Николай
Дмитриев

47 руб. 45 коп.

Ты жила на пенсию такую,

Но писала: «Ничего, кукую.

Куры пролезают в городьбе».

И ушла в немыслимые дали.

Мне сегодня, мама, деньги дали

За стихи о доме, о тебе.

Яркие бумажки протянули,

Словно бы осину тряханули

И листву советуют сгрести.

За стихи о тёмном, бедном доме!

Ох и жжёт листва мои ладони!

Ну куда, куда её нести?

1987

* * *

В пятидесятых рождены,

Войны не знали мы, и все же

В какой-то мере все мы тоже

Вернувшиеся с той войны.

Летела пуля, знала дело,

Летела тридцать лет подряд

Вот в этот день, вот в это тело,

Вот в это солнце, в этот сад.

С отцом я вместе выполз, выжил,

А то в каких бы жил мирах,

Когда бы снайпер батьку выждал

В чехословацких клеверах?!

* * *

Если жаждой сведёт тебе губы –

Вдруг покажется, чащей храним,

Родничок, опоясанный срубом,

И берестяный ковшик над ним.

Пробираясь по кладям над бродом,

Умиляться не вздумаешь ты –

Это делалось нашим народом

Неприметно и без суеты.

То добра незаметные корни,

А не стебли, что празднично прут,

Иногда он как будто укор мне,

Бескорыстный застенчивый труд.

...Режу ковшик руками моими,

Невеликий – хотя б на глоток,

Не трудясь обозначивать имя,

Чтобы он прохудиться не мог.

* * *

Если чудом наткнутся

На эти вот строки

Через тысячу лет

И понять захотят, –

Столько будет чужим

Для сограждан далёких,

Кроме этого:

Осень, заря, листопад.

Грош цена нашим всем

Скороспелым прозреньям,

Нам потомков своих

Не узнать никогда,

Но уйду я из жизни

С большим подозреньем:

Что поймут: счастье, слёзы,

Разлука, беда.

Много нас у земли,

Нам отпущено мало,

Чтоб великою тенью

Века перейти,

Но средь всякой муры

Есть в строке слово «мама»,

Прочитай – и о маме

Своей погрусти.

Друг далёкий! В беседе

Прикрыли б мы веки, –

Нам друг друга понять,

Пониманьем – согреть,

Потому – и в твоём

Ослепительном веке

Будет роща грустить,

Будет мама стареть.

ИОВ*

Толпа торопится под кров

К нескудной или скудной пище.

А на углу сидит ИОВ

На гноище и пепелище.

Клубится перекатный вал,

А у него заботы нету –

Он уголок отвоевал

Размером в рваную газету.

Глядит, портвейном укрощён,

Глазами, полными прощенья.

Удобно сложносокращён

Чиновным хамом в миг смущенья.

Воспалена ИОВа плоть,

Истлели все его именья.

И чудно так глядит Господь

На русское долготерпенье.

________

* Инвалид Отечественной войны.

1996

* * *

Не исчезай, моё село, –

Твой берег выбрали поляне,

И ты в него, судьбе назло,

Вцепись своими тополями.

Прижмись стогами на лугу

И не забудь в осенней хмари –

Ты будто «Слово о полку» –

В одном бесценном экземпляре.

Вглядись вперёд и оглянись

И в синем сумраке былинном

За журавлями не тянись

Тревожным и протяжным клином.

Твоя не минула пора,

Не отцвели твои ромашки.

Как ими, влажными, с утра

Сентябрь осветят первоклашки!

Послушай звонкий голос их,

Летящий празднично и чисто.

И для праправнуков своих

Помолодей годков на триста.

* * *

«Пиши о главном», – говорят.

Пишу о главном.

Пишу который год подряд

О снеге плавном.

О жёлтых окнах наших сёл,

О следе санном,

Считая так, что это всё –

О самом-самом.

Пищу о близких, дорогих

Вечерней темью,

Не почитая судьбы их

За мелкотемье.

Иду тропинкою своей.

По всей планете.

И где больней, там и главней

Всего на свете.

Скворечник

На лёгком мартовском морозе

У приподъездного крыльца

Скворечник ладит мафиози

Для бесквартирного скворца.

Я знаю: он великий грешник,

Угрюмей всех на этаже.

Поможет ли простой скворечник

Во мраке гибнущей душе!

Она уже ловила вести

О том, в какую канет тьму,

О самом незавидном месте,

Предуготованном ему.

...Когда на облаке покатом

Его досье возьмёт Творец, –

Вспорхнет крылатым адвокатом

Семью пристроивший скворец.

Расскажет, как морозной ранью

Искал он прочного жилья.

Ну что же, всякому дыханью

Внимает грозный Судия.

1997

* * *

Станут в темноте лягушки квакать,

Станут петь ночные соловьи.

Родина, ну как тут не заплакать

На призывы детские твои?

Что мне век и все его законы?

Теплю я костёрик под лозой.

Этот край родней и незнакомей

С каждой новой ночью и грозой.

С каждою оттаявшей тропинкой,

С каждым в глину вкрапленным дождём,

С каждой появившейся травинкой

Из земли, в которую уйдём.

Мы уйдём не подарить потомкам

Новые культурные слои,

А чтоб их тревожили в потёмках

Наших душ ночные соловьи.

Странный случай из детства

Я мальчонкой пошёл за грибами.

Вот за мной три десятка домов

Потерялись уже за горбами

Побелённых росою холмов.

...А к полудню от запаха сена,

От какой-то неясной тоски,

От пискливого голоса тлена

Заломили, заныли виски.

И залаяли где-то собаки,

И завыл одинокий мотор,

И оплёл меня в тёмном овраге

Удивительно-редкостный вздор.

Вдруг, пока я топчусь у опушки,

Там решилась деревни судьба,

И фашисты гранаты-толкушки

Опускают в её погреба.

И кричат, погибая, соседи

В равнодушную знойную синь;

«Хорошо, хоть у Клавы и Феди

Уберёгся единственный сын!»

Но назад – на пожар и на плаху! –

Пусть! Один я совсем не могу! –

На кустах оставляя рубаху,

Я в родную деревню бегу.

А она по-над речкою, близко,

С разлетевшейся стайкой стрижей,

С голубым стебельком обелиска

И с насмешкой над дурью моей.

Но я плакал, и сердце решало,

Что нельзя мне её оставлять.

...И напрасно меня утешала

Ничего не понявшая мать.

1988

* * *

Услыхали птицы ловчие:

Птица певчая поёт,

И, до кровушки охочие,

К ней направили полёт.

Окружили куст сиреневый

Да – заслушались её,

И поёт она без времени

Про заветное своё.

И подумать ей не хочется

Про цепочку хищных глаз,

И что если песня кончится –

То наступит смертный час.

Разрастайся, куст сиреневый,

Ветви тесно заплети,

Чтобы к песне той серебряной

Смерти не было пути.

Разминитесь, твари божии,

Все прекрасные на вид,

Но такие непохожие,

Что душа моя болит.

2001

* * *

Цыганка нагадала мне,

Что я проснусь в чужой стране,

Но я схитрил и не проснулся.

Бреду сквозь милосердный сон,

И вот влекущий чудный звон,

Небесный гул ушей коснулся.

В какой-то светоносной тьме

Возникла церковь на холме,

Она, как девушка босая,

В безглазье внешней темноты

Густые звоны, как цветы,

Во все концы земли бросала.

На холм святой стекалась рать

Под уговор: мечей не брать,

И вот уже переминалась

Людская скорбная стена

От Сергия до Шукшина,

А дальше не припоминалось.

Туман текучий моросил.

– Вы тоже спите? – я спросил,

И предо мной явилось блюдце:

– По краю яблочко катни,

И узришь ты дела и дни

Всех, не умеющих проснуться.

И узрил я: клубится пар,

Резвятся бесы, и угар

Привычно отроки вдыхают,

В почете смертные грехи,

И те в том сонмище плохи,

Кто плохо Русь святую хает.

И мне сказал незримый страж:

– Молись, коль помнишь «Отче наш»,

Коль что-то из такого помнишь.

Молись за них. Они горят

В аду земном, и что творят –

Не ведают. А где им помощь?