Александр
Твардовский

* * *

Вся суть в одном-единственном завете:

То, что скажу, до времени тая,

Я это знаю лучше всех на свете –

Живых и мёртвых, – знаю только я.

Сказать то слово никому другому

Я никогда бы ни за что не мог

Передоверить. Даже Льву Толстому –

Нельзя. Не скажет – пусть себе он бог.

А я лишь смертный. За своё в ответе,

Я об одном при жизни хлопочу:

О том, что знаю лучше всех на свете,

Сказать хочу. И так, как я хочу.

1958

Две строчки

Из записной потёртой книжки

Две строчки о бойце-парнишке,

Что был в сороковом году

Убит в Финляндии на льду.

Лежало как-то неумело

По-детски маленькое тело.

Шинель ко льду мороз прижал,

Далёко шапка отлетела,

Казалось, мальчик не лежал,

А всё ещё бегом бежал,

Да лёд за полу придержал...

Среди большой войны жестокой,

С чего – ума не приложу, –

Мне жалко той судьбы далёкой,

Как будто мёртвый, одинокий,

Как будто это я лежу,

Примёрзший, маленький, убитый

На той войне незнаменитой,

Забытый, маленький, лежу.

1943

* * *

Дробится рваный цоколь монумента,

Взвывает сталь отбойных молотков.

Крутой раствор особого цемента

Рассчитан был на тысячи веков.

Пришло так быстро время пересчёта,

И так нагляден нынешний урок:

Чрезмерная о вечности забота –

Она, по справедливости, не впрок.

Но как сцепились намертво каменья,

Разъять их силой – выдать семь потов.

Чрезмерная забота о забвенье

Немалых тоже требует трудов.

Всё, что на свете сделано руками,

Рукам под силу обратить на слом.

Но дело в том,

Что сам собою камень –

Он не бывает ни добром, ни злом.

* * *

Есть имена и есть такие даты, –

Они нетленной сущности полны.

Мы в буднях перед ними виноваты, –

Не замолить по праздникам вины.

И славословья музыкою громкой

Не заглушить их памяти святой.

И в наших будут жить они потомках,

Что, может, нас оставят за чертой.

1966

* * *

Звёзды, звёзды, как мне быть,

Звёзды, что мне делать,

Чтобы так её любить,

Как она велела?

Вот прошло уже три дня,

Как она сказала:

– Полюбите так меня,

Чтоб вам трудно стало.

Чтобы не было для вас

Всё на свете просто,

Чтоб хотелось вам подчас

Прыгнуть в воду с моста.

Чтоб ни дыма, ни огня

Вам не страшно было.

Полюбите так меня,

Чтоб я вас любила.

1938

* * *

Листва отпылала,

           опала, и запахом поздним

Настоян осинник –

           гарькавым и легкоморозным.

Последние пали

           неблёклые листья сирени.

И садики стали

           беднее, светлей и смиренней.

Как пот,

           остывает горячего лета усталость.

Ах, добрая осень,

           такую бы добрую старость:

Чтоб вовсе она

           не казалась досрочной, случайной

И всё завершалось,

           как нынешний год урожайный;

Чтоб малые только

           её возвещали недуги

И шла бы она

           под уклон безо всякой натуги.

Но только в забвенье

           тревоги и боли насущной

Доступны утехи

           и этой мечты простодушной.

1966

* * *

На дне моей жизни,

           на самом донышке

Захочется мне

           посидеть на солнышке,

На тёплом пенушке.

И чтобы листва

           красовалась палая

В наклонных лучах

           недалёкого вечера.

И пусть оно так,

           что морока немалая –

Твой век целиком,

           да об этом уж нечего.

Я думу свою

           без помехи подслушаю,

Черту подведу

           стариковскою палочкой:

Нет, всё-таки нет,

           ничего, что по случаю

Я здесь побывал

           и отметился галочкой.

1967

* * *

Не хожен путь,

И не прост подъём.

Но будь ты большим иль малым,

А только – вперёд

За бегущим днём,

Как за огневым валом.

За ним, за ним –

Не тебе одному

Бедой грозит передышка –

За валом огня.

И плотней к нему.

Сробел и отстал – крышка!

Такая служба твоя, поэт,

И весь ты в ней без остатка.

– А страшно всё же?

– Ещё бы – нет!

И страшно порой.

Да – сладко!

1959

Невесте

Мы с тобой играли вместе,

Пыль топтали у завалин,

И тебя моей невестой

Все, бывало, называли.

Мы росли с тобой, а кто-то

Рос совсем в другом краю

И в полгода заработал

Сразу всю любовь твою.

Он летает, он далече,

Я сижу с тобою здесь.

И о нём, о скорой встрече

Говоришь ты вечер весь.

И, твои лаская руки,

Вижу я со стороны

Столько нежности подруги,

Столько гордости жены.

Вся ты им живёшь и дышишь,

Вся верна, чиста, как мать.

Ничего тут не попишешь,

Да и нечего писать.

Я за встречу благодарен,

У меня обиды нет.

Видно, он хороший парень,

Передай ему привет.

Пусть он смелый, пусть известный,

Пусть ещё побьёт рекорд,

Но и пусть мою невесту

Хорошенько любит, чёрт!..

1936

* * *

Нет, жизнь меня не обделила,

Добром своим не обошла.

Всего с лихвой дано мне было

В дорогу – света и тепла.

И сказок в трепетную память,

И песен стороны родной,

И старых праздников с попами,

И новых с музыкой иной.

И в захолустье, потрясённом

Всемирным чудом новых дней,-

Старинных зим с певучим стоном

Далёких – за лесом – саней.

И вёсен в дружном развороте,

Морей и речек на дворе,

Икры лягушечьей в болоте,

Смолы у сосен на коре.

И летних гроз, грибов и ягод,

Росистых троп в траве глухой,

Пастушьих радостей и тягот,

И слёз над книгой дорогой.

И ранней горечи и боли,

И детской мстительной мечты,

И дней, не высиженных в школе,

И босоты, и наготы.

Всего – и скудости унылой

В потёмках отчего угла...

Нет, жизнь меня не обделила,

Добром своим не обошла.

Ни щедрой выдачей здоровья

И сил, что были про запас,

Ни первой дружбой и любовью,

Что во второй не встретишь раз.

Ни славы замыслом зелёным,

Отравой сладкой строк и слов;

Ни кружкой с дымным самогоном

В кругу певцов и мудрецов –

Тихонь и спорщиков до страсти,

Чей толк не прост и речь остра

Насчёт былой и новой власти,

Насчёт добра

И недобра...

Чтоб жил и был всегда с народом,

Чтоб ведал всё, что станет с ним,

Не обошла тридцатым годом.

И сорок первым,

И иным...

И столько в сердце поместила,

Что диву даться до поры,

Какие резкие под силу

Ему ознобы и жары.

И что мне малые напасти

И незадачи на пути,

Когда я знаю это счастье –

Не мимоходом жизнь пройти.

Не мимоездом, стороною

Её увидеть без хлопот,

Но знать горбом и всей спиною

Её крутой и жесткий пот.

И будто дело молодое –

Всё, что затеял и слепил,

Считать одной ничтожной долей

Того, что людям должен был.

Зато порукой обоюдной

Любая скрашена страда:

Ещё и впредь мне будет трудно,

Но чтобы страшно –

Никогда.

1955

О скворце

На крыльце сидит боец.

На скворца дивится:

– Что хотите, а скворец

Правильная птица.

День-деньской, как тут стоим,

В садике горелом

Занимается своим

По хозяйству делом.

Починяет домик свой,

Бывший без пригляда.

Мол, война себе войной,

А плодиться надо!

1945

* * *

Перед войной, как будто в знак беды,

Чтоб легче не была, явившись в новости,

Морозами неслыханной суровости

Пожгло и уничтожило сады.

И тяжко было сердцу удрученному

Средь буйной видеть зелени иной

Торчащие по-зимнему, по-чёрному

Деревья, что не ожили весной.

Под их корой, как у бревна отхлупшею,

Виднелся мертвенный коричневый нагар.

И повсеместно избранные, лучшие

Постиг деревья гибельный удар...

Прошли года. Деревья умерщвлённые

С нежданной силой ожили опять,

Живые ветки выдали, зелёные...

Прошла война. А ты всё плачешь, мать.

1945

Признание

Я не пишу давно ни строчки

Про малый срок весны любой;

Про тот листок из зимней почки,

Что вдруг живёт, полуслепой;

Про дым и пух цветенья краткий,

Про тот всегда нежданный день,

Когда отметишь без оглядки,

Что отошла уже сирень;

Не говорю в стихах ни слова

Про беглый век земных красот,

Про запах сена молодого,

Что дождик мимо пронесёт,

Пройдясь по скошенному лугу;

Про пенье петушков-цыплят,

Про журавлей, что скоро к югу

Над нашим летом пролетят;

Про цвет рябиновый заката,

Про то, что мир мне всё больней,

Прекрасный и невиноватый

В утрате собственной моей;

Что доля мне теперь иная,

Иной, чем в юности, удел,-

Не говорю, не сочиняю.

Должно быть – что ж?– помолодел!

Недаром чьими-то устами

Уж было сказано давно

О том, что молодость с годами

Приходит. То-то и оно.

1951

* * *

Просыпаюсь по-летнему

Ради доброго дня.

Только день всё заметнее

Отстаёт от меня.

За неясными окнами,

Словно тот, да не тот,

Он над ёлками мокрыми

Неохотно встаёт.

Медлит высветить мглистую

Дымку – сам не богат.

И со мною не выстоит,

Первым канет в закат.

Приготовься заранее

До конца претерпеть

Все его отставания,

Что размечены впредь.

1966

Размолвка

На кругу, в старинном парке –

Каблуков весёлый бой.

И гудит, как улей жаркий,

Ранний полдень над землёй.

Ранний полдень, летний праздник,

В синем небе – самолёт.

Девки, ленты подбирая,

Переходят речку вброд...

Я скитаюсь сиротливо.

Я один. Куда идти?..

Без охоты кружку пива

Выпиваю по пути.

Все знакомые навстречу.

Не видать тебя одной.

Что ж ты думаешь такое?

Что ж ты делаешь со мной?..

Праздник в сборе. В самом деле,

Полон парк людьми, как дом.

Все дороги опустели

На пятнадцать вёрст кругом.

В отдаленье пыль клубится,

Слышен смех, пугливый крик.

Детвору везет на праздник

Запоздалый грузовик.

Ты не едешь, не прощаешь,

Чтоб самой жалеть потом.

Книжку скучную читаешь

В школьном садике пустом.

Вижу я твою головку

В беглых тенях от ветвей,

И холстинковое платье,

И загар твой до локтей.

И лежишь ты там, девчонка,

С детской хмуростью в бровях.

И в траве твоя гребёнка, –

Та, что я искал впотьмах.

Не хотите, как хотите,

Оставайтесь там в саду.

Убегает в рожь дорога.

Я по ней один пойду.

Я пойду зелёной кромкой

Вдоль дороги. Рожь по грудь.

Ничего. Перехвораю.

Позабуду как-нибудь.

Широко в полях и пусто.

Вот по ржи волна прошла...

Так мне славно, так мне грустно

И до слез мне жизнь мила.

1935

Сверстники

Давай-ка, друг, пройдём кружком

По тем дорожкам славным,

Где мы с тобою босиком

Отбегали недавно.

Ещё в прогалинах кустов,

Где мы в ночном бывали,

Огнища наши от костров

Позаросли едва ли.

Ещё на речке мы найдём

То место возле моста,

Где мы ловили решетом

Плотичек светлохвостых.

Пойдём-ка, друг, пойдём туда,

К плотине обветшалой,

Где, как по лесенке, вода

По колесу бежала.

Пойдем, посмотрим старый сад,

Где сторож был Данила.

Неделя без году назад

Всё это вправду было.

И мы у дедовской земли

С тобой расти спешили.

Мы точно поле перешли –

И стали вдруг большие.

Наш день рабочий начался,

И мы с тобой мужчины.

Нам сеять хлеб, рубить леса

И в ход пускать машины.

И резать плугом целину,

И в океанах плавать,

И охранять свою страну

На всех её заставах.

Народ мы взрослый, занятой.

Как знать, когда случится

Вот так стоять, вдвоём с тобой,

Над этою криницей?

И пусть в последний раз сюда

Зашли мы мимоходом,

Мы не забудем никогда,

Что мы отсюда родом.

И в грозных будущих боях

Мы вспомним, что за нами –

И эти милые края,

И этот куст, и камень...

Давай же, друг, пройдём кружком

По всем дорожкам славным,

Где мы с тобою босиком

Отбегали недавно...

1938

* * *

Стой, говорю: всему помеха –

То, что, к перу садясь за стол,

Ты страсти мелочной успеха

На этот раз не поборол.

Ты не свободен был. И даже

Стремился славу подкрепить,

Чтоб не стоять у ней на страже,

Как за жену, спокойным быть.

Прочь этот прах, расчёт порочный,

Не надо платы никакой –

Ни той, посмертной, ни построчной, –

А только б сладить со строкой.

А только б некий луч словесный

Узреть, незримый никому,

Извлечь его из тьмы безвестной

И удивиться самому.

И вздрогнуть, веря и не веря

Внезапной радости своей,

Боясь находки, как потери,

Что с каждым разом всё больней.

1967

* * *

Чернил давнишних блеклый цвет,

И разный почерк разных лет

И даже дней – то строгий, чёткий,

То вроде сбивчивой походки –

Ребяческих волнений след,

Усталости иль недосуга

И просто лени и тоски.

То – вдруг – и не твоей руки

Нажимы, хвостики, крючки,

А твоего былого друга –

Поводыря начальных дней...

То мельче строчки, то крупней,

Но отступ слева всё заметней,

И спуск поспешный вправо, вниз,

Совсем на нет в конце страниц –

Строки не разобрать последней.

Да есть ли толк и разбирать,

Листая старую тетрадь

С тем безысходным напряженьем,

С каким мы в зеркале хотим

Сродниться как-то со своим

Непоправимым отраженьем?..

1965

* * *

Я знаю, никакой моей вины

В том, что другие не пришли с войны,

В том, что они – кто старше, кто моложе –

Остались там, и не о том же речь,

Что я их мог, но не сумел сберечь,-

Речь не о том, но всё же, всё же, всё же...

1966

Я убит подо Ржевом

Я убит подо Ржевом,

В безымянном болоте,

В пятой роте,

На левом,

При жестоком налёте.

Я не слышал разрыва

И не видел той вспышки, –

Точно в пропасть с обрыва –

И ни дна, ни покрышки.

И во всем этом мире

До конца его дней –

Ни петлички,

Ни лычки

С гимнастерки моей.

Я – где корни слепые

Ищут корма во тьме;

Я – где с облаком пыли

Ходит рожь на холме.

Я – где крик петушиный

На заре по росе;

Я – где ваши машины

Воздух рвут на шоссе.

Где – травинку к травинке –

Речка травы прядёт,

Там, куда на поминки

Даже мать не придёт.

Летом горького года

Я убит. Для меня –

Ни известий, ни сводок

После этого дня.

Подсчитайте, живые,

Сколько сроку назад

Был на фронте впервые

Назван вдруг Сталинград.

Фронт горел, не стихая,

Как на теле рубец.

Я убит и не знаю –

Наш ли Ржев наконец?

Удержались ли наши

Там, на Среднем Дону?

Этот месяц был страшен.

Было всё на кону.

Неужели до осени

Был за н и м уже Дон

И хотя бы колёсами

К Волге вырвался о н?

Нет, неправда! Задачи

Той не выиграл враг.

Нет же, нет! А иначе,

Даже мёртвому, – как?

И у мёртвых, безгласных,

Есть отрада одна:

Мы за родину пали,

Но она –

Спасена.

Наши очи померкли,

Пламень сердца погас.

На земле на проверке

Выкликают не нас.

Мы – что кочка, что камень,

Даже глуше, темней.

Наша вечная память –

Кто завидует ей?

Нашим прахом по праву

Овладел чернозём.

Наша вечная слава –

Невесёлый резон.

Нам свои боевые

Не носить ордена.

Вам все это, живые.

Нам – отрада одна,

Что недаром боролись

Мы за родину–мать.

Пусть не слышен наш голос,

Вы должны его знать.

Вы должны были, братья,

Устоять как стена,

Ибо мёртвых проклятье –

Эта кара страшна.

Это горькое право

Нам навеки дано,

И за нами оно –

Это горькое право.

Летом, в сорок втором,

Я зарыт без могилы.

Всем, что было потом,

Смерть меня обделила.

Всем, что, может, давно

Всем привычно и ясно.

Но да будет оно

С нашей верой согласно.

Братья, может быть, вы

И не Дон потеряли

И в тылу у Москвы

За неё умирали.

И в заволжской дали

Спешно рыли окопы,

И с боями дошли

До предела Европы.

Нам достаточно знать,

Что была несомненно

Там последняя пядь

На дороге военной, –

Та последняя пядь,

Что уж если оставить,

То шагнувшую вспять

Ногу некуда ставить...

И врага обратили

Вы на запад, назад.

Может быть, побратимы.

И Смоленск уже взят?

И врага вы громите

На ином рубеже,

Может быть, вы к границе

Подступили уже?

Может быть... Да исполнится

Слово клятвы святой:

Ведь Берлин, если помните,

Назван был под Москвой.

Братья, ныне поправшие

Крепость вражьей земли,

Если б мертвые, павшие

Хоть бы плакать могли!

Если б залпы победные

Нас, немых и глухих,

Нас, что вечности преданы,

Воскрешали на миг.

О, товарищи верные,

Лишь тогда б на войне

Ваше счастье безмерное

Вы постигли вполне!

В нем, том счастье, бесспорная

Наша кровная часть,

Наша, смертью оборванная,

Вера, ненависть, страсть.

Наше всё! Не слукавили

Мы в суровой борьбе,

Всё отдав, не оставили

Ничего при себе.

Всё на вас перечислено

Навсегда, не на срок.

И живым не в упрек

Этот голос наш мыслимый.

Ибо в этой войне

Мы различья не знали:

Те, что живы, что пали, –

Были мы наравне.

И никто перед нами

Из живых не в долгу,

Кто из рук наших знамя

Подхватил на бегу,

Чтоб за дело святое,

За советскую власть

Так же, может быть, точно

Шагом дальше упасть.

Я убит подо Ржевом,

Тот – ещё под Москвой...

Где-то, воины, где вы,

Кто остался живой?!

В городах миллионных,

В сёлах, дома – в семье?

В боевых гарнизонах

На не нашей земле?

Ах, своя ли, чужая,

Вся в цветах иль в снегу...

Я вам жить завещаю –

Что я больше могу?

Завещаю в той жизни

Вам счастливыми быть

И родимой отчизне

С честью дальше служить.

Горевать – горделиво,

Не клонясь головой.

Ликовать – не хвастливо

В час победы самой.

И беречь её свято,

Братья, – счастье своё, –

В память воина-брата,

Что погиб за неё.

1945