Лев Таран

Лев Таран

Лев ТаранРоссия упорно продолжает сорить талантами. На мой взгляд один из лучших поэтов второй половины 20 века Лев Николаевич Таран (1938–1994) остался практически неизвестным, не прочитанным, не понятым. У него есть такие строки:

 

Комсомольцы-добровольцы…

Лагеря в колымской мгле…

Прозевали богомольцы –

Страшный Суд был на земле.

 

Какая сила, какая мощь брезжит в этих строках! Но дело не в этом. Я хочу обернуть их на судьбу автора. Поэты, критики, читатели, окололитературная тусовка… Страна прозевала очень значительного поэта – не побоюсь сказать, в лучших стихотворениях поднимающегося до тютчевского уровня…

Он родился в Красноярске. Здесь окончил школу и медицинский институт. В 70-х годах перебрался в подмосковный Дмитров, откуда раз в четыре дня ездил на работу. А трудился он дежурным психиатром в знаменитом СКЛИФе, то есть на скорой психиатрической помощи института Склифосовского. Благодаря этому он хорошо знал всевозможные, в том числе и самые тяжёлые, болезненные закоулки бытия. Но и имел возможность уделять достаточно времени творчеству.

При жизни у него вышли два сборника стихотворений – один в Красноярске и один в Москве. Оба содержат стихи в основном не лучшие, не выражающие самых сильных сторон его огромного, пронзительного таланта. Он был вынужден соглашаться с неудачным отбором текстов и трусливой, навязчивой редакторской правкой. В периодике Лев Таран практически не печатался. Малопривлекательные, осторожные подборки в журналах «Смена» и «Юность» почти никто не заметил, да и быть иначе не могло. И всё-таки в Союз писателей Москвы  он был принят… Но вскоре ушёл из жизни.

Сердце не выдержало нервотрёпки тяжелейшей работы, да и извечной русской беде был подвержен. Хотя сам выводил из запоев своих приятелей. Написал стихотворение, конечно же, оставшееся неопубликованным:

 

Слава Богу, что я не печатался,

не прославился, не преуспел…

Я бы нынче иначе печалился,

по-иному бы думал и пел.

Я полжизни убил над задачником…

А ответ оказался простой:

– Нужно неслухом быть, неудачником,

чтоб самим оставаться собой.

И, приблизившись к самому краю –

сентябрю, октябрю, ноябрю,

я судьбу свою благословляю

и Всевышнего – благодарю.

 

Я дружил с ним – надёжным мужиком и интереснейшим собеседником, любил многие его стихи. Вскоре после его смерти мы провели единственный творческий вечер поэта Льва Николаевича Тарана. На следующий день я отправился в Дмитров и привёз оттуда часть его архива, который позволила забрать вдова поэта. Через несколько месяцев ушла из жизни и она. Оставшаяся часть архива неизвестно где. Прошло 18 лет… Всё меньше остаётся людей, которые дружили с Лёвой и знали цену его стихам. Недавно мне стало известно, что его друг ещё по Красноярску известный ныне писатель Евгений Попов с большим трудом отыскал в Дмитрове заброшенную могилу Льва Тарана.

Мне кажется, что его стихи действительно нужны России и будут востребованы читателями. Он писал методом прямого высказывания, как писали поэты Золотого века. Если бы его щедрее публиковали, если бы он был замечен и прочтён, то, возможно, современная поэзия была бы иная. А разномастные  концептуалисты, метаметафористы, мелкие юмористы, герметисты и прочие ИСТЫ не имели бы шансов на успех. И, может быть, интерес к поэзии сохранился бы. И народ не отвернулся бы от поэзии, скомпрометированной всевозможными Лонжюмо и Казанскими университетами. Лучшие стихи Льва Тарана выстраданы, жизненны и обладают огромной силой воздействия.

 

У поэта после запоя – молодая, горячая кровь…

Верно правят его судьбою – вдохновение и любовь.

У поэта после запоя – свет не гаснет в окне всю ночь.

И строка бежит за строкою – сразу набело, во всю мощь…

А как падал, как полз вдоль забора – вам об этом знать не резон.

Как трусливей последнего вора, озирался угрюмо он,

Злой, небритый, в грязной сорочке… А лицо всё в слезах…

Ну и пусть…

Вы теперь его светлые строчки повторяете наизусть.

 

Вадим Ковда

 

* * *

 

Роман «Алик плюс Алёна», написанный ритмизованной, стихоподобной прозой, и сегодня может шокировать иных целомудренных читателей своей откровенностью и брутальностью, парадоксально сочетающейся с лирическим пафосом, который, кстати, тоже может показаться кому-то чрезмерным и даже безвкусным. Но чем меня подкупает и хватает за сердце эта книга – своей абсолютной искренностью, безоглядной правдивостью, жадным желанием высказаться до конца, до упора, до самого дна исстрадавшейся души. Герои романа мечутся в поисках выпивки и приключений, преступают все грани моральных и даже юридических законов, но они же – мечтают о высокой, о настоящей любви... Не случайно роман начинается и завершается стихами:

 

Петь о любви, петь, петь, петь!

Петь, петь, петь,

Петь о любви!..

 

Лихорадочно, исступлённо повторяя эти слова, автор словно заклинает себя и нас в том, что на свете нет ничего важнее и выше, прекраснее и трагичнее настоящей любви, которая, к сожалению, встречается в реальной жизни не так уж часто. А куда чаще встречаются похоть и ложь, грязь и фальшь, тщеславие и корысть. Но даже одна лишь мечта о любви оправдывает наши грехи и освещает мрак нашей жизни.

Как заметил в своём предисловии к книге Евгений Попов, «за всеми этими внешне энергическими похождениями эрудированных тарановских "совков" сквозит тяжёлая уверенность персонажей, что и их, и страну, в которой они живут, покинул Бог. А если Бог отсутствует, как учитель, вышедший из класса, то не всё ли равно и не всё ли дозволено? Ответ Льва Тарана: НЕ ВСЁ!..»

И ответ этот представляется мне вполне традиционным для настоящей русской литературы.

 

Эдуард Русаков

 

Первоисточник: «Петь о любви, петь…». «Красноярский рабочий», 22.02.2014

 

Памяти Льва Тарана

 

Не принимает шуток

Трагический герой

В жестокий промежуток

Меж первой и второй.

 

Не рюмкой, с нею проще,

Сам выпил, сам налил.

И пьёт поэт, не ропщет

На дефицит чернил.

 

Талантом – не последний

И ярко стартовал…

Почти двадцатилетний

Меж книгами провал.

 

Надежда еле тлеет

На донышке души.

Советуют: «Светлее

И радостней пиши,

За бодренькие вирши

Дадут на белый хлеб».

 

А как светлей напишешь,

Когда не глух, не слеп?

 

Товарищ Запад хвалит:

Там – свет, а здесь – тюрьма.

И говорит, что свалит

От русского дерьма.

 

Хотел ему по роже,

Да развели мосты…

И всё-таки негоже

От Родины в кусты.

 

Уж лучше дальше в пьянку.

С повинной головой

Крутить свою шарманку,

Пока ещё живой.

 

Поэты виноваты,

Как слабое звено.

А докторской зарплаты

Хватает на вино.

 

Сергей Кузнечихин

Подборки стихотворений