Все стихи Дмитрия Бирмана
* * *
Дай високосному году закончиться,
не торопись с умножением бед,
пусть многоточие снова отсрочится –
слушай вселенной незримый совет.
Пей влажный воздух глотками и радуйся
запахам снега, костров и машин.
Просто плыви с облаками,
под градусом,
просто допей.
Долюби,
допиши...
* * *
Из ниоткуда в никуда
всегда тяжёлая дорога,
но привыкаю понемногу,
года, наверное, года…
Житейский опыт, пустозвон,
бьёт в тишине по барабанам,
и я зализываю раны
под тихий колокольный звон.
В объятьях нежность и покой,
и лёгкий запах той измены,
что строит между нами стену
и разрушает нас с тобой.
И снова мечется тогда
душа беспомощным котёнком,
я становлюсь опять ребёнком,
года, наверное, года…
* * *
Мне перестали сниться сны,
когда в телесном одеяньи
приходят гости в подсознанье,
и ставят память на весы.
Когда я накрываю стол,
и водкой подчую ушедших,
по сонной радуге пришедших
мне сделать совести укол.
Когда врастяжку разговор...
Не разговор, а монологи!
И, как предвестие тревоги
ответ – молчание в укор.
Я знаю, что не виноват,
но не спешу на толковище,
где лютый ветер злобно свищет,
где не спасёт ни сват, ни брат.
Из ниоткуда жду друзей,
когда удобная подушка
погладит ласково макушку,
и ангел встанет у дверей.
* * *
Не начинай словопренья нервически,
не разрушай покосившийся дом,
перетерпи. Раздвоение личности
может быть сможешь исправить. Потом.
Просто себя обними и задумайся,
вспомни улыбку свою по утрам.
Памяти нашей любимые улицы
ждут и скучают по тихим шагам.
Дай високосному году закончиться.
Не торопись с умножением бед.
Ночью и днём мелодичная звонница
шлёт от ушедших далекий привет.
* * *
Не пишется, сука, не можется!
Душа расползлась как овсянка,
устал видеть в зеркале рожу я,
звоню всем друзьям спозаранку.
Под кофе несу околесицу,
и строю воздушные замки,
за слово поддержки и лестницу
я вывернусь весь наизнанку!
О, лестница в небо! Лед Зеппелин,
года вереницей ушедшие...
На то, что тогда был нацелен я,
сейчас – как мечты сумасшедшего.
И, вместо улыбки джокондовой,
в сети только рожки, а рожицы
кричат мне про «правду посконную»...
Не пишется, сука, не можется!
* * *
Ночью город пахнет нежностью,
недосказанностью слов,
лёгкой, ласковой небрежностью
несбывающихся снов,
сигаретным дымом, вьющимся
из окошек – чёрных дыр,
храпом, весело несущимся
из зашторенных квартир...
Город ночью пахнет радостью
чьих-то встретившихся рук,
и прощеньем чьих-то слабостей,
и предчувствием разлук,
ненавистною бессонницей
в ожидании зари,
и, конечно же, как водится,
жарким запахом любви!
* * *
Осенняя любовь наполнена туманом,
дождями за окном и грустью по утрам,
последнюю главу последнего романа,
читаю не спеша, читаю по слогам.
Опавшая листва, высокое давленье,
запавшие глаза – бессонницы каприз,
к финалу подошло второе отделенье
концерта, где я сам – продюсер и артист.
Осенняя любовь, иллюзия надежды,
то нежность до краев, то сладкая тоска,
застывшая душа, без сброшенной одежды,
ждёт мел своей судьбы, как школьная доска.
Вдруг стёртые слова становятся родными,
а запахи дождя напомнят океан,
и сложатся года в твоё простое имя...
Осенняя любовь, всё за тебя отдам!
* * *
Пил тишину осенний листопад,
и на вершине тихого
блаженства,
достигнув, как казалось, совершенства,
слова шептал я снова невпопад.
Мне снились вновь пророческие сны,
и я в поту холодном просыпался,
зачем-то мне стократно повторялся
тот мамин вздох «Дожить бы до весны...»
Шла осень в наступление на лень
и разгильдяйство летнего безделья,
шуршащим смехом странного веселья
гнал листопад, накрыв мой судный день.
А я заклеил окна, чтоб зима
не разомкнула холодом объятья,
пусть до весны не сбудутся заклятья
и осень забирает все права,
пусть под ногой, свой замыкая круг,
поёт «Аминь» листва, слегка охрипнув,
сны посветлеют, боль уйдёт, затихнув,
и вдохновенье возвратится вдруг...
И Муза, на кровать мою присев,
прошепчет мне уже слова другие,
деревья улыбнутся мне, нагие,
и к песне сам напишется припев!
* * *
Храню тепло твоей руки,
и продолжаю, по привычке,
не закрывать пока кавычки
и слышать легкие шаги.
Во сне опять тебя ласкать,
и чувствовать, как наши души
в момент, когда заложит уши,
сольются. Словно благодать
с небес спускается на землю.
Грешны мы, милая, с тобой,
но ветер и ночной прибой
наш грех божественный приемлют.
Храню тепло твоей руки,
и увожу в пустом вагоне
твою фигурку на перроне,
дождь и на лужах пузырьки...
* * *
Я всё чаще вспоминаю папу,
может это старость, господа?
Как он брёл по зимнему этапу
десять лет неведомо куда.
Чаще говорю его словами
и смотрю с прищуром сквозь года.
Может это догорает пламя,
что во мне зажгла его звезда?
Он всё чаще снится мне, ребята,
то больной, то строгий, то чужой,
и не только в горестные даты
он приходит поболтать со мной.
Только нет канвы у разговора,
что поделать, это просто сон,
говорит он «Позвони!» сурово.
Я с утра не помню телефон...