* * *
а не приблизишься к богу ты даже на штык,
сколько ни ройся в себе, ни геройся, ни лаяй –
чудище смотрит в себя, словно в бездну язык,
словно в елену – с креста, но из уст менелая.
дразнится, не истекая ни кровью ни льдом,
тянется ввысь, обречённо, как шпагу глотая,
в сторону вишну плевком орошая содом,
шанс обретая.
* * *
входят два психиатра в одну и ту же,
не слишком быструю, но щекотливую реку.
смотрят в глаза друг другу – весьма пастушьи,
делятся тем, что отпущено человеку.
и соглашаются – речка была что надо.
каждый шлепок отзывался – не фрейд, так зигмунд.
и если судить по мимо проплывшим гонадам –
консенсус достигнут.
* * *
Выбивая из чашки ягоды от компота,
к сорока семи набил на носу горбинку –
насмерть стоят полувековые шпангоуты
с профилями доколумбовских инков.
И, постигая слабость свою чувствительными местами,
всех обойдёшь блудниц – ба! знакомые лица –
но ни одной не отыщется родом из Месопотамии,
чтобы разлиться.
* * *
Из перспективных недотрог
я выбираю шельф бумаги:
там, где поглубже, ставлю «бог»,
а здесь (помельче) – место саги
о путешествии в себя
с невозвращением оттуда...
(не то чтобы с ума сведя...
и не до уда магнитуды...
но, развернув свои мозги,
она поставила на хокку,
и не найдя во мне ни зги
её пожизненного срока,
японский бог ей был судья
и лобной – Разина ладья)
А что вовне? –
В материй сгустки
из флуктуации пространства
кошачьи щурятся двуустки,
уста их -иться могут раздво-
и тут же -мкнуться могут со-
Вам дыбу или колесо?
Есть кнут, коль рамки слишком узки.
картина маслом
наполнив плотью слово кровь,
и духом слово бог,
одно к другому приноровь –
и пах, и в нём сапог.
а под размах да разворот
означенной души
ты в этот пах, кровей извод,
все яйца положи,
и отступи на три шага –
не падает ли свет
невыгодно? чай ночь, ага...
извод, фонарь, багет...
* * *
матросов утыкаясь мордой в снег
провидел в генетическом распутстве
как захлебнётся кровью печенег
на блок-посту у скифской нашей пустыни
составленной из неба без воды
и от меча с мечом алаверды
а ты лежишь не дуя в пиалу
и выпиваешь за святаго духа
за луч из забинтованной лилу
за на ночь от вакулы оплеуху
и чуешь, как растёт сквозь эту жесть
ещё не хвост, но понемногу шерсть
* * *
нам бог послал способность удивляться.
я не просил – волненья, то да сё –
а вот послал! – представленные к яйцам,
мы распинаемся, влияем и пасём...
и разбираем до последней буквы,
в балду играя, самое начало –
границу между выпуклым и впуклым,
дабы от удивленья полегчало.
* * *
нам иногда пошлёт судьба посредством взгляда
со стороны два маяка – и станет ясно
как в божий день, что до сих пор несло куда-то
за девушкой с веслом во всяко-разном
её предназначеньи с видом сзади...
а помнится – в лицо читал Саади
и целовал – туда же, бросив вёсла –
пока не послан...
* * *
ну, вот и пободался за счастье под образами...
он выслушал так, будто часто сбывая истому ту,
снова руку отдёрнул дающую, с её неземными глазами
и всем симулякром, сопутствующим этому омуту.
будто сам не поймёт – наградил или душу вынул,
и смотрит не сквозь, а на то, как легко позади меня
её карта разыгранная укладывается в картину,
наивно подписанную его подходящим именем.
* * *
первый глоток – словно пальцем в желудок.
чуешь себя изнутри...
столько с последнего раза побудок –
не бовари!.
небо пристроит лекало, и втуне,
как из бедра,
плещут в необщую серость фортуны
их номера.
и в гиппокампа глуши гуляй-польной,
в смысле – груди,
дыры латает центон колокольный –
не навреди..
* * *
собирался левый дождик
на родимые места,
и подмигивал художник
мне с нательного креста.
вот уж небо око смежит,
но осине недосуг –
в мир торчит как прежде в пешей
досягаемости сук.
и, заламывая руки,
на земле одной ногой,
выпускал листов хоругви
дым души её нагой.
* * *
средь негров, выпивающих не наспех,
сам – белый, точно вышел не из робы –
лежишь не разогретый, словно айсберг,
глядишь на ватерлинию европы.
никто тебя до срока не изымет
из неба близорукого зеницы...
гора не влазит в руку, значит – вымя,
и с голышом со временем сравнится.
* * *
человек не похож на цветок
даже если глаза васильковые
даже если смотреть сквозь леток
хоботок в исступленьи высовывая
ещё чуть – и он встанет с колен
поцелует и выронит сорри
человек – не цветок, он вполне
был на них иллюзорен.
* * *
человечище с виду матёр,
но забава его проста:
тащит в урочище (будь то шатёр,
будь то свежее пепелище)
всё, что плохо висит – с креста,
или там – заратустра втёр,
запоминает места,
и новых не ищет –
типа растёт над собой до поры
распирающий обезьяну
недобог? прометей?.. и адепт их борьбы
за неё без изъяна.
эпитафия
я не был слеп и видел сны
из мраморной лоскутной плоти
потусторонней новизны
с пережитым на обороте
хватило слов – не завершить
не исчерпать и не украсить
ни кавер сумерек души
преобладающих во фразе
ни плоский одноглазый мир
в себя вобравший от немногих –
как если б нянек от семи
не слишком строгих