Дмитрий
Ларионов

* * *

Был дождь. Из синих стрел воды,

Что падали в полынь,

На камни…

Склонили головы. И с каждой головы

Нам ветер сосчитал

Количество волос. Он облегал в пространства

Между нами.

Вишнёвый вечер выполз /дождь прошёл/

На кромку города. Где пьянь и прочие – не косолапят.

-------------------------------------------------------------

Ныне я с подстриженными волосами.

И ты давно не носишь шёлк,

Которым сшиты сливочные платья.

Двое

Когда ты был с ней – наступало утро.

Проснулась – ни о чём не спросила.

Ты мог рассказать обо всём. Поминутно.

Перечислив глаголы. В полотна

Текстиля завёрнуты были.

Иначе нельзя. Смотря друг на друга,

Изредка – в комнатный угол,

Отвлекаясь на окна –

Снова любили.

Девочка с карандашами

Девочка жила в деревянном доме. Рисовала

цветными карандашами. Любила сидеть на брёвнах,

сваленных в палисаднике. Казалось, дом был на краю обвала,

частично в болоте… Там, с кем ты есть, – трудно найти виновных:

таки да, родителей – не выбирают. Их судьба и поступки

перешли на твоё положение. К счастью – стала другой. Время

с чёрно-белыми слайдами, что делимо на сутки,

выгибалось в кривую. Твои – стали прямыми. И Пиренеи

были всегда за окном. В декабре отмеряла круги в библиотеку,

/Сэлинджер, Стейнбек/ пыльные полки и ныне

в твоих отпечатках. Загибая страницы, вечерами готовясь к ночлегу,

до весны – зимовала. Месяца остальные

шли на своих парусах. Заметь, ничто не случалось сначала,

потому что имело конец. «Чего бы тебе ни внушали,

есть только пристань. Далее – путь к причалу», –

объяснила мне девочка с карандашами.

Детство

Детство. Многое было ярче.

Положим – немые сны. Такие видывал мальчик,

в отличие от остальных, его – имели окрас и запах.

Неведомый ныне простор.

И плоскость не знала парабол,

тепло – киловатт. Притом – в детстве многое было ярче

/вижу со стороны – на цыпочках маленький мальчик.

Скрип половиц избяных…/.

Одуванчик в городе

А.Т.

Мальчик в городе – одуванчик. Жёлтым был, сторонился ветра.

Жил случайным и ничего не значил. Созрел чуть в мае.

К началу лета загустел млечный сок в цветоносной стрелке.

Уродилось семя. Солнцеволосый, почти Есенин

/жаль, не в поле – в «чужой тарелке»…/.

 На него смотрели – не свысока, а сверху. Лишь в пресном небе

 Проступала перхоть: то бишь звёзды-окуни, выходя на нерест,

 Зажигались в своих участках, месяц – как мякиш хлеба…

 Мальчик смотрел налево. Мальчик – цветок. Приземист

 И невысок. Иные – сезон на клумбах. Через

 Каких-нибудь пару дней – он уже попадёт на руки.

 На ладонях будет. В ладонях – ему теплее. Ему – теплее.

 Главное – не вплетённым /украшением быть в галерее/, остальное – счастье.

 Последнее, что знал, когда прикасался и целовал запястья,

 Так это имя. Твоё имя, Настя.

Одуванчик в чаще

Одуванчик божий, с песочною кожей,

встречным – прохожий. Лето в Поволжье

дождливо и ягодно. Недалече грибные места

для вельможей – тут и грибы тебе, тут тебе ягода

спелая. Единицы таких на всю полосу – схожи. Прожит

сезон. Однолетние жизни – положим, так тоже – есть свои

тяготы. И если встревожат – растопчут – не значит, что дожит.

Значит – хватило сапожек для тех, кого гложут; Шаги неумелые, якобы…

Осознание

Дикая ягода горчит

на языке. Нет больше слов,

есть мысли. Молчи.

Над городом – светло.

Что привело

тебя?..

Скребя в кармане мелочью

/эквивалент как равноценность/,

под ругань пьяной сволочи,

постой один.

…а знаешь, Дим!

Её плевки на серость

асфальтовую, брусчатку и бетон

/пардон, у фонаря разлитая моча – не в счёт/ –

повадки дикарей; должно быть, чёрт

летящим мыслям шепчется вдогон…

Тебе – в другой вагон.

И не иначе – увидал, когда

среди полей ты вышел:

повилика одуванчик

задушила/обняла?

Одна пчела была

на них дана Всевышним.

Одна пчела.

Прогул

На обочине мне достаточно одной пары обуви,

каркаде-рассвет; чай с лепестками суданской розы

в кафе за углом. Первыми этот город покинут голуби.

Хочешь быть другом – отпусти, не подобая взрослым:

сухость слов, серость ревности, недостаточность времени

на тех, кто ближе. Иначе спутаешь цифры. Линейка юности

коротка. Тоньше – линии от руки. Повремени. Мы временны,

всемогущий Гончар не использует глину – остывающий пластилин...

Чайки вернулись в город. Моё ремесло – созерцать ранним утром

дыхание неритмичного города; и, почему-то, Ока – обращается в Нил.

Река

Ты – моё продолжение

Ты – мой город

наши телодвижения без оговорок

можно назвать любовью

что возможна в определённое

время суток

Так у реки – верховье

если в русле – легко потерять рассудок

* * *

А.Т.

Ты была беспричинна. Красива под светом лампы

На кухне, у общей знакомой.

В тот вечер, наверняка, я был для тебя самым малым

/бесславным/. Этот малый – давно б получил на плечи...

Ты была – половина. Чуть странна. Не стеснялась песен.

На двоих – широка страна; Февраль – тополинен,

Ноябрь – тесен.

Вспоминали детство. Курили. Слухи чинили к сплетням

/у антресоли зевнула дверца – там отродясь не бывало моли/.

Когда постелили постель, откатили столик,

Я знал, что усну – последним.

Шественник

Начало – имело место. И отцы уронили семя.
Матерясь – выпекали сдобу.
Глиняное тесто. Появление человека.
А после – в прорубь...

Дорогу – завтра. Надета обувь. И сена запах
В дуге аорты /щекочет сердце/ – набрал и замер.
Просрочил юность. В тебя глазами смотрело небо.
Над суходольным лугом ветра ходили.

И ты не слышал. Просил лишь яблок. Для той, что будет –
Немного лилий. Влекомый веком – не стал героем,

Собой – на трассе, ходьбе – не строем.
Лишь человеком.

* * *

Это заложено речью.

Филологией – разрешено:

Если в слове: «любовь» зачеркнуть вторую

И пятую буквы, не составит труда из оставшихся –

Собрать слово: «боль».

Точно садовнику, что на суглинистой почве, в поиске брюквин

Лишь полевую капусту находит.

И на лестничной клетке – легко спутать с музыкой

Убегающий в раковину отзвук открытого крана.

Она эту дверь для тебя не закрыла на ключ.

Если смел, если пел, тогда – заходи.

Выворачивай к чёрту

Пустые карманы.