Алексей
Шихалёв

2001

Среди горных вершин

Наше время бежит,

Вдаль шагают усталые ноги.

Ты не проклят

Ты просто навеки забыт,

Как ненужный рюкзак у дороги.

Небосвод подожгут голубые огни,

Заискрят звездопадами вспышек.

Помню южную ночь накануне весны

И глаза повзрослевших мальчишек.

В их глазах отражалось сияние Луны,

Мать в платке у родного порога.

А ещё в тех глазах посредине войны

Я увидел присутствие Бога.

Мы живём в темноте,

В царстве рваного сна.

Тянет дни непростая работа

В недрах южной весны,

Где домашние сны

Прерывает огонь миномёта.

Здесь сомнения нет!

Только лампочек свет

Поплывёт в полумраке позиций.

По наводке на цель

Смотрят прямо в прицел

Молодые, суровые лица.

Так проходят часы

В раскалённых горах,

Где ведут облака хороводы.

Где свирепый Аргун

Вместе с талой водой,

Унесёт наши лучшие годы.

Наши судьбы сейчас параллельно идут,

Мы теперь каждый сам,

Понемногу,

Но приходят во снах напряженье минут,

Млечный Путь

И присутствие Бога.

Весна

Незаметно пришла весна.

Ветер пьяный листает дни.

Февралём зацепив дома,

Улетают в закат они.

По пути в обновлённый мир,

Развевая земную грусть,

Я забуду надеть пальто.

Это можно сегодня.

Пусть.

Пусть уносятся вдаль мосты,

Наполняя асфальт водой.

Пусть счастливо орут коты,

В мой единственный выходной.

В синих лужах у стен пивной,

Отражается новый день.

Свистопляс в голове хмельной,

И домой возвращаться лень.

Накрывает район весна,

Слышу льдин мелодичный треск.

Я в квартире в объятьях сна,

Под балконом шумит Ижевск.

Память

Вижу белое солнце в зените,

Там под звуки серебряных струн,

Разорвав вековые граниты,

По ущелью грохочет Аргун.

Вижу, между высоток палатки

Закопались в обрывистый склон,

Как огромные дачные грядки.

Только кончился дачный сезон.

Летний дождь да туманы сырые.

Чай индийский на дне котелка.

Мы уходим совсем молодые,

Растворяя в себе облака.

Нас связали суровые нити.

Каждый помнил и каждый хотел,

Чтобы ты никогда не увидел

В двадцать лет человека в прицел.

Письмо

Дети в школе,

Но холодно в классе.

Буква А.

Выпускной нынче класс.

Наступила зима на Донбассе,

Восемь лет замерзает Донбасс.

По холодным домам серебрится

Белый иней потерянных лет.

Снег идёт.

И устало ложится

На увядший сентябрьский букет.

Снег кружится в разрушенном классе,

Мёрзнут руки, но в сердце тепло.

Пишет девочка мальчику Васе.

О любви.

Непростое письмо.

Буквы ровные в детском блокноте

Чуть округлы и чётко ясны.

Как ты там, в добровольческой роте?

Так же видишь волшебные сны?

Я не вижу.

И только однажды,

В бесконечную ночь ноября,

Уплывает кораблик бумажный,

Унося в неизвестность тебя.

Подожди одинокий кораблик,

Время есть до осенней зари.

От причала растерзанных фабрик

В неизвестность меня забери.

Решено.

И сомнения стёрты.

Пусть борта накрывает волной.

Можешь плыть хоть в чистилище к чёрту,

До исхода останусь с тобой.

Буквы ровные в строчки садились,

Цельным фронтом построившись в ряд.

И озябшей рукой выводились,

Под раскаты ночных канонад.

Завтра утром стремительной птицей 

Полетит фронтовое письмо.

Чтобы там, у передних позиций

Смерть забыла своё ремесло.

Снег кружится в разрушенном классе. 

Мёрзнут руки,

Но в сердце тепло.

Возвращайся с позиции, Вася,

Сохрани непростое письмо.

Убегу

Убегу в золотые поля,

Там под крышей небес голубых,

Деревеньки вращает земля,

В хороводе столбов верстовых.

Убегу и забуду про то,

Как в висок барабанят дела.

Пусть висит в гардеробе пальто.

И пиджак,

Полинялый едва.

Убегу от надутых вельмож,

От авралов мирской суеты.

Я уйду в недозрелую рожь,

Как, смирясь, уходили в скиты.

Утону в златоглавой глуши,

Позаброшу печали невзгод.

Убегу!

Осуждать не спеши.

В добрый путь!

Пусть поможет Господь!

Уезжаю из душных столиц

Уезжаю из душных столиц,

Все дела отложив на потом.

В суете обезличенных лиц

Потерялся мой старенький дом.

Снова осень кружит за окном

Хороводом отмерянных лет.

Наша жизнь – пассажирский вагон,

И в кармане плацкартный билет.

Плыли в вятских туманах огни,

Приближался знакомый перрон.

Город спит на пороге весны.

Расскажу вам о городе том.

Он имеет характер прямой,

Словно улиц-лучей прямота.

Старый храм над уснувшей рекой

Аккуратно считает года.

Много в мире других городов,

Многим в жизни сильней повезло,

Лишь в одном, среди вятских снегов,

Мне судьба подарила тепло.

Вновь зовут тепловозов гудки,

И встречает привычный вокзал.

На прощанье обняв по-мужски,

Этот город меня провожал.

Как отец вслед помашет рукой:

Возвращайся в родные края,

Только дома душевный покой.

Я вернусь.

По-другому нельзя.

Часовые

По просторам огромной России,

Вдалеке от житейских морей

На пригорках стоят часовые

В куполах опустевших церквей.

Летний зной да туманы сырые,

Иль февраль ворошит снегопад,

На пригорках стоят часовые,

В тишине их лампады горят.

Здесь бывало под звуки гармошки,

Под рязанский цветной хоровод,

Заиграют по избам окошки

В православный шестнадцатый год.

Здесь когда-то любили, женились.

«Отче наш», – повторяли уста.

И на Пасху поближе садились

В каждом доме, встречая Христа.

Налетели тревожные годы

Чёрным солнцем да криком ворон.

И никто не ведёт хороводы

И не вспомнит забытых имён.

Лишь они православной загадкой

Неизменно стоят на постах.

И огни зажигая в лампадках,

Прячут грозы в огромных крылах.

Для того, чтобы помнили люди,

Чтоб вернулись в покинутый дом.

Ты поверь!

И лампада зажжётся

Летним вечером в сердце твоём.

Январь

Стали дни исключительно резки,

Стали ночи морозно-длинней.

Это гонит январь в перелески

Табуны белоснежных коней.

На пригорках от края до края

Юный снег удивительно чист.

И ложится, по ветру играя,

Запоздавший осиновый лист.

По ухабам петляет дорога,

Я по ней, как тот лист, запоздал.

Шёл один без креста и без Бога,

Но на счастье тебя повстречал.

Пусть былое уже не вернётся,

Всё исчезнет, печали и страх.

Только мы.

И январское солнце

золотится в твоих волосах.

Октябрь

Октябрь переехал в мой дом над рекой,
Раскинул осеннюю грусть.
Стихи шелестит пожелтевшей листвой,
И ветром поёт наизусть.

Октябрь переехал и в дымке речной,
На склоне холодного дня.
Туман, собирая в рукав дождевой,
Настойчиво манит меня.

Он эхом заплачет в окрестных лесах,
На ветках сосны вековой:
«Пойдём погоняем задумчивых птах!
Сыграем, Алёшка, с тобой!»

Мой мир

Земля проталиной чернела.
Лес оживал от тишины.
Везде в природе было дело,
Как будто не было войны.

Как будто не было раскатов,
Ревущих мин, снарядных трасс,
Как будто живы те ребята,
Что нет в отряде среди нас.

Опять распаханы дороги,
День застилает сизый дым,
И внемлют каменные Боги,
Безумным сыновьям своим.

Среди ручьёв капели звонкой,
Среди оттаявших равнин,
Горит мой мир лучинкой тонкой,
И я сгораю вместе с ним.

Красный ключ

День за окошками мается,
Топчет свою колею.
Я как законченный пьяница,
Жизнь допиваю свою.

Мне бы уехать отседова,
Бросить постылый уют.
В логово доброе дедово,
Где по старинке живут.

Мне бы в сарае поленницу,
В ней озорные дрова.
Чтобы Большую Медведицу,
В зимнюю ночь согревать.

Кошку, собаку весёлую,
Пару гусей под окном.
Жизнь православную новую,
Жить христианским трудом.

Месяц, другой,
Дело к осени.
Дождь.
Поредел косогор.
Скоро декабрьские проседи,
Сядут на старый забор.

Что-то не видно Алёши нам.
Кстати, а где он вообще?
Ходит.
Счастливый, взъерошенный.
С Господом.
В Красном Ключе.

Сибирская весна

Скачет, скачет белый мячик,
Гонит прочь седую мглу.
Солнце лучиком мастачит
Разноцветную юлу.

Скачет, скачет выбивает
Из заснеженных полей,
Капли ветреные стаей
В фиолетовый ручей.

Суетливо греет тайно,
Серебрит,
Бежит вперёд,
Разгоняет снег хрустальный
По окраинам болот.

Припустил,
Летит как птица.
Зяблик, Иволга, Орлан.
На крылах его искрится
Бирюзовый океан.

Льды тяжёлые ломая,
Ускоряя новый день,
Солнце журавлиной стаей,
Возвращается в Тюмень.

Деревня

Ах, деревня, родная деревня,
Мир отцовский, бревенчатый, древний,
Покосились заборы твои.

Зарастают поля понемногу,
И хвалу деревенскому Богу
На рассвете поют соловьи.

Ах, деревня, родная деревня,
Временами привидится в ней мне,
Между ёлок мерцающий путь.

Мчимся с горки на саночках с братцем,
От февральских снегов отряхаться,
И на тёплых полатях уснуть.

Фонарь

Я шёл с собой наедине,
При свете фонарей.
Был тусклым свет,
И лишь один
Сиял чуть-чуть бодрей.

Я поравнялся с фонарём,
И в дымке заводской,
Услышал осторожный скрип.
И тихое:
«Постой,

я вижу тысячи людей,
Спешащих по утрам.
Светить для них тоскливо мне,
Среди огней реклам.

Никто не пишет писем мне,
Не скажет мне: привет!
А я в ответ дарю вдвойне,
Свой бирюзовый свет.

Вот двое рядом на скамье
Влюблённых городских
Глядят на блики дальних звёзд,
А я свечу для них.

Сейчас погасну.
Будет тьма.
Опомнятся тогда.
Ведь старый уличный фонарь
Важнее, чем звезда».

Больница

Я помню сельскую больницу,
Резных дверей её овал.
Где терапевт – знакомый рыцарь,
Над рецептурой колдовал.

Я помню недопитый кофе,
Стоял на тумбочке твоей.
А в коридорах кто-то охал,
Что жизнь становится больней.

Что не находятся лекарства,
В аптечке старой у поста.
Что где-то есть иные царства,
Где жизнь прекрасна и проста.

Врачи – болезням властелины.
В больницах царствует уют.
А пациенты-побратимы
Им славу вечную поют.

Здесь на окраине станицы,
Весна вошла в вечерний сад.
А терапевт – усталый рыцарь
Дежурил третий день подряд.