйничать целую ночь.

Со сновиденьями вроде не ссорился,

что ж они, милые, мимо да прочь?!

Знаю – завоет по-волчьи бессонница,

чтобы мне вторилось целую ночь.

Я помолюсь, как на паперти молятся,

это должно же хоть как-то помочь!

Станет к полуночи бесом бессонница,

чтоб искушать меня целую ночь.

Ночь пережить бы, а там всё устроится:

утром засну, как младенец, точь-в-точь.

Всё... – вот подходит неспешно бессонница,

ведь впереди у нас целая ночь...

* * *

Утро лета опишешь ли вкратце?

Прогорланят зарю петухи –

знать, пора по грибы собираться,

но случается – и по стихи.

Не бросаю – орёл или решка, –

возвращаться пустым не привык:

пусть сегодня стихи – сыроежки,

но случится же стих – боровик!..

* * *

Что-то с миром не то, что-то в мире не так,

мы заводим детей, как заводят собак,

мы заводим часы, как взрывной механизм,

мы хотели бы вверх, но спускаемся вниз...

Что завёлся-то я, пыль подняв аки вол? –

ведь неопытный Бог нас однажды завёл...

* * *

Чёрт возьми, зелёная тоска

с появленьем осени краснеет...

Я её за волосы таскал,

а теперь таскаюсь вместе с нею.

Побелеет, как придёт зима?

Это значит, тоже побелею

и, взойдя на ум, сойду с ума

в тридцать лет нелепо юбилейных?

Если не сойду – придёт весна,

но я знаю, что стоит за нею,

нету той весны, что раньше знал –

лишь трава и листья зеленели...

Мне ль чернеть от зависти к другим,

к тем, кто всё веселье заграбастал?

Не к лицу мне это, но с руки

навести тоску на них, и баста.

Юлии Друниной

Я думал, что в сторонке свищут пули,

я думал – на коне, но нет – с коня...

Мне повезло, что медсестрица Юля

забинтовала строчками меня.

Рука моя тому, в ком боль бездонна,

тяну ее по-друнински: Держи!...

(Не этой ли рукой, уснувший дома,

дубасил и дубасил в гаражи?*)

--

* 21 ноября 1991 года, закрывшись в гараже,

Ю. Друнина включила зажигание авто... самоубийство.