Той непосредственности, о которой позже
Серьезный критик скажет: арт-наив;
Моя дочурка: «Я сумею тоже!»
Она сумеет тоже? Ну и пусть!
Уроки мамы не проходят всуе!
Я ярко-жёлтым солнце нарисую
2008
Они уже дожили до понимания детства.
Они понимают, что цель воплощается в средстве,
Они – не анатомы наших умчавшихся лет,
Но дни и судьбу разложив на минуты и сцены,
Нетрудно понять, что оттенки цветов равноценны,
Умелый художник не станет выискивать смысл.
Умелый художник не будет выдумывать драму.
Он дом наш напишет и бережно спрячет под раму.
И пусть это выдумка – мальчик, который крылат,
Кому из жильцов не приятно такое соседство?
Ну вот, мы и дожили до понимания детства.
* * *
Покуда я ей читаю книги.
А кто-то мудрый мешает краски
И синим красит мою «индиго».
Сегодня синий – почти что серый,
И все индиго – с душой хрустальной.
А я с такою стандартной верой,
Что эта девочка уникальна!
И что ни скажет мне мудрый некто,
Пометив девоньку модно-синим,
Она сверкает богатым спектром,
Даря оттенки моей рутине.
А что «индигово» многоцветье –
Совсем не страшно, – абы не траур!
Её сверканье любой заметит
На фоне радуги прочих аур...
* * *
Ей наука земная не впрок:
От нектара любви тяжелея,
Мельтешит наша лёгкая фея,
Как колибри, с цветка на цветок.
Тёплым ветром её занесло
В мир мерцающих радугой пятен,
Где с добром конкурирует зло,
Но для феи их смысл непонятен.
На такую и гневаться грех:
Может ангел, а может зверёныш;
Так бубенчик: нечаянно тронешь,
А в ответ – или плач, или смех,
Или взмах мотыльковых ресниц –
Непокорно-бесшумных, как вызов...
Вся душа-то её из капризов,
Да из трелей неведомых птиц.
И она вслед за ними поёт,
То проказит, то смотрит с любовью...
Что ж ты мамка нахмурила брови,
Разворчавшись на чадо своё?
Это счастье, а счастье, как дым.
Лето сменит ноябрь, но покуда
Называй её чудом своим
И блаженствуй причастностью к чуду!
Как нам верится в завтра!
Чтобы туфли из замши
И костюм из Парижа....
Лишь вчера я девчонкой бежала по жухлой траве,
И по-прежнему, кажется, там же,
Тот же ветер в моей голове,
Лишь слегка набрала килограммы,
Но дочурка, мой чёртик бесcтыжий,
Швыряет мне мяч,
И нелепая мама несётся за мячиком вскачь,
А восторг так и брызжет!
Какая смешная игра!
А ведь скоро пора...
И меня по ночам обдает неожиданным жаром,
И немеет рука....
Но пока
Я несусь в облака невесомым доверчивым шаром,
Лишь порой опускаюсь с небес в непонятную грусть.
Дочка верит, что добрая мама бессмертна... И пусть!
Ведь сама я не верю, что старость таится за дверью,
А над болью смеюсь...
И молюсь
Не о плоти своей,
О беспомощном маленьком тельце!
Ну и девочка: шустрая, юркая, как саламандра!
Как же счастливы мы, что в веках заблудилась Кассандра
С беспокойной толпой из троянцев, а может ахейцев.
Лишь в ночной тишине предрекает тревожное сердце
Близость скорой зимы...
Но от глаз наших скрыты финальные зимние кадры...
И поэтому счастливы мы...
Как же, Господи, счастливы мы!
Как нам верится в завтра!
Климакс
Душно, бессоница, рифмы и мысли злые:
Шторм ощущений: отчаянье.... эйфория...
Слово «уже» подчистил незримый ластик,
Слово «ещё» поверху строчит фломастер.
«Ой! Я уже влюбилась! Какое счастье!»
Счастье, – оно есть счастье в любой обёртке
Радуйся, что в руках, – ни на что не сетуй!
Быт заедает, но в общем уютно в лодке:
Доля, она даётся тебе по долькам:
Ешь мандаринку не морщaсь, как от лекарства!
Долька с горчинкой? Горчинка – ещё не горько:
О чём грустишь
О чём грустишь, мой беспокойный Чиж?
Взгляни: по плотным плиткам черепицы
Прозрачное свечение струится,
Лишь воробьи дерутся возле бровки
За пару хлебных крох у самых ног...
И вечности знобящий холодок
Но вечность не для нас и не про нас...
Что проку сроки обсуждать до срока?
Пусть сочиняет грозный облик Бога
Рисуя дали, как пейзаж Дали,
Он горд собою, простота святая!
А мы следим, как паутинки тают
Но не спеши за ними, подожди, –
Вгрызайся в жизнь, как в яблочную мякоть!
Еще успеют нас с тобой отплакать
Нам как подарок день, и он не плох,
Ещё не зимний и уже не летний...
Мы, радуясь, смакуем каждый вдох,
Как будто он, воистину, последний...
Ю. Левитанский
Из сказочных странствий...
И тычутся в ждущие руки твои,
Курлыкая: «Здравствуй!»...
Ты слышишь зовущие их голоса,
Пытаясь постичь их,
Как будто упали к ногам небеса
В обличии птичьем.
А взгляд твой, как прежде, скользит в облаках:
Оттуда ли пасть им?
И счастье, в твоих оказавшись руках,
Как будто – не счастье...
Не надо душить непорочную флейту
И горло стеснять своей собственной песне!
В. Белозерский
Горлышко флейты отлично от горлышка птицы;
Флейте на пользу жестокость обученных пальцев.
Если она замолчала, то нечем излиться:
Тот же на вдохе состав кислорода с азотом,
С меньшим процентом (на выдох) бессмертного духа.
Пальцы скользят машинально по дырочкам-нотам,
Щебет её еле слышен сквозь облако ваты,
Сотни оттенков, – отсутствие яркого света.
То ли сама я в своей глухоте виновата,
Пусть я, как прежде, пытаюсь играть в неваляшку, –
Волей Господней запас благодати не вечен:
Музыки нет. И в руках у меня деревяшка.
2008
О славе, любви, оптимизме,
Кукушка сидит на суку,
А сук в часовом механизме.
А я вслед за нею в дуду,
Забыв, что тростинка не рупор;
Зачем-то веночки плету
Из лавра, который для супа.
Слежу, чтоб лучилась строка
Харизмой античной хариты.
А будь мне ворота открыты
Туда, где слова на века?
Ну дудочка грянет, как медь.
Ну вырвусь вперёд из запаса.
Но мне-то живой биомассой
Как прежде болеть и стареть...
* * *
Потом – как рефрен беды:
«Где юность моя? Где детство?
Былое змеиной кожей
Отброшено. В новой – мы.
Мы те же. Поём о том же.
И те, кого мы любили
Не меньше, чем любят нас,
Уже в небылицах – былях,
Их облики всё бесплотней
За жёсткой приставкой «пра-».
А «завтра» уже «сегодня»
Зарастают мелочами до оконниц,
И уже не слышат зова Лорелеи
Ковыляют рядом с нами по ухабам,
Неуклюже, как громоздкие телеги,
Боги детства – наши мамы, наши папы, –
Мы привычно ищем запах нафталина
В их сужденьях, их рассказах в стиле «ретро»,
Но они нас научили рваться к сини
Их ли лица улыбаются задорно
С чёрно-белых, мутно-глянцевых квадратов?
Так откуда этот вал сомнений вздорных
Мы за истину сражаемся до боли,
Не жалея аргументов жгуче-острых…
А они уже почти на минном поле, –
1994
Но я, как старуха, которая смотрит на Германа:
Азарту-то сколько! А пылу-то сколько! А вздору-то!
В сосудах струится тяжёлое жидкое золото,
Ей чужд этот мальчик, ей кажется странною страсть,
А годы-та карта, которая вечно не в масть...
Ряди, дружок, тоску в лохмотья Арлекина,
Насмешничай над тем, чего, увы, лишен,
Твой романтичный пыл с годами поугас,
Мальвина не ушла, а может быть, вернулась.
Она, увы, не та: ни в профиль, ни анфас,
Тверди ей без конца про вечную весну,
Как будто не сошла с лица былая прелесть.
Ты знаешь по себе: пластмассовая челюсть
Пронзённые сердца... И кто их только чертит?
Наверняка рука влюблённого юнца.
Для Вас уже всерьёз звучит «любовь до смерти»,
2008
Жизнь – обман с чарующей тоскою…
Сергей Есенин
А в писаньи: суета и тлен.
Вечен хор о радости покоя
Книг о горестном смиреньи тонны;
Всё равно, от страха не дыша,
С обречённостью самовлюблённой
В сумерках предсмертного сознанья
Бьёт её безжалостная дрожь.
Я переживала испытанья,
Цепеняще-звёздный холод сада,
Где Господь стада свои пасёт.
Не хочу. Пожалуйста. Не надо.
2007
Петр Вегин
Нет надежных пьeдесталов.
Рядом с нами жил Поэт,
Как он жил – рассудит Бог, –
Нет святых и непорочных.
Жизнь Поэта лишь подстрочник
Успокоится молва,
Журналисты сыщут прочих.
Станут выпуклей и чётче
Кто вовеки не забыт.
От кого остался прочерк.
Ведь Поэт лишь переводчик:
И не слыша укоризн,
Так и сяк глаголы вертит,
На скупой язык бессмертья