* * *
Зачем-то припомнился русский двенадцатый век:
князья меж собою в каком-то вселенском раздоре,
волхвы всё пророчат ненастье, голод и хвори,
и в каждой душе восстаёт праотеческий грех.
И только у стен монастырских с утра мастера
вновь режут по камню узоры для княжьего храма,
вослед за резцом открывается взгляду упрямо
теней, полутеней и света дневная игра.
И в плоти камней прозревают листы и цветы,
являются львы, раскрывают крыла берегини,
и дышит в них истина, чтобы назваться святыней
для князя, княгини, для всей городской голытьбы.
В ней взгляд ослепляет весенних берёз береста
и снова душа пламенеет, дерзает и смеет,
является лик незапамятной Гипербореи,
и воля вновь манит, и сладки любимой уста!
И тою резьбой будет кладка камней скреплена,
вновь та белизна мастерам их обиды отпустит
и душам откроет покоя бессмертного устье;
и будет сынам за отцов их вина прощена…
На берегах Тамани и Тавриды
1.
Мы шли по земле позабытого царства,
где ветви кипели в цвету,
и новой весны молодое убранство
внушало свою правоту.
Но слышалось в древних
забытых названьях,
что с берегом вечным слились,
неведомой эллинской речи звучанье,
сроднившее море и высь.
А волны катились в тоске белопенной
к остывшим камням городов,
что отдали звёздным просторам Вселенной
звон песен и жар очагов.
И здесь, у руин позабытой отчизны,
умытые майским дождём,
казалось, мы таинства
смерти и жизни
откроем,
постигнем,
поймём...
2.
Дольменам в окрестностях озера Абрау
В долине дольменов
так птицы поют,
что даже во сне никогда не приснится!
У древних дольменов в изножье цветут
сияющий клевер, кипрей, медуницы.
Стрекоз так стремителен звонкий полёт,
как вспышка мелькнувшей в июле кометы,
прервавшей минут суетливый отсчёт,
смешавшей земные и звёздные лета…
Здесь слышится шепот забытой Лилит
под каждою новою вечной луною,
где таинство жизни дубрава хранит,
обняв тишину молодою листвою.
Цветастые бабочки
не на огонь –
к душе устремляются,
радуясь встрече;
глазами Вселенной,
присев на ладонь,
глядят
в голубые глаза человечьи!
3.
Старинный храм Предтечи Иоанна
в разгар дождя врата нам отворял,
как сотни лет – всем странникам незваным,
желанным
лишь морям и алтарям.
Был скромен крест над красной черепицей…
Лучами и ветрами крещена
та кладка, что руками византийцев
к векам и облакам устремлена.
…А тишина под сводом обнимала,
и умывала,
и к свечам влекла
нерукотворным зыбким покрывалом,
связующим в едино времена.
Иконописных ликов вереница
встречала, всех входящих возлюбя…
И сердцу захотелось вдруг молиться
за всех, кто здесь молился до тебя!
За путь, что вёл их
через все ненастья
к далёким миражам и берегам,
за души их, что были сопричастны
штормам и штилям,
звёздам и ветрам…
4.
Синей бухте Нового света
В Разбойничьей бухте светла тишина…
Пространство и время
спокойны, как море.
Вновь царственны скалы в угрюмом дозоре,
и чайка парит, над заливом кружа.
А странники –
те, что спешили сюда, –
невольно смиряют
и шаг и дыханье:
так вечным покоем простор мирозданья
наполнен!
И так первозданна вода,
что, кажется,
из-за скалы, где рассеян
свет звонких лучей у изгибов стволов,
вновь выйдет
усталый корабль Одиссея,
вернувшись из плена ветров и веков.
И явится
чудо чудес во Вселенной:
азартной волной, что кипуче хмельна,
младая Киприда в сияющей пене
сейчас будет заново,
здесь рождена!
И войн не случится,
воротятся музы,
вновь сладкими будут
и слава, и яд,
и даже Горгоной
не станет медуза,
алтарь будет свят
и Христос не распят!
* * *
На отчей земле, где звонка жизнь городов,
реки спокойны, а войн неуёмен нрав,
цветёт в июне, споря с буйством стволов,
трава степная – прекраснейшая из трав.
В ней юным стеблем дышит погибший вождь,
головкой татарника смотрит на мир княжна,
в ней жизнь и смерть примеряет ветвистый хвощ,
меж звонких времён пролегает земная межа.
В её волненье пребудут Ветхий и Новый завет,
прозренье пророков и силы святейших клятв.
Луне и солнцу подвластен её рассвет,
и в сон её погружает каждый закат.
Над ней замедляют разбег в небесах облака,
и жаждут мёда её молодые шмели,
а ветры поют, что в гомеровские века
странники эллины музу сюда привели.
С тех пор она затерялась в просторах степных,
внимая цикадам, встречая в пути зарю;
забыла скоро сестёр своих неземных,
подругой стала пахарю и звонарю.
Когда же поэтов сюда заводила судьба,
музыку жизни опалой мирской поправ,
муза просила, чтоб ярче светила звезда
и песнью звенела прекраснейшая из трав.
* * *
Саду А.П.Чехова возле его дома в Ялте.
Усталый человек сажает сад
на склоне, где все сумрачно и дико,
где лишь чертополох и повилика
и новый дом ещё гостям не рад…
И саженцы, что замерли в руках,
почти мертвы – лишь где-то в сердцевине
трепещет искра жизни и гордыни,
готовая взорвать покой и прах.
Грядущий век пророчит ужас войн…
А он мечтает,
что здесь воцарится
полёт стрекоз и звонкий голос птицы,
и аромат цветов умоет лица,
пред гимном пчёл отступит бездны вой;
друзья придут под сень младых ветвей,
из сердца к сердцу потекут рассказы –
и будет небо явлено в алмазах
над судьбами негаданных гостей.
Усталый человек сажает сад,
в преддверии неистового века
творит вселенную
с названьем «Чехов»,
не ожидая званий и наград!
Язычница весна
1
Желанный март, прервав дождей хандру,
влечёт в свою просторную светлицу,
где небосвод светлеет на ветру
и, отражаясь в лужах, серебрится;
где в зареве серёжек тополя,
и щебетом опять внушают птицы,
что родина – синь неба и земля,
из коих можно к жизни возвратиться.
2.
Светает, и меркнет звезда…
Внимая вновь трепетам первым,
жердёла цветёт в холода,
вослед за мохнатою вербой.
Под хмурым гнездовьем грача,
из почек дрожащих и нервных,
цветенье по воле луча
является заревом бледным…
Вчерашних обид мишуру
сметая азартом нетленным,
жердёла цветёт на ветру –
на радостном круге вселенной.
Рассвет над Ростовом встаёт.
Для жизни, пусть даже мгновенной
у Дона жердёла цветёт
вослед за мохнатою вербой.
3.
Язычница весна врывается в апрель,
являя миру свой неудержимый почерк,
и, запалив в ветвях цветущую метель,
сказать унынью дней о чём-то вечном хочет.
А воробьи – весны хмельные звонари –
зовут земной мотив, ещё никем не спетый,
и верится в кругу: весенней кутерьмы
душа найдёт на всё желанные ответы.
4.
И отвергая боль и маету
вчерашних неурядиц и пророчеств,
весна прорвала нынче поутру
тугую плоть гудящих соком почек.
И тополь сбросил шелуху серёг –
растрёпанных, нежданных и пахучих.
И вновь открылся горизонт дорог,
и вновь уют обыденный наскучил.
И если б ты пришёл в мой непокой,
твою судьбу и суету земную
вновь приняла бы сердцем и рукой,
отвыкшею от поцелуев…