Ольга Гуляева

Ваниль

На крышах пастила, суфле, зефир.

Мы греемся в хрущёвском тёплом пузе.

Идёт снаружи, медленный, как финн,

Бабинаташин сладкий котик Кузя,

Идёт по делу, важен и ленив,

Бубнит в усы: мороз необоснован;

И гармонична к яблоку ваниль...

О да, о да - я знаю это слово.

И тесто дышит, делаясь большим,

Теплеет, расстоявшись в полудрёме.

А в голове моей карандаши

Рисуют столбик и его термометр;

Рисуют столбик, движущийся вверх,

Но не кристаллы зонтичных метёлок,

И каждый проходящий человек

Становится большим. Большим и тёплым.

На крышах пастила, суфле, зефир.

Мы греемся в своих хрущёвских чумах.

И по делам величественный сфинкс

Снаружи ходит в ожиданье чуда.

Мама, привет. Ты понимаешь, мама -

Мир обустроен сегодня весьма двояко -

Этот, похожий на доброго Торквемаду,

Вряд ли в себе обнаружит черты маньяка.

Можно, конечно, на этом месте устроить драму -

Я научилась расчеловечить и обезличить,

Но, мама, я вижу - Ева даёт Адаму

"Яблоко" Нины Риччи.

Мама, я не хочу на большую сцену.

Я одинока, мама, как в келье инок.

Мама, не торопись поедать плаценту.

Не перекусывай пуповину.

Мама, они хохотали, они орали,

Так бесновались в поиске виноватых.

Мама, ты понимаешь, я в полном праве

Встроить себя в любой расщеплённый атом.

Мама, они вовлекали меня в брейкдансинг,

Мама, они о тебе говорили всуе.

Мама, ты знаешь - я им живой не дамся.

Что же до них - друг с другом пускай танцуют.

Если оставить немного противоречий -

Всё очевидно: в итоге любовь согреет.

Но мама, пойми: я вряд ли сейчас замечу,

Если Гондвана сойдётся опять с Пангеей.

Мама, да всё нормально. А если в целом -

Я в Антарктиду - жить и считать пингвинов.

Мама, не торопись поедать плаценту.

Не перекусывай пуповину.

Озябшее нутро укутывая шалью,

Пытаешься ползти, нащупываешь дно.

Снаружи моросит Вселенная, большая,

И рушатся её основы из основ.

И нити жемчугов из бабкиной шкатулки,

И цепи, что Гефест при мне наколдовал

Ссыпаются со стен кусками штукатурки,

Ссыпаются со стен на пыльный тротуар.

И паучок в углу в себя вбирает нити,

На волю отпустив своих засохших мух.

Магнитик из Москвы. Возьму тебя, магнитик,

Возьму тебя, Москва, и подарю ему.

Фрагменты голосов в мутнеющих машинах

И свет от фонаря еси на небеси,

Проказник паучок. И я - неразрушима.

Вселенная моя снаружи моросит.

И всё, что не срослось, и всё, что обветшало,

Шеве́лится ещё и тычется в плечо.

Гефест. Наколдовал. Вселенная. Большая.

Проказник паучок проказник паучок

Жую шпинат, о всяком думаю. Мне лет уже, наверно, сто.

А Валентина Гризодубова летит с восторгом на восток.

Я против Гитлера и Сталина. Я за величие любви.

Не погибай на испытаниях, Полина, милая, живи.

Все испытания рискованны, а риск - оправданный вполне.

Я стану лётчицей Расковой, но не стану гибнуть на войне.

Привет, пространство неисправное. Зачем зовёшь меня вперёд?

Летели девушки без радио, но посадили самолёт.

А неба нет, но надо выдумать, раз нету неба на земле.

А вы для перелёта выдайте мне шоколад и пистолет.

Считайте это заявлением. Я надеваю галифе.

И поколение Миллениум сидит, как котики, в кафе.

Выйдя из комнаты, но не найдя искомых,

Ищущих грани правды оставив с носом,

Я заведу себе маленького дракона

С крыльями цвета спелого абрикоса.

Найду его в мягкой траве с перебитой ножкой,

Нервно скулящим в глубокой тени акаций -

Он полосатый, усатый - почти что кошка.

Он ведь дружить умеет - почти что Карлсон.

Закутаю в тряпочку, вынесу при пожаре,

Сварю ему море, сделаю крепкий кофе

И стану любить, пускай и воображаем,

И стану лелеять, кормить, развлекать, драконить.

Выйдя из комнаты, но это ещё не скоро,

Свет разгляжу - весёлый, многоголосый

И заведу себе маленького дракона -

Белого, говорящего, глазастенького такого

С крыльями цвета спелого абрикоса.