* * *
Безликая и дикая толпа,
Снежинки, заметающие город.
Сметана, майонез, портвейн, крупа.
Товаров, на продажу лёгших, – море.
И из него я выплыл наугад
Вблизи сухого острова – фонтана.
И верю я, что ты придёшь назад,
Пришедшая сто лет назад нежданно.
Всё в той же шляпке, с сумочкой, в пальто
И спросишь: «А не будет сигареты?».
И пусть шумят пустынные авто,
Везя из брутто человека в нетто.
Творя всё тот же глаз твоих агат,
Когда с тобой мы встретились в Париже,
И воздух был поэзией объят
Чернеющего человека – Ницше,
В Саратов прилетевшего зимой,
Как самый знойный из Сахары ветер.
Ты не пришла, и я пошёл домой,
Вошёл в квартиру и тебя в ней встретил.
* * *
В автобусе сегодня едешь
И сквозь окно на мир глядишь:
Ты видишь статую победе
И рядом – Прагу и Париж.
Мальчишку в розовой толстовке,
Несущего в глазах цветы.
Выходишь не на остановке.
Минуешь звёзды и мечты.
Проходишь рядом с палисадом,
Фотографируя Христа,
Который расщепляет атом
Посредством своего креста.
Рождается опять – поэтом,
Чтоб всех спасти стихом – ещё.
Нам всем так плохо в мире этом,
Что – круто, клёво, хорошо!
* * *
Душа, беременная богом,
Всё тяжелее с каждым днём.
Прошу тебя я о немногом:
Мы посидим с тобой вдвоём.
На лавке, в поле и на туче,
Плюя подсолнухами вниз.
О девяностые, вы – Кучин:
Кассеты с вами задались.
В любом комке, магазе, точке.
Сейчас? Распад СССР
В действительности – на заочке.
На очке – сбор, собор и сбер.
Плюс ожидание диплома,
Как флага красного в Кремле,
Или над ним. Законы Ома
Нам демонстрировал Пеле.
И разорвал их Марадона,
Расширил до вселенной – нас.
Душа из камня и бетона.
И памятник душе – Кавказ.
Интеллигибельная сущность
Его – как Бродский и Жене.
И навсегда на пике юность.
Все – абсолютно – на войне.
И даже мертвецы. Вдвойне.
* * *
От этой мускулистой прозы,
Которую Платонов дал,
Ослабли в космосе морозы.
И повернулся коленвал.
И сдвинул ось пространства с места,
Вращение усилил звёзд.
Платонов взбил вселенной тесто,
Украсил мыслями погост.
Развесил на крестах гирлянды
Из слов «воскреснет здесь любой».
Учение возделал Канта
И дымкой сделал голубой.
Пустил пастись его на небо.
Он будет жить, он жив, он жил
Как антитеза зла и склепа.
Я думаю, что хватит сил.
Чтоб розничные жизни оптом
С оптовки неба лили свет,
И звёзды бились под капотом,
Крутя колёсами планет.
* * *
Помимо сердца, окружает ночь
Твои ладони, плечи и предплечья.
Он взял стаканы и налил в них скотч.
Стояли банки, лук солёный, лечо.
Летали мухи, будто вертолёт,
Плывущий из Чечни до Дагестана.
Он целовал твой достоевский рот.
И небо было цвета Магеллана.
Пылали звёзды облака внутри.
Ходили взад-вперёд без тела ноги,
Пока кусочек жарился зари
На огоньке плиты, пуская соки.
Даря хороший, ровный аромат.
Его вдыхала ты себя напротив.
Глаза сияли тысячей карат.
Они на пляже затерялись в Поти.
Как золотое Бродского кольцо,
Надетое на бой с собой без правил.
И ты сказала: «Съешь моё лицо».
И лишь его он от тебя оставил.
* * *
Ты поставила на плеере «Лирику»,
Один наушник протянув мне.
Мы ели сырники
И считали рубли в портмоне.
Их хватало на целый мир,
Потому было недостаточно для заказа,
В котором были бы 1+1 пломбир.
Гремели «КамАЗы».
Машины ехали по своим делам,
Не спрашивая водил.
Я был от тебя в хлам,
Как господь от могил.
Я накрывал рукой твою левую ладонь,
Чтобы она не улетела.
Ты была книгой «Тихий Дон» –
Главной героиней его до предела.
Будто висела в Рубенса раме
Среди сотен других картин.
Одни женщины спят со своими мужьями,
Другие – с духами умерших мужчин.
* * *
Читаешь ли Симонова иногда?
Романы и пьесы, стихи и поэмы?
Считает седины свои борода
И снегом спадает своим в Вифлееме.
И знает уверенно только одно,
Что снег по весне станет заново чёрным.
Добротное пьём мы с тобою вино.
Оно называется огнеупорным.
Дарующим чувства самой голове.
Пусть влюбится мозг очень сильно в мозгиню
В Саратове, Омске, Самаре, Москве.
Покинешь меня? Я тебя не покину.
Останусь с тобой на заре, на песке,
Покуда вторая ты едешь в вагоне,
Теряясь, как Марс и Сатурн, вдалеке.
Ты – первая – здесь. И не нужно погони.
Не надо программ, конституций, систем.
Важней у костра с тобой ночью согреться.
И не было Сталина в мире совсем,
Помимо в груди отстучавшего сердца.