* * *
До сумерек – лишь несколько минут,
и снова птицы облаком кудлатым
остатки дня на крыльях унесут
туда, где небо ранено закатом...
Шкатулка снов закрыта на «сезам».
Да к чёрту! В ночь-обрыв лечу, не веря
твоим улыбкам, собственным слезам –
всей той странице прошлого, что пере-
листнула, ни строки не изменив...
Ну вот, опять я – в образности тропов...
Какой «обрыв»?! - типичный нервный срыв,
а может, бунт каких-нибудь микробов,
то бишь болезнь... Ату её, ату!
Пойду-ка съем таблетку аспирина,
а то жую какую-то мечту,
реальный мир бессовестно отринув!
Горячий душ. Потом – горячий чай
с гречишным мёдом. Или нет – с бальзамом:
прощай, простуда! И хандра, прощай:
пойду взгляну в лицо телепрограммам;
в уютности диванного нутра
боевичком каким-нибудь помаюсь.
И – крепкий сон. До самого утра.
Но это будет не моя реальность...
* * *
Ну как же мне теперь называться взрослою
(не много значит, что детские мерки жмут!),
когда так явно заполнено небо звёздами,
и я под ними – невидимый лилипут...
Вот было же время: задумайся и – нанизывай
слова на нити мыслей: святые дни.
А нынче период не то чтобы очень низменный,
но слишком уж прозаический, чёрт возьми!..
Заполненный суетливо делами малыми
да знойным маревом: лишнего не дыши...
Как будто его очерчивали лекалами
по старым меркам меняющейся души...
Дни наступают завтраками и завтрами,
лелеют когда молитву, когда грешок.
А ночи к осени делаются внезапными,
и мне в них спится, правда, не хорошо.
И мне молчится – яростно, до испарины,
до тонкой грани: чуть-чуть – и порвётся нить...
До тех стихов, которые не исправлены
пока никем из умеющих говорить...
* * *
Я всё придумала сама,
И вы, друзья, не виноваты,
что время выдало сполна
моих фантазий результаты.
Как много в мире дивных мест!
Но я себя лишила места,
создав отчаянный подтекст
несуществующего текста.
В сюжет вписаться и не тщусь:
виной придавливает плечи...
Я миру верить научусь,
когда за все долги отвечу.
Карточный домик
И было у отца три сына:
двое умных, а третий дурак
Грешных, спаси нас, Господи, сохрани!
Бездна за краем остро щекочет нервы.
Время колодой карт разбросало дни:
поровну всем, но кто-то закончит первым.
Кто-то везучий (к такому и карты льнут
только высокой масти да всё по паре)?
Или кому натурою – ловкость рук,
если другая удача – увы – в опале?
Или азартный, всецело вошедший в раж –
тот, что ни мига сомнениям не оставил?..
Вся наша жизнь – не более чем мираж,
карточный домик с глухим лабиринтом правил.
Много ли значат – козыри на руках
в этой никем не познанной круговерти?
Тот, кто остался якобы в дураках,
чаще всего выигрывает у смерти.
На целую вечность
1.
Скрыла тучами зима
звёзды.
До Христова Рождества –
постно...
Мир заснеженный белёс,
пресен...
мне же хочется – до слёз! –
песен.
«Замолчавшее» перо –
плата?
Но, сменив на серебро
злато –
солнца свет на озорной
вечер,
наколдую нам с тобой
встречу,
где, коснувшись неги уст
(устья),
в душу тёплою вольюсь
грустью;
разомкну твои уста
страстью,
потому что нет поста –
счастью.
2.
Ты в тело входишь, как в собор
молитвой входит прихожанин,
где осторожно, словно вор,
за витражами многогранен
и осуждён извечно, мир
струится гибкими лучами...
Ты, уходящая ночами
отсюда – в сумрачный эфир
(легко минуя шесть небес,
в своё заветное – седьмое),
рождаешь смутный интерес –
земным проверить неземное.
А возвратившись, не спеша
обрывки снов сплетаешь в ересь...
Но как же мы с тобою спелись,
моя мятежная душа...
3.
Ещё от горя в горле ком,
а я угадываю звёзды
над туч мохнатым потолком.
Так неожиданным мазком
бывает новый мир воссоздан
(слияньем тысячи примет,
себя не вписывая в драму –
случайно выплеснут сюжет
за позолоченную раму):
в морозный воздух – дым из труб
исторгнут: печи «надышали».
И вьётся, тёплое, у губ
моих дыханье...
Не душа ли?..
4.
Вчера ещё грусть меня –
в молчании уличила,
но как же в смятенье я
вдруг стала красноречива!
Душа от рутины – прочь
спешит, презирая даты,
в ту – выдуманную – ночь,
в тот нежный момент, когда ты
закроешь (ох, неспроста
любовь называют драмой)
своими – мои уста:
я стану безмолвной самой
на целую вечность –
миг…
Стрела
Вся жизнь – преддверие разлук
того, что нам казалось целым...
Судьба натягивает лук,
в него закладывая стрелы,
и, словно мастер, не спешит
лишить творение опеки.
Как подошли! Как хороши!
И вместе – думали – навеки...
Головку положив на грудь
слегка взволнованного лука,
стрела ещё не знает: суть
соединения – разлука.
* * *
Всё это было: город чужой, но милый,
Душное лето, высохшее до пыли.
Помню, какую бурю в душе носила,
как по ночам рыдала, теряя силы,
а по утрам опять надевала крылья.
Всё подчинялось логике катастрофы;
всё никогда и не было бы иначе.
Ночью дневную боль изливала в строфы,
а поутру, нутро обжигая кофе,
нежной улыбкой приманивала удачу.
Долго хранила письма твои – в коробке,
спрятанной – лишь бы дальше – в потёмках хлама.
Счастье? Конечно, выдалось! Но коротким.
И ненадёжным. Даже каким-то робким:
я от него, убогенького, устала.
Мне-то хотелось – бешеного, ознобом,
или пожаром, или девятым валом:
детская вера в то, что сюжет основан
нашей любви – не разлукой, а чем-то новым,
чем-то особенным, ранее небывалым...
Время шепнуло: меняются только даты!
Всё остальное миру известно столь же,
как и гадалке, раскидывающей карты...
Господи, я ничего не боюсь, пока Ты
веришь в меня, даже если – никто больше…
* * *
Мысли прозой, казалось, проще:
говори себе, говори.
Меньше ритма, компактней площадь
(ничего себе алгоритм?!)
Проговаривай, примиряясь,
сочетание «быт и я»,
в пышный куст превращая завязь
немудрёного бытия...
«У меня всё отлично!» – тренинг,
«Кроме...» – дальше идёт сюжет,
тот, что выпестовало время
на невидимом рубеже;
просчитало немало партий,
лучший вычислив вариант,
но опять я смешала карты,
и штрафной потянула фант:
то грущу, то болею, ноя;
и кошмарные вижу сны.
Всё, конечно, пройдёт: весною
нет спасения от весны!
Отсвирепствовали морозы,
март капелью красноречив.
Вот и я выдаю (не прозой!)
бесполезный речитатив.
Запереть бы сундук наитий,
ключ на радости променяв...
Если ищете вы событий,
то найдёте. Не у меня.
Не в стихах.
Словно спящий улей,
жизнь рассвета смиренно ждёт.
Счастье – вечное «накануне»,
а событья – уже не в счёт.
* * *
Вкусней чем любовь
отравленный кофе.
Владимир Бродский
«Мистерия-буфф»
Гуща тумана к стёклам окна прилипла;
тени рассыпаны, словно конструктор «Lego».
Осень бредёт по городу, дышит хрипло,
кутает плечи – ветром, а ноги – снегом.
Холодно. Снова холодно. И тоскливо.
Столик в кафе сегодня – ковчегом Ноя,
точкой опоры – и время течёт мимо,
на поворотах, как ветер в трубе, воя.
Знаешь, а я согреться хочу всё меньше;
даже стихи – с метелями притерпелись.
Счастье? – напраслина: взбалмошно, сумасшедше –
не выходя из комы, впадает в ересь.
Беды похлеще умеют слагать строфы,
ставя автограф морщинами в междубровье...
Чувствуешь горечь? – опять отравили кофе.
Кто этот яд умудрился назвать любовью?
* * *
Лето закончилось. Круг разорван. Ночь просочилась в окна.
Сердцу наскучил обычный ритм: выпрыгнуть норовит.
Рыжий фонарь посреди газона в сумерки светом воткнут:
ночь для него – это тьма снаружи, а для неё – внутри.
Руки повсюду находят дело, мысли находят память,
полную боли, и прячь не прячь её – отзвуки налицо.
Так, без кольца показался голым ей безымянный палец
правой руки, и кричащим – левой, если надеть кольцо.
Фотоальбомы ласкает взглядом: призрачный мир подобий,
ставший реальней, чем всё, что рядом: зрячесть любви и снов.
Целые числа давно в опале: время слагает дроби,
словно осколки совместных дат – прежних её основ.
Господи, есть ли на свете солнце, что золотисто тронет
бледные будни её событий, нервный её покой?!.
Ей не хватает одной-единственной линии на ладони –
той, что была – на двоих – судьбою: он её взял с собой...
* * *
Впасть не в отчаянье – в стихи,
как только ночь права предъявит
на мир, внося в разряд стихий
сон, омывающий от яви.
Забыться. Впрочем, не дано:
дурные мысли всюду вхожи,
особенно – когда темно,
когда мурашками по коже
картины виденного днём.
Я от тоски спасаюсь чаем...
Согреться. Думать об одном –
что этот мир необычаен;
что всё на свете по плечу
тому, кто не страшится ноши
(так жертва верит палачу
в слепой агонии: «А может..?»)
А может, всё - черновики
ещё не высказанных истин?
...Мост у задумчивой реки
моими помыслами выстлан.
Бежать от этого моста,
не зная, дальше делать – что мне?
(мои глаголы неспроста
все в НЕопределённой форме).
Но мир в уставшие мехи
души вдохнёт беспечность дали,
где суждено моей печали
впасть не в отчаянье –
в стихи.