Армения
Водка веет абрикосом,
Пахнет святостью лаваш;
Задаюсь опять вопросом –
Чем мне край так близок Ваш?
Храмов красотой простою,
Вязью каменной крестов?
Неизбывною тоскою
Глаз людей, собак, коров?
Мастерской, что недостроил
В золотом ущелье друг?
Араратом, что присвоил
Злой сосед – виновник мук?
Боль мою в круговороте
Анекдотов, тостов, блюд
Вдруг озвучит Паваротти –
Ведь где пьют, там и поют.
Музыка ослабит гири
Грустных, сумеречных сил,
Алкоголь утихомирит
Вопрошающего пыл.
Пусть хранят ответ в секрете
(Всё равно я нынче пьян)
Эти горы, камни эти –
Туф, базальт, обсидиан.
Бабье лето
1.
Опять в цвету метёлки вереска,
Кругом их пышный гобелен.
А там, куда я долго дверь искал,
Не оказалось даже стен.
Открыто всё со щедрой благостью
Сознанью, телу и душе,
С нечаянной осенней радостью,
Последней, может быть, уже.
2.
Остановись, остолбеней
И созерцай красоты:
Горчащий мёд осенних дней
Наполнил мира соты.
Изысканную снедь для глаз
Дождём и солнцем сбрызнув,
Природа призывает нас
По лету править тризну.
2016
Беккет
Водка, хлеб, горчица, сало –
Это много или мало?
Люди всяко говорят,
Мне – так в самый аккурат.
В меру сыт и в меру пьян,
Рухну с книжкой на диван,
Как штангист, пыхтя под весом
Главной абсурдистской пьесы.
Речь скупа у мудреца,
Строй её и прост, и ладен.
Не для красного словца,
А сермяжной правды ради.
Жизнь свою, как нечто вроде
Промежутка от и до,
Мы фактически проводим
В ожидании Годо.
Ждём-пождём, дряхлеем телом,
Отбываем здесь постой,
Словом, выпивкой, едой
Пробавляясь между делом.
Лишь посыльного фантом
К нам приходит каждый вечер
И назначенную встречу
Переносит на потом.
Видение дочери
Мне кажется, смерть говорит по-немецки.
Она – негритянка, но с белою кожей.
В просторной накидке – бордовой, тибетской –
Идёт босиком летним днём непогожим
По краю шоссе, что змеится-лоснится
Среди желтизны вездесущего рапса.
Почти дружелюбны пустые глазницы,
И верить не хочется в близость коллапса.
2018
Воины
Полине
Как стали вдруг мы далеки!
По берегам ночной реки
Нас вечность развела.
Сидим одни, лицом к воде,
Тоску и страх смирив в узде,
И жжём свои костры.
Течение уносит боль,
Врачует поперёк и вдоль
Уставшие тела.
Открытым вызовом к войне
Встают в блистающем огне
Нездешние миры.
Мы в прах и тлен облачены,
Земной судьбой обречены
На временную роль.
С терпеньем кротким палача
Ждёт смерть у левого плеча,
Довольная собой.
Напрасный труд. Того гляди,
Ключ силы нас высвободит
Из гибельных неволь.
Войдём в просвет, и чернота
За нами затворит врата,
И грянет новый бой.
Ворона
Сегодня ветрено и хмуро.
На фоне туч, летящих низко,
Качается вся в чёрном роща,
Как безутешная вдова.
Жестикуляции деревьев
Тревожно вторит гвалт вороний.
Гортанные, с надрывом, звуки
Почти слагаются в слова.
Невольный слушатель праречи,
Я откликаюсь хриплым криком,
И волосы как оперенье
Воспринимает голова.
Восход
Сами видели. Короче:
Солнце острым ирокезом
На лиловой туше ночи
Ловко делает надрезы,
Зная наперёд вдобавок –
То-то радость будет шмякать
О пустой земной прилавок
Дня сочащуюся мякоть!
2015
Дождь
Начал не спеша, робко
Высохшей земли клёпку.
Вскоре припустил часто.
Здравствуй, шебутной,
Здравствуй!
Всё кругом кропя, метя,
Пуще грянь, раскинь плети.
Службу сослужи, ну же:
Напои, оставь лужи.
Тотчас внял моим фразам,
Не шутя наддал разом.
Струи по стеклу льются.
Рытвин, ям полны блюдца.
Подустал, гляжу, вроде:
Только моросить годен.
Отдыхай, копи силы…
Благодарствуй, мой милый!
Чистою слезой стану,
Потеку, сорвусь, кану.
И возникну вновь, значит,
В этом за окном плаче.
2017
Закат
Глохнет хор дневного гама,
Тяжелеет красок гамма,
Светотени амальгама
Как на древних образах.
Облака завитый локон
Пеленает солнце в кокон,
Остывают тигли окон,
Меркнут прямо на глазах.
Землю низкое светило
Тёплым светом окатило
Бережно, любя, вполсилы –
К ночи жечься не резон.
И, оставив в позолоте
Рваный край небесной плоти,
В плавном царственном полёте
Следует за горизонт.
2011
Зенит
блаженный миг на высшей точке
небесной и земной орбит
мы проживём поодиночке
зенит
2016
Зной
Нынче в солнечной плавильне
Дача, сад и огород.
Вон с поспешностью умильной
Воробей из миски пьёт.
Как сапог, натёртый ваксой,
Кот лоснится у двери.
Тень течёт ажурной кляксой
На гамак со мной внутри.
О превратностях стихии,
Ветра получив толчки,
Грустно шелестят сухие
На акации стручки.
2019
Илия
... веяние тихого ветра, [и там Господь].
3 Цар 19:13
Босоногий косматый пустынник,
Нелюдимый суровый пророк,
Веры истинной яркий светильник –
Получаешь великий урок.
Восклицаешь в горячем порыве:
«Жив Господь, пред которым стою!»
Он тебе на скалистом Хориве
Явит дивную нежность свою.
После бури и землетрясенья,
И сверкающих молний окрест
Тишины пеленою кисейной
Обернёт рубежи этих мест.
И, стройнее ливанского кедра,
Привечаемый горним Отцом,
Перед веяньем тихого ветра
Ты закроешь овчиной лицо.
* * *
Как тебе объяснить...
Нам неведомы точные сроки,
Нас питают слабые токи,
Держит вместе тонкая нить.
Надо ли объяснять...
Рассветает всегда на востоке,
Горизонт с вершины широкий,
И не движется время вспять.
2020
Курортник
Я на курорте, правильней сказать – на водах.
Безделье здесь возведено в закон. К тому же
Ничто не смеет вероломно потревожить
Уклад по-староевропейски благочинный.
Лишь только к вечеру безропотно исполнив
Предписанные докторами процедуры,
Слегка скучающая публика влачится
На вялый променад. У главной колоннады
Уже вздымаются и опадают струи
Подсвеченной воды, сменяет Баха Моцарт,
Достичь гармонии движенья, цвета, звука
Пытается прилежный режиссёр, однако
При виде немощных, расслабленных, убогих,
Столпившихся вокруг поющего фонтана,
Приходит вдруг на ум евангельская притча
Об исцелении больного у купальни*.
______________
* Ин., 5:1-9
Мох лесной – моя постель.
Растянусь листочка площе.
Ясень, дуб, сосна и ель
Кроны надо мной полощут.
Так бы вот лежал всю жизнь
Под волнующейся высью
Да глядел сквозь витражи
Из лазури, игл и листьев.
2017
Нейтраль
Златые дни перевелись,
И как-то сразу,
Порывисто вступает жизнь
В иную фазу.
Там воцарившийся минор
Всему владыка,
Сознание помрачено,
Не вяжет лыка.
Оно на холостом ходу
И без ответа,
Когда расколет темноту
Лучами света.
Ничком
Я саднящая рана, я бессильная плоть.
Шарик сдулся, но иглы продолжают колоть
Оболочку, почти испустившую дух.
Разложение. Мнений не может быть двух.
После пушкинской фразы ясный вывод такой:
Если воля пропала, то остался покой.
И теперь мой удел ужасающе прост:
Замерев на земле, превращаться в компост.
2018
Ноль
Склизкой нищенской кашицей
Снег разлит – пропал, пиши.
Тает, колется, крошится
Панцирь льда поверх души.
Проступив, не отогрелась
Бурая земная грудь.
Правят сущим онемелость,
Слякоть, морось, сумрак, муть.
Мир заквашен будто силос
И утратил естество:
Новое не народилось,
Старое уже мертво.
Но, пока дана свобода,
Он не сделал выбор свой;
Медлит в точке перехода –
Равновесной, нулевой.
* * *
Основа одна, не иначе,
У всех гениальных идей:
Разгадки творения алчет
Пытливое племя людей.
Потуги помогут едва ли –
Не колется тайны орех.
И, с дьявольским схожий вначале,
Божественный чудится смех.
2020
Памяти Эдуарда Едигаряна
Как две библейские горы – Синай и Арарат –
Раздельно мы с тобой росли, названый старший брат.
Но в зрелом возрасте возник наш общий перевал.
Он сблизил нас и навсегда родством сердец связал.
От первой встречи до конца счастливой той поры
Промчались пёстрой чередой дары, пиры, костры.
Теперь в душе осталась лишь минувшего печать.
Нам вместе было хорошо пить, говорить, молчать...
Сижу один, окаменев до чувств паралича.
Я камнем стал. Я храмом стал. Во мне горит свеча...
2019
Перед сном
Мысль проникла – тени кротче,
Но проворная вполне:
Землеройкой, древоточцем
Пробирается во мне.
Поскреблась и хочет выйти.
Результат её трудов –
В мозга тайном лабиринте
Новых несколько ходов.
С другого берега
За рябью листьев – гладь воды,
А дальше – крыши, лес и небо.
Груз беспокойной ерунды
Исчез, как будто бы и не был.
Осенний лёгкий холодок,
Свет загустевший, предзакатный.
Не стану, если бы и мог,
Уже отыгрывать обратно.
Цепляется к штанине плеть
Малины с ягодкой последней.
Жить – это значит «быть» уметь,
Всё остальное – вздор и бредни.
2019
Сутра
Дождь отшумел. В окно из сада
Запархивает щебет птиц.
Нам никуда спешить не надо.
Рельеф дубовых половиц
Поглаживают тени веток.
Пёс, развалясь и так и этак,
Вздыхает из-под простыни,
Которой мы с тобой накрыты.
«Свой сон немного протяни,
Не покидай его орбиты!» –
Молю, на милый профиль глядя.
Твои щекочущие пряди
В подушек возвращаю недра,
Уже способный оценить
То обстоятельство, как щедро
Сегодня нанизалась нить
Жемчужин (на санскрите – «сутра»):
Суббота, дача, лето, утро.
Фуэте сует
Бывает, надломится что-то внутри,
Кольнёт – и забудешь про это,
Под монотонный отсчёт «раз, два, три...»
Накручивая пируэты
Заученной, суетной жизни своей
(Возможно, поставят в заслугу)
Быстрее, быстрее, быстрее, быстрей,
По кругу, по кругу, по кругу...
Вертись, отрабатывать номер изволь,
Выдерживай темп метронома,
Пока не накопится смертная боль
Вдоль кромки ползучей надлома.
Хокусай
До последней даты
Кисти не бросай,
Как прожил когда-то
Славный Хокусай.
Это ли не темы
Для искусных рук:
Снег и хризантемы,
На ветру бамбук,
Карпы в водопаде,
Путник и луна,
Копны женских прядей,
Лодки и Волна...
Это не урок ли,
Как свой труд кончать:
Чёрный иероглиф,
Красная печать.
Цадик
Ответов и вопросов,
Трактатов и речей
Ты мастер. Ты – философ,
Учёный книгочей.
На вид – чудак, растяпа,
Любитель сюртуков.
Спирали пейсов шляпа
Сжимает у висков.
Раскачиваясь косо,
Смешав со смехом плач,
Б-жественное просо
Клюёшь, как чёрный грач.
Уйдёшь – придут другие
К намоленным местам.
Пророк Иеремия
Скорбит незримо там.
Внезапно посуровев,
Я чувствую почти,
Как пульсом древней крови
В груди твоей стучит:
«Пока на поле битвы
Израиля сыны,
Не кончатся молитвы
У Западной Стены».
Шаолинь
Равнодушные к славе заслуженной,
К монастырским суровым канонам,
Два дракона играют с жемчужиной,
Пара фениксов ниже – с пионом.
Посредине – стихи императора,
Сочинённые в день посещенья
Чань-буддийской обители. Спрятала
Тень на стеле резьбу посвященья.
Дым курильниц клубится медлительно...
Милость – падшим, победу – отважным.
У послушников строгий учитель, но
Свято верует в то, что однажды
Ими будут миры обнаружены,
Где взаправду, в азарте бессонном,
Два дракона играют с жемчужиной,
Пара фениксов рядом – с пионом.
* * *
Это просто – прямо в кровь,
Это быстро – мозг навылет,
Если жизнь вдруг опостылет,
Как её ни славословь.
Как в одежды ни рядись
Мудреца-эпикурейца,
Боль внутри терзает сердце,
Затаившись будто рысь.
Искушая вновь и вновь,
Чей-то голос волю пилит:
«Это быстро – мозг навылет,
Это просто – прямо в кровь».
* * *
Евгению Пацино
Нахлынет чувство, мысль придёт,
Слова возникнут, в текст слагаясь.
Пока немой. Так в спелый плод
Круглится постепенно завязь.
А после, в отведённый срок,
Приблизившись уже вплотную,
Уста познают пряный сок
Плода – и текста речь живую.
Неусыпаемо
Е.П.
Царь Давид щиплет струны,
Бьёт поклоны монах...
Через времени дюны
Перекличка в веках.
Никуда ей не деться.
Из начала в конец
Строками Псалмопевца
Осенён псалмочтец,
Славословя до дрожи
И горя как в огне:
«Не оставь меня, Боже,
Не отрини мене».
Март
Будут ветер и тучи
До скончания лет.
Вьюге злой не наскучит
Гнуть берёзке хребет.
Проткнут пиками сучьев
И на дыбу воздет,
Бьётся, будто в падучей,
«Перекрёстка» пакет.
Снег мешается с грязью.
На скамейке лежит
Сдавшийся безобразью
Пьяный бомж-инвалид,
Он храпит, и клокочет,
И пускает слюну...
Где же Ты – Авва, Отче?!
Ниспошли хоть весну...
Декаданс
От прелести до прелости
Фатален переход:
Всё свежее по первости
Впоследствии гниёт.
У облака и облика
Один удел – пропасть.
На оклик нету отклика,
Не станет целым часть.
И только в полной слабости
Поверженных колен
Даст ощущенье сладости
Неодолимый тлен.
Милость
Т.–В.
На мшистом камне молча внемлю
Скороговорке родника,
Ступнями упираюсь в землю,
Взор устремляю в облака.
На дольний мир, как и на горний,
Любвеобильно излита –
Всего, что есть, нерукотворней –
Божественная Чистота.
Жизнь – театр
Я брею дряхлого отца
На кухне крохотной и бедной,
Мертвы черты его лица,
Обтянутого кожей бледной.
«О чём ты думаешь?» – хочу
Спросить, однако не решаюсь.
Пусть дремлет. Глажу по плечу,
Ответ придумать сам пытаюсь.
Он, верно, маму подхватив,
Кружится с ней в пятидесятых.
Уже не помнятся мотив,
Подробности событий, даты...
Ушла она. А потому
Последний акт семейной драмы
Играть вдвоём – мне и ему –
По прихоти античной Дамы.
Щетину доскоблил станок,
На помазке опала пена.
Ещё не распускай шнурок
На занавесе, Мельпомена!
Июль
Пора цветения цикория,
Тысячелистника пришла.
По очень сложной траектории
Меж ними движется пчела.
Она, ведома осознанием
Значения своих работ,
Не ищет смысл существования,
А хоботком нектар сосёт.
К чему премудрые сентенции,
Когда тут дел невпроворот?
Весь смысл – в сладчайшей квинтэссенции,
Название которой – мёд.
* * *
На дальнем кочевье сумбурного сна
Резвятся небитые плетью
Свободные кони; на ближнем – война,
Дурман, белена, лихолетье.
Отравное зелье, бесовский огонь,
Всеобщая ненависть близки.
А там – вдалеке – трётся гривою конь
О шею подруги-киргизки.
Гармонию гор, наважденье равнин
Толкуй и предсказывай, сонник!
Понятно уже, я не справлюсь один
С трактовкой запутанных хроник.
Душа
Под вавилонскими ивами – арками, сводами –
Тенями неторопливыми, тёмными водами,
Тающим и пропадающим прикосновением
Что-то меняет пристанище, канет в забвение,
Тянется медленно – зыбкое, зябкое, робкое –
Гладью безветренной, словно невидимой лодкою,
Верной движениям старого строгого кормчего,
Плавным скольжением в сторону берега отчего.
* * *
Ничего предсказать невозможно
В смутном времени перемен.
Только чуешь сильнее подкожный
Кровоток артерий и вен.
Как снежок покатившись с откоса,
Нарастает событий ком.
Изогнулась судьба в знак вопроса,
Точно кобра перед броском.
Врубель
Берлинскую лазурь, лиловый сумрак ночи,
Отверстой раковины чёрно-белый перламутр,
Тревожной красоты исполненные очи,
Чей взгляд недвижен, мрачен и обманчиво-премудр,
Мерцающие грани из-под мастихина,
Угля и грифеля плетущие узор черты –
Всё унесла с собой безумия лавина,
И жадно поглотил кромешный омут слепоты.
Старость
Осталось немного дыханий,
Шагов, пробуждений, стихов.
Последнюю мелочь в кармане
Истрачу и буду таков.
Пустой, одинокий, бесстрастный,
Исчезну в назначенный срок,
Надеясь (возможно, напрасно),
Что смерть не предел, а порог.
Йога
Предзимье, нелюбовь и депрессивный ступор
В шавасане приму – смиренной позе трупа.
Я сумраком дышу в медитативной коме,
И вот уходит всё, дыханья разве кроме.
Пропало и оно, а место на экране
Досталось только ей – животворящей пране.
...Всплываю, и меня, как рыбы, тычут тупо
Предзимье, нелюбовь и депрессивный ступор.
Ссора
Из перебранок впопыхах,
В пылу бессмысленного спора
Растёт, как тесто на дрожжах,
И вырастает наша ссора.
И вот уже идут бои
Без правил: жёстко, не на шутку;
И мы позиции свои
Отстаиваем в схватке жуткой.
Ничья. На тех же мы местах.
Врагу не уступив ни пяди,
Дух переводим и в сердцах
Клянём раздор, будь он неладен.
А вдоль нейтральной полосы,
Прадавних тигров саблезубей,
Дозор несут цепные псы
Строптивых наших самолюбий.