Андрей
Фамицкий

Андрей

лежит на злополучном поле

и смотрит, смотрит в облака,

уже не средоточье боли,

не просветление – пока.

но вот уже топочут кони,

жужжат французы о своём,

и что такое в этом стоне,

что мы дышать перестаём?

* * *

в конце концов, поэзия важней

всего на свете,

ещё немного поблуждаю в ней

и кану в нети.

смотрю в окно и вижу стадион,

трамвай, троллейбус,

я должен лицезреть со всех сторон

твой мир, твой ребус.

пустой вагон везёт пустой портфель

в депо пустое,

а в полночь сочиняется апрель,

тепло простое.

тетрадь закрою, юркну в темноте

под одеяло.

теперь представь, что нет меня нигде

и не бывало.

* * *

как плодоносит яблоня-дичок

в последний раз!

у старика любовь в провалы щёк

бежит из глаз.

а ведь просил её ещё вчера,

и всё никак.

он понимает, что пришла пора

и это знак.

отнять бы мог и веточку привить,

да смысла нет:

вдогонку не преминет отравить

дурак-сосед.

а что ему, его цветущий сад

давно отцвёл,

зато глаза сверкают и блестят,

и сам как вол.

проходит мимо – только вслед плюёт,

как идиот…

он поднимает почерневший плод

и в рот кладёт.

* * *

коридор кончается бесконечностью,

за которой стоит звезда.

ты сидишь, дуреешь с какой-то нечистью,

как давно ты попал сюда?

да и как сидишь – взад-вперёд болтаешься

от двери до другой двери.

говорят, что и та бесконечность – та ещё,

и звезда – с темнотой внутри.

и пока ты ждёшь, не подходит очередь,

не оставить ли всё как есть,

раз не станут там ни любить, ни потчевать?

ты заходишь. и вот я здесь.

* * *

молодость смеётся на морозе,

старость шею кутает в кашне,

в секонд-хендах роется в привозе,

вечер отдаёт презренной прозе,

обживает страшное во сне.

вот очков надломленная дужка,

кот плешивый, свитер шерстяной

и для друга рядом раскладушка.

старость не стоит и равнодушно

молодость обходит стороной.

* * *

мы поедем на электричке

не куда-нибудь на кулички,

а куда-нибудь навсегда,

где крапивы полно, клубнички

и колодезная вода.

на огромном велосипеде,

из волшебного сна соседи,

будут дети кататься там,

а под вечер склонять к беседе

станут Рильке и Мандельштам.

а назавтра мы встанем рано

не с продавленного дивана,

но с отринутого одра –

петь Муслима и Адриано,

пить бессмертие из ведра.

здесь подводит черту эпоха,

среди сныти, чертополоха,

прочей солнечной чепухи

продолжаются тут неплохо

пчёлы, мёд, человек, стихи.

* * *

облако входит в облако,

облаком становясь.

что до стихов – два столбика,

чтобы наладить связь

с облаком, с небом, с космосом,

с теми, кто с нами врозь.

с тем, кто чудесным образом

всех нас прошёл насквозь.

* * *

пока мой город изнывает от

политики, жары, литературы,

пока ещё не кончился завод

у сердца и другой аппаратуры,

пока мы говорим друг другу «ты»

и в транспорте отдавливаем ноги,

пока у дня хватает долготы

и времени – у нас – на диалоги,

пока добры, безумны, влюблены

и быть свободным позволяет смета,

попробуем ещё и без войны –

а вдруг у нас получится и это.

* * *

поэзия шептала: «к бою»,

и я хватал картонный меч.

я думал, что чего-то стою,

ну, надо ж было в землю лечь.

и вот лежу и в ус не дую –

как есть поэт, ни дать ни взять.

и знаю истину святую,

но не успел её сказать.

* * *

сад будет продан, вырублен, сожжён,

какие вечера, какие вишни!

вот бледный Чехонте вошёл с ножом,

нож для бумаг – но все актёры вышли.

жизнь не игра, но больше чем игра,

как ни люби вишнёвое повидло,

а сцены надвигается гора,

за ней ни сада, ничего не видно.

один сценарий съел, другой порвал,

а третий взял пилу, на то и ноша...

как всем известно, это был провал,

но все тебя запомнили, Антоша.

* * *

сигарета, упавшая в снег,

пролежала в снегу до весны,

и её подобрал человек

до того, как его унесли.

«не кури!» – заклинает Минздрав,

«не дури», – обнимает Господь,

и один из них, может быть, прав,

а другой захотел подколоть.

кто-то знает, а я ни гу-гу.

поздорову скажи подобру,

где твоя сигарета в снегу,

та, которую я подберу?

* * *

собака писает на снег

а новый год как новый век

всё начинается сначала

уходит бездна из-под ног

душа оставлена в залог

и только музыка звучала

а за углом круги своя

а за столом твоя семья

хоть в тесноте да не в обиде

ты приведёшь сюда её

и все почувствуют: своё

и все уснут а вы не спите

там вы вдвоём потом втроём

живёте весело внаём

ну что ещё сказать о браке

заведены часы на шесть

не любит тёща любит тесть

а ты мечтаешь о собаке