* * *
У моего сознания
Испортился выключатель.
Моё сознание
Совершенно не отключается.
Моё сознание
Совершенно не заряжается.
Чтобы эта поломка
Звучала на слух
Не очень страшно и безнадёжно,
Врачи хитроумно
Называют её бессонницей.
* * *
Ночь выдалась
Чёрная-чёрная.
Такой чёрной бывает
Только неблагодарность.
* * *
Каждый раз
При слове «ягуар»
Моё сознание
Устремляется в джунгли,
Раздвигает заросли кустов,
И из их глубины
Раздается рычание зверя.
А буйное воображение
Моего пятнадцатилетнего сына
Хватает красную ручку
И рисует «крутую тачку».
* * *
Ну что Роден! – Родену было просто:
Он брал кусок мрамора,
Отсекал от него всё ненужное,
И получался шедевр искусства.
Попробовал бы он
Взять «Толковый словарь»
Объёмом в сто тысяч слов,
Вычеркнуть из него
Все ненужные слова,
И получить при этом
Что-то стихоподобное…
* * *
Стоит увидеть курящую женщину –
Выпадаю в осадок.
Ничего не могу с собой поделать –
Выпадаю в осадок.
Какие к чёрту «фонарь с аптекой»! –
Вот она – безысходность,
Неизменность и обречённость:
Женщины курят –
Я выпадаю в осадок.
* * *
Глаза Айвазовского
Видели сердце моря.
Глаза Айвазовского
Видели душу моря.
И море с большим удовольствием
Позировало художнику.
Мои глаза
Скользят по поверхности моря.
Мои глаза
Не становятся глазами моря.
Сердце моря
Для них закрыто.
И душу моря
Мне не дано постичь.
Море! Море!
Расскажи мне об Айвазовском…
* * *
Сижу и смотрю,
Как море
Методично себя очищает
От щепок, от грязи и мусора.
Море учит меня терпенью.
Тише, чайки! – Море проводит урок…
* * *
Нет, ну надо же, а!
Мало того, что орех
Похож на мозг человека,
Так ещё и скорлупка
Раскалывается с треском и хрустом
Черепной коробки.
Боже! Боже!
Что ты этим хотел нам сказать?..
* * *
В последнее время ночью,
во время бессонницы,
в самом ярком изображении
вспыхивают в воображении
все совершённые глупости,
все совершённые подлости.
Мне кажется, я начал репетировать
Свой отчёт перед Богом.
* * *
«Это кровь моя, пейте», -
Сказал Бог людям,
Протянув им чашу с вином.
Люди выпили. Очень понравилось.
С тех пор они стали придумывать
Самые разные способы,
Чтобы пить кровь друг друга.
* * *
Аквариум, в котором я живу,
Зовётся Нью-Йорком.
Здесь много очень высоких
Водорослей и планктонов.
Их зовут небоскрёбами.
В моем аквариуме
Толпятся, снуют, копошатся,
Задыхаются в затхлой воде
И с занятым, очень серьёзным
Видом бегут взад-вперёд
И пялятся друг на друга
Сумасшедшие вроде меня,
Такие, как я, идиоты.
И никому невдомёк,
Что в загаженном этом аквариуме
Давно уже необходимо
Поменять воду.
* * *
Утро приходит
С улыбчивым солнцем,
Беззаботное, доброе,
И приносит с собой
Букет лучезарных надежд.
Вечер приходит
С бездомным, задиристым ветром,
Рассыпает надежды
И приносит с собой
Отчаянье и прозренье.
Но нам, любителям басен и сказок,
Сподручней упорно считать,
Что утро мудрее, чем вечер.
* * *
Мрамор под резцом Родена
Артачился, брыкался, чертыхался;
Он никак не хотел становиться
Послушным и безвольным изваяньем –
«Не хочу быть шедевром – и баста!»
Мрамор вообще не хотел
Никем и ничем становиться;
Мрамор хотел оставаться глыбой,
Неотёсанной и бесформенной.
В общем, мрамор хотел оставаться
Самим собой.
Но скульптор смотрел на мрамор
Взглядом плотоядного вожделения.
Мрамор был не обуздан и зол;
Он был тигром, был львом, был мустангом,
Но в руках у Родена
Резец был кнутом и хлыстом,
Скульптор был терпелив и настойчив,
И мрамор, немного ещё побуянив,
С тяжёлым вздохом всё же согласился
Стать шедевром искусства.
* * *
Я мечтал научиться
Жить в океане.
Я считал океан своим домом.
Но ко мне подплыла акула,
Угрожающе покружила вокруг
И сказала:
– Это моя территория.
Убирайся, а то укушу.
Я построил жилище в лесу,
Распахнул перед джунглями душу.
Но вскоре меня обступили
Тигры, медведи и волки,
Угрожающе зарычали
И сказали:
– Мы здесь хозяева.
Здесь тебе нечего делать,
Убирайся в свой каменный мир.
Из саванны меня прогнали
Львы, гиены, гепарды, шакалы.
– Это наша саванна.
Не уедешь – пеняй на себя.
Даже в выжженной, мёртвой пустыне
Не обрёл я покоя и мира.
На меня зашипели
Скорпионы, тарантулы, змеи.
– Это наша пустыня,
И тебе ничего здесь не светит.
Вот поэтому я и живу
В пыли и копоти города.
Но и здесь я – чужой.
Ведь мой город давно разделён
На своих и чужих.
Как-то хозяин города
Вызвал меня «на ковёр»
И угрюмо процедил сквозь зубы:
– Что ж, пока поживи. Там посмотрим.
Скоро выборы – дашь мне свой голос.
Но только помни: не смей забываться.
Этот город – моя территория.
* * *
В стране моего детства
Были самые вкусные пончики.
Ах, какая была в них начинка!
И как много было на них
Нежной сахарной пудры!
Временами мне кажется,
Что мне удастся передать словами
Их непередаваемый вкус,
Не сравнимый ни с чем аромат…
Нет, не могу передать.
Мне сегодня не верит никто.
Дети хитро смеются
И перемигиваются друг с другом:
«Ну и пончики в папином детстве!
Нам таких и во сне не увидеть!
Ведь теперь таких пончиков нет».
Да, небольшая деталь:
Эти самые вкусные пончики
Были только в школьном буфете.
И во время уроков
Вся школа,
Наплевав на Юлия Цезаря,
На Ньютона и Пифагора,
То и дело поглядывала на часы,
Дожидалась звонка,
Чтобы с гиком, вприпрыжку
Добежать до буфета и пончиков.
А вы говорите – не верим…
* * *
Жаль, что я – не комар.
Жил бы себе припеваючи.
Кусал бы людей меж лопаток.
Хрен бы меня достали!
* * *
Как ужасно волнуется небо!
Небо снова в преддверии шторма.
Оно вот-вот опрокинется навзничь
И обнажит своё дно.
Мне никогда ещё не доводилось
Видеть небо таким взволнованным.
Сбившись в кучу,
Белеют и блеют барашки.
Ветер рвёт паруса, рушит мачты;
Здесь и буря, и шквал, и тайфун,
Ураган и цунами;
Хлёсткий ливень, и град, и гроза.
И это всё – в сопровожденье грома
И вспышек молний – атрибутов шторма.
А через несколько мгновений –
Полный штиль.
Ну, абсолютный штиль,
Ну просто – тишь да гладь.
И небо смотрит ясными глазами
И улыбается – с кокетливым прищуром,
Широкою младенческой улыбкой.
Как будто не было ни шторма, ни грозы.
Формула неба
Я кое-как представляю,
Как Творец отделил
Друг от друга сушу и воды,
Из каких лучезарных материалов
Вылепил солнце, луну и звёзды,
Сотворил живую и неживую природу...
Но небо, Господи! Небо...
Из чего оно всё-таки выткано?
Ведь небо – это не просто
Воздушная бездна...
Сколько помню себя,
Всё пытаюсь найти и понять
Формулу неба...
* * *
Аэропорт – озонная дыра.
Она то и дело поглощает
Наших родных и близких.
Впоследствии они объявляются
В каких-то далёких,
Как правило, сказочных странах.
Ну да, в тридевятом царстве,
В тридесятом государстве,
За морями и океанами.
Они подают нам весточку
Электронной почтой или по «Скайпу».
И тогда сердце возвращается на своё место,
А жизнь – в свои берега.
Эта весточка сполна оправдывает
И компенсирует их исчезновение.
И мы перестаем ненавидеть
Поглотивший их аэропорт.
Аэропорт – озонная дыра...
© Гурген Баренц, 2017–2021.
© 45-я параллель, 2021.