Игорь
Истомин

Salomé

Ты думаешь, я чистилище?

Прозрей.

От страсти совсем разбух…

(Только не в губы!)

Передо мной стоит самый опасный зверь.

С ним, вероятно, можно и нужно

Грубо.

Так исступлённо молиться своим богам,

Мироточить,

Припадать к святому иконостасу,

Темнеть от времени, трескаться по бокам.

Нас могут канонизировать,

Но не сразу.

Нимбом твоим станет помешанная луна

Та, что вечно любовников покрывала

Попробуй спасти

всех, кто бос и наг,

Завернув их в свои покрывала.

Ты думаешь, я пророк?

(Я – змей.)

Не ищи во мне божественных откровений.

К чёрту голову! Останавливаться не смей!

Безумие –

Это твой дар, Саломея?

Август

Когда из грозного июля,

Омытого дождём и градом,

Нас выгребают, словно жемчуг,

Оброненный на дно пруда,

Всё катится в полнощный август,

В изнемогающую радость,

Мы знаем, что должно случиться,

Но не предчувствуем, когда.

Я вижу: все созрели звёзды

Галактик сумрачных и древних,

Набухли, светятся от счастья –

В них судьбы мира решены.

Тут пахнет клевером и мёдом,

И как у бабушки в деревне

Душистые мелисса с мятой

Лелеют тяжесть тишины.

Звезда сияет и трепещет,

Окрасив руки перламутром.

Кусай, как яблоко, как сердце

Любимых, брошенных, любых.

Нас эта сладость не отпустит

Ни днём, ни вечером, ни утром.

О пьяный август, что мне делать

В размытых сумерках твоих?

Вдруг всё стемнело, как в театре

(Так плотно сомкнуты кулисы).

Должно быть всё уже случилось –

Ни звука, ни души живой.

Я чувствую, что где-то рядом

Лежит под сенью кипарисов,

Накрытый саваном цветочным,

Олень с пробитой головой.

Вечерние прогулки перед сном

Весна растерянно, немного беспокойно

Меня купает в воздухе вечернем.

Я чувствую как будто напряженье –

На плечи давит лёгкая рука.

О, мама, мама, здесь так сладко спится,

Я вижу, как темнеет густо небо,

Захлебываясь в запахе сирени.

Луна дрожит как треснутый бокал.

И завтра всё как прежде повторится.

Куда уходит детство, детство, детство…

При мне всё, ну куда ему деваться:

Часы, минуты, каждое мгновенье.

Тяжёлым шлейфом тянутся наросты,

Так ни один хирург хребет не слепит,

Как был до жизни с папой и котами.

С тобою будет так же, просто верь мне.

Ах, как нас всех изящно поломали

Родители, друзья, соседи, школа,

Повешенный Артём в девятом классе

И поцелуи в зале у пюпитра.

Вот небо нажимает чуть сильнее,

И кровь мерещится на выбритом затылке.

Такие вот прогулочки под вечер.

А дома засыпаешь как убитый.

Всё правильно, и мы всё заслужили.

Но перед этим – плюшки с красным чаем,

Конфеты не люблю, давай варенье.

Шмели на подоконнике… любое.

(Как вырос благородный спатифиллум!)

Пролистывая «Дао Винни-Пуха»,

Мне кажется, что всё вокруг – подарки,

И даже смерть наполнена любовью.

Вокзал

Как говорится,

не опускайте рук вы!

Прощайте, мой друг,

свидимся лет через двести.

Чтобы стать богом, мне нужно убрать две буквы,

Но кажется с вами

всё на своём месте.

Вот вам объятья, вот поцелуй последний.

Качнулся неловко, взял чемодан –

и к вагонам.

Мне нравилось класть вашу голову

на колени,

Освободив

длинные волосы от заколок.

А ты говоришь,

что я ещё глуп и молод.

Что есть смирение,

а не надрывный вопль.

Пусть нас сожрёт провинциальный город,

Он едва ли хуже

всех городов Европы...

* * *

И длинную, как волосы, траву,

И после ливня розовую землю –

Я, как подарок божеский, приемлю,

Но именем твоим не назову.

Отдельно ты, а мы все заодно.

Кому пропеть унылую балладу?

В саду созрели гроздья винограда,

Но некому их обратить в вино.

Полопались, и тёмная вода

Стекает саваном таинственной разлуки.

Но этой кровью залитые руки –

Последний твой и самый щедрый дар.

* * *

Как море немой и лёгкий,

Земные забыл языки.

Подивятся моей сноровке

Загорелые рыбаки.

Зачем родился двуногим?

Не лучше ли быть волной?

Неисповедимы дороги,

Бегущие подо мной.

* * *

Как мёртвые тела несёт к скале прибой,

Любовь бросает нам свидания под ноги.

Мне кажется, она похожа на запой,

Дарованный немногим.

Бульвары и мосты апрель нарисовал,

Но мы увидим лишь расплывшиеся пятна.

Забудется мотив и главные слова,

Пропетые невнятно.

Знакомые дворы по-новому прочти –

Высокие дома, как стены у купели.

Как всё освещено! И небеса почти

Достигли Рафаэля.

Неважно, что вокруг бурлит другая жизнь.

Немую гладь воды лишь задевает вихрь.

Неспешен рыб косяк. Мы сонные лежим

На самом дне. Так тихо.

Кружилась голова, мы тяжело больны?

Наутро из ларька вернулся с опохмелом,

А ты, и двор, и дом – вы все растворены

В тумане белом.

Колыбельная

Что мы, если не сумма травм

Под тонкой плёнкой?

Засыпать помогают настои трав,

Глаза ребёнка.

Узор на обоях, жёлтый цветок

Посреди леса.

Отчего, скажи, ты так одинок?

Отчего невесел?

Зря, душа моя, не тоскуй –

Печалей много.

Что мы, если не поцелуй

На губах бога?

Что мы, если не дивный сад –

На земле тесно!

Что мы, если не паруса

Полные песен!

Ах, твоя голова в крови

В моих ладонях!

Ах, давай чудеса творить –

Про нас все вспомнят!

Толпе не позволят тебя распять.

Трепещет хронос.

Снова всё обращает вспять

Звенящий голос.

* * *

Контур имеет привычку ощупывать тело,

После любые касания не замечаешь:

Лижут, целуют, глядят руками загривок,

Глаза в потолок: «Делайте, что хотите…»

Вдруг понимаешь, никто тебе, в общем, не близок,

И слышится лучше, как Бог бесстрастной рукою,

Роняет тебя в цветущие, благоуханные

Сады одиночества.

Ласточка

Невыносимо в комнатах закрытых –

Рисует утро новые кошмары.

Сложил костёр суровый инквизитор,

И ведьма предсказанья начертала.

Я выплюнусь в нутро площадной брани,

Морщины города и приступы удушья.

Кого пометят красным (то есть крайним)?

Кого оставят снова безоружным?

Крылом коснётся ласточка небрежно

Щеки, давно не знавшей поцелуя.

Сойдутся на мгновенье смерть и нежность –

Таинственный обряд у аналоя.

Отметина едва ли поправима,

Я поднимаю голову бутона.

Так бога отпевают серафимы!

Так жалобные крики в небе тонут!

Мне хочется оставить дома буйство,

Пульс города поймать, тонуть в сирени!

За пазухой скрывать шестое чувство,

Щемящее, как вечер воскресенья.

Луна, полная до краёв

Сегодня полная луна не знает правил –

Приснилось мне, что скорбный дар меня оставил.

И я, наполненный сиротством, припадаю

К сырой земле, как свежий колос, как подарок.

Раскрылся череп, и вся тяжесть удалилась.

Почти блаженно улыбается Далила.        

(Приятно вырезать из повседневной речи

Распотрошённое, алтарное, овечье).

Но рвётся плёнка сновидения внезапно.

Прольётся музыка в наушники и залы.

Сначала тонкий ручеёк, чуть позже – волны.

Нахмурю брови и прислушаюсь невольно.

Московские чёрные дыры

Что мне не спеть – в молочной слепоте

Я плавал меж ресниц, но не увидел

Ни рук, ни губ. Лишь только мягкий свет,

Струящийся за горизонт событий.

Апрельский дождик, белая сирень,

Ребёнка смех, любовница, приятель…

Я спрятал всех за пазухой своей!

Но может быть, нам надо потерять их.

Мы не спились в Смоленске, и не жаль

Тот рай зелёный и увечный.

Отдай всю нашу молодость, отдай.

Зачем тебе? И мне она не надо.

Но если будем падать в темноту

(Не ту кромешную, беззвёздную, не ту)

Без лиц, без голоса и даже без надежды,

Как лепестки от вишни и черешни –

Я буду плакать и хрипеть, моля:

«Не отдавай, не отдавай меня».

Нам здесь не удержаться – соскользнуть.

Нас раскопают под Зеленоградом.

В Перми, Докембрии лежим повсюду рядом

Глазами провожая Млечный Путь.

Урок привычен? К песням и к ножу

То чёрная звезда, то золотая –

Толкают эти равнодушья глыбы.

Я никого из нас не пощажу.

Помешанно созвездия глотаю,

Как воздух на песке глотают рыбы.

Невербальные манёвры

Сползать по стенке разрисованного лифта,

Себя не помня, и не чувствуя уже

Ни капли дискомфорта от ботинок,

Ни маленькой, но юркой пули.

Закинув голову немного виновато,

Бесцельно вдаль смотреть и удивляться,

Как дверцы, то сходясь, то расходясь,

Скрывают силуэт неторопливый

В дипломатических интригах и расчёте

Холодном как усмешка психопата.

Преступник неминуемо не пойман –

Гласит несправедливости закон.

Но если брать такой ничтожный срок

Как тысяча лет… возмездие приходит

Мгновенно. Как удары молний.

* * *

Нет, ангелы не целовали белый лоб,

И камешки в пальто подложены не ими.

Всё сам, всё сам, стараньями своими

Учился петь, вылечивать озноб,

Справляться со всеобщей пустотой

И важничать над газовой плитой.

Но кто меня лелеял как цветок,

Кому обязан я такому слуху,

Что голоса, мне близкие по духу,

Сливаются в рифмованный восторг?

В нелепой и жестокой кутерьме

Я рос подобно сказочной траве.

Мы сучьи дети, только и всего.

Мы хоронили тело, только тело,

Я вижу ясно, как окаменело.

Куда тебя в цветы или в совок?

Ах, память, память всё перекрои,

Я вспомнил и хочу теперь забыть.

Запомни, мальчик, – выше ручки-ножки,

Запомни эти салочки и прятки.

И, если хоровод идёт налево,

То это про одно всё и про то же.

Москва, Москва, я знаю твой оскал.

Как в ноябре покойники приходят,

Мешают спать, и утром, на восходе

Я вспоминаю, кто меня искал.

Любил, искал

И гладил по головке.

Под яблочный пирог с шипеньем газировки.

Ах, руки твои такие же тёплые,

как при жизни.

* * *

Нет, этот город меня не принял.

Ни как таблетки, ни как сироп.

У входа знаки – на пуповинах

Качалась пара детей сирот.

Похолодало. Завыли жутко.

(Луна-подруга, не дай пропасть!)

Мужчина в чёрной спортивной куртке

Разинул медленно волчью пасть...

Да! Здесь забросят любое тело

В котёл историй, к сырой земле.

Мой город древний, я не хотел бы

Застыть навечно в твоей смоле.

Он не скрывает свои увечья.

Я безразличен к его делам.

Пусть за стеною нечеловечье

Сопит и рыщет по всем углам.

Желтеют окна, дрожит фонарик,

Седеют головы храбрецов.

Среди десятка похожих марев

Пытаюсь встретить её лицо.

Обратимость

Качала колыбельку, а потом –

Коралловые бусы и в поэму.

«Бесстрашная», – нашёптывает дом,

«Бессмертная», – ликуют хризантемы.

Ни времени, ни скрипа половиц,

Пока горит, кровавится работа.

Как выплеснуть на белизну страниц

Кипящий океан до подбородка!

Туманятся зелёные глаза,

Горит земля, принявшая солдата.

– Слыхала, третью ночь бомбят вокзал?

– Я слышу музыку неведомого сада.

Дописано. В обложке новый том.

Непонято. Читают через силу.

Курила в воскресенье, а потом –

Последняя записка и в могилу.

Лет через сто всё снова оживёт,

И запах свежевыструганных досок

Расскажет, что здесь жили повар, кот,

Две дочери и муж темноволосый.

Лишения, миграция, война –

Их выдумал невыспавшийся автор.

Вокруг стоит такая тишина,

Что кажется, вы въедете лишь завтра.

Один

я вижу

как руки бездомно бродят по телу

скитаются тихо в зеркале заднего вида

целуется шутит мой позолоченный идол

солнечный свет

лица раскрасит белым

пахнет губами

цвета раздавленной вишни

смято и сброшено платье с принтом ай лов ю

на шее горит ожог твоих глаз воловьих

ты просто хотела чтоб я себя чувствовал лишним

веду осторожно машину изящного слова

любая неточная буква

смерть и ошибка

меня бесит его самоуверенная улыбка

острая правда

лицо искромсает снова

присвоить тебя как вещь, спрятать в брюшину

зашить бы в подкладку как ампулу с горьким ядом

я просто хочу как преданный пёс быть рядом

с раскрошенным ртом

бегу из горящей машины

один

* * *

Помоги сохранить рисунок на коже,

Наброски глаз и рук чертежи.

Помоги мне исправиться, господи боже,

Утонувшему где-то во ржи!

Не могу больше ждать, когда же твой голос

Скроет тонкий штрих или дуга.

Я бы мог писать, несмотря на свой возраст,

Балерин с пастелей Дега.

Умоляю, прошу: отсеки лишний мрамор,

Оставь мне краски и мастихин!

А ты продолжаешь зло и упрямо

Посылать мне свои стихи.

Призрак

Холодно. Поздно. Вошли в дом.

На побережье сейчас шторм.

Мокрая куртка пахнет костром,

Чайки кричат над Днестром.

Воздух словно воды глоток.

Мой фундамент – речной песок.

Я растворяюсь – эфир, сон,

Горечи первый сорт.

Город сизый окутал смог.

Я так пьян, что просто не смог

Быстро выбить слабость из ног,

Переступить порог.

Репейник

Когда весной

от счастья тяжелею,

И ломит кости

от пьянящего восторга,

Сорви меня, как жалящий репейник,

За тонкое трепещущее горло.

На грудь пристрой зелёною заколкой.

Я принесу тебе

удачу на ладошках.

Скажи мне сколько, сколько, сколько,

Сколько, сколько…

Я дам чуть больше.

Блестит, переливается как Моцарт!

О, я боюсь,

что счастье нас

раздавит.

Оно налилось, брызжет и смеётся.

Подставим солнцу щёки для удара.

Бьёт в голову шампанского бутылка,

Надушен галстук и сверкающее платье.

Так холодно, так холодно, так зыбко…

Сбылось. Сбывается…

как морок,

как проклятье…

Русалка

Я до сих пор

ношу твою походку

на свой манер:

на мне всё так же стильно,

горбато, зябко, слабые колени…

Я был спрядён из воздуха,

я соткан

из напряжения – квадратно и партильно.

(Расслабься, юноша,

подстреленный, олений.)

И илисто,

тошнотно мне от встречи,

и благостно,

и пахнут летом руки!

Я солнечным теплом твоим

накормлен

настолько,

что становится наречьем,

не понимается

родной язык в округе,

как будто ты попал в средневековье.

Как будто больно

выйти из подъезда

на белый свет

к обласканным берёзам;

во двор к ребятам,

что ещё не умирали;

к тому, кто знает:

на земле тебе не место.

Следят глаза, трепещут крылья носа:

моллюски!

соль!

следы морских сандалий!

Заметь, заметь –

я красное, как горло,

тупым стыдом раскрашенное чувство

небесного смешного недотроги.

Ты красишься

как шлюха – слишком густо…

Я не могу ночами спать: то свёрла

в стену, то сводит судорогой

ноги.

* * *

Серые будни становятся торжеством,

Праздником

безопасности и покоя.

Прошлый год был неимоверно жесток,

Следующий – благоприятно настроен.

Совесть застыла бусиной из янтаря.

Сколько погибших ломится в наши двери?

Мы засыпаем на год. До января.

Чтоб всё забыть. И ни во что не верить.

Тянет в походы, особенно по весне –

Только срединный путь и радости йоги!

Вечером в белой ванной не гаснет свет…

Жанна снимает латы и моет ноги.

Советы Святого Иеронима начинающему поэту

Прежде чем писать стихи,

Выкопай себе могилу.

Чтобы там просторно было –

Гроб из граба и ольхи.

Как от взглядов ты раним,

Как царапают кометы!

Стой! Не подходи ко мне ты,

Я – святой Иероним.

Все святые с головой

Погружаются в аскезу.

Вам и так хватает стресса

От общения с собой.

Научить тебя, как льва,

Выполнять простые трюки:

На работе выть от скуки,

Делать деньги из дерьма?

Нам не по пути с тобой,

Не страшись моих советов.

Я из солнца, ты из ветра.

Я – одетый, ты – нагой.

Так и должно! Веселят

Мысли, колются, как иглы.

Бой заранее проигран.

Вот лопата, вот земля.

* * *

Как хорошо! Будто окунаешься!

Вирджиния Вулф

Я видел это много раз:

Выходят замуж и рожают,

Проезд немного дорожает,

И парит на медовый спас.

Компот бормочет в котелке

Вишнёвый, яблочный, брусничный.

Мой кот не признаёт «Cтоличной»,

Ему бы пенки в молоке.

Что будет, вёдро или дождь?

Загадка смуглого пейзажа.

«Вот это счастье!» – кто-то скажет,

Когда ты в дом его войдёшь.

Всей грудью хочется дышать.

Мальчишки куксятся – и в реку.

Цитаты из Умберто Эко

Для них не стоят ни гроша.

Все здесь. Почти. Привет-привет!

Немного в памяти бледнеет

Накинутый июнь на шею

В неполные пятнадцать лет.