Ирина Соляная

Спустил все то, что накопил,
Оставив лишь на день последний.
Утратил цель,  растратил  пыл
И вдруг узнал, что ты наследник

Полцарства. Что там? Теремок,
А в нем — высокая светёлка.
И ты, поверь, не одинок,
С веселым другом серым волком.

Вас ждет охота на лисиц,
Вперегонки в лесу пробежка.
Ты станешь худ и смуглолиц,
Наденешь мягкую бекешку.

А вечный недруг - царь Кощей,
Что из соседнего Полцарства
Покличет вдруг на миску щей,
Что лучше всякого лекарства.

Ты соберешься в пять минут.
Течет Калина недалече.
И никому нет дела тут,
Что ты ушел с сумой заплечной.

И ты взойдешь на полмоста,
Увидишь половину речки,
И осознаешь: непроста
Лежат тут кости человечьи...

Всё это морок, глупый бред,
И нет ни терема, ни волка...
Есть ипотека, черствый хлеб,
И ты москвич - в  стогу иголка...

Но вмиг назад не повернуть,
Хоть волк завоет вслед протяжно,
И тонет в несколько минут
Кораблик снов твоих бумажных.

Судьба отмеривала щедро,
Дарила радость и тепло...
Но медленно, по миллиметру
Под кожу проникало зло. 

Больничным коридором тихо
Ушла Надежда навсегда,
А вместо Нади -  бабка Лихо
И тетка старая  Беда

Расселись возле тощей койки.
Чекушка водки, стопари...
И пели со слезою горькой:
«Гори звезда его, гори».

Пусть с затухающим кадилом
Ходила Верка вкруг стола,
Копали новую могилу
Два твердокаменных кайла.

Когда шепнул: «Нет больше мочи»,
Зажмурив веки от тоски,
Вошла Любовь под сенью ночи,
Пригладив потные виски.

Она ладошку приложила
К колючей и седой щеке,
И запульсировала жила,
Чай вскипятился в котелке,

Покрылись корочками раны,
И камень одеяла спал.
Любовь осталась утром ранним,
Когда он безмятежно спал.

Своим прямым и строгим взглядом 
Прогнала Лихо и Беду,
Шепнув ему: «Я буду рядом,
Я не оставлю, не уйду».

Она казалась мне крепкой,
Хоть с виду была и шаткой.
За веслами в старой кепке
Сидел молодой мой папка.
В поплиновом сарафане,
Уткнувшись в букет ромашек,
На банке сидела мамка,
И было нам всем не страшно.
В кульке я держал конфеты,
И лопал стакан пломбира,
Наверное, это лето
Собой обняло полмира.
Веслом оттолкнувшись лихо
От  старенького причала,
Мы плыли по речке тихой,
И где-то струна бренчала.
До нас доносилась песня,
Как лыжи стоят у печки,
И были мне интересны 
Неведомые словечки...
И лишь через четверть века,
Увидев Домбая шапку,
Я вспомнил причал и реку,
А в лодке себя и папку.

Каким ты предо мной предстанешь? 
Сентябрь холодною волной 
На палубу плеснет, и так лишь 
Вмиг отрезвит канал Гребной.      

Приезд случайный, торопливый. 
Пожитки в сумке кое-как. 
Шагаю вдоль трамвайных линий 
Почти чудак, почти дурак. 

В холодном хостеле без окон 
Засну под утро сиротой. 
Пущу проблемы самотёком 
Вдогонку за пустой мечтой. 

Пусть Петербургская Сахара 
Меня дождями исцелит. 
Я попетляю по бульварам 
Как неудачник Ипполит, 

Потру ступеньки Эрмитажа, 
Грифонам в патине кивну,     
Куплю пальто на распродаже, 
Исправив кармы кривизну. 
  
Вернусь к жене и обормотам,  
Умерив путешествий прыть, 
Чтоб на работе по субботам    
На подоконнике курить.

От натуги морщась и пыхтя,
Раскалённа, словно в бане печка,
Красноморда, как ноябрьский стяг,
И уже почти нечеловечна

Марьиванна топала домой,
Волоча за комель злую ёлку.
То ворчала: «Ах ты, боже мой»,
То шагала просто втихомолку.

Принесла. От ёлки стылый пар.
Внук в трусах. Худющий, золотушный.
Вот тебе и праздничный угар,
Никому не ведомый, не нужный!

Дочь, зараза, шляется где зря,
А в избе не топлено, не мыто.
"Что ревешь, сопливая ноздря!
Бабка натащила дефициту!

Мандарины, килька и сырки!
В профсоюзе выпросила книжку.
Всё добро на кухню волоки, 
Книжка? Вроде сказочка про мышку".

Засыпает сытый мальчуган,
В бой идет солдатиков дружина,
Бьет Щелкунчик в старый барабан,
И повержен в прах король мышиный.