Непохороненный солдат
Сорок первый. Осень. Подмосковье.
Танки. В перелесок бы скорей.
Обдаёт земля нас чёрной кровью
Из воронок-ран сырых полей.
Отступает с боем наша рота.
Вот и он, спасительный лесок…
Только вдруг рукой всесильной кто-то
Выдернул мне землю из-под ног.
Наступила тьма. Немного позже
Различаться стал неяркий свет.
Приоткрыл глаза. Деревья. Дождик.
Я лежу в овражке. Роты нет.
Не могу привстать… Во мне взорвались,
Обжигая, боль, тоска и страх,
И помчались, бешено помчались
Стрелки жизни на моих часах.
Понял я, мне нет пути обратно,
Всё произошедшее не бред –
Просто с каждым часом безвозвратно
Я старел на целых десять лет.
Боль, тоска и страх во мне сливались
И, пронзая тело без труда,
В первозданный холод обращались –
Я не знал такого никогда.
Взгляд мой незаметно размывала
Дымка, и я видел в полусне,
Как деревьев множество шагало,
Приближаясь медленно ко мне.
Подходили, тихо наклоняли
Ветви и, от холода храня,
Капли своего тепла роняли,
Укрывая листьями меня.
Нежным пухом согревали тело
Травы, что поблизости росли,
А цветы, когда вокруг стемнело,
Свечи лепестков своих зажгли.
Тяжесть ледяная исчезала...
Тропкой, еле видимой в ночи,
Я ушёл под этим покрывалом,
От родной земли неотличим.
Я теперь под Богом, но порою
В перелесок памятный стремлюсь,
И молиться за меня не стоит –
Это я за вас, живых, молюсь.
* * *
У каждого из нас Зима своя...
Сегодня праздник у меня особый –
её рожденье отмечаю я.
Украшенные блёстками сугробы
искрятся под сверкающей луной,
и всюду запах снежно-ледяной.
Я в лес пришёл. Здесь всё уже готово –
и стол накрыт, и воздух как вино,
и гости ждут меня уже давно –
Зима, отец и мать. Беру я слово...
Потом его давать мне будут снова
и так весь вечер. Это решено
участниками избранного круга.
Все слушают, пьянящий воздух пьют,
с любовью молча смотрят друг на друга
и родственные души познают –
читают жадно их и неустанно,
как будто главы нового романа.
Вот время подошло, и нам Зима
несёт прозрачный торт, в котором свечи
сквозь лёд уходят в неба бесконечность
и звёздами горят. «Теперь сама
задуй их разом,» – говорю Зиме я.
И тут же вьюга захлестнула лес,
исчезли гости, звёздный мир исчез.
Вдруг я домой добраться не сумею...
Нет, всё же доберусь. Сквозь шум пурги
свой голос протянула мне Дорога.
Держусь его с трудом, и понемногу
Всё ближе, ближе к ней мои шаги.
В пути обратном думаю о том,
Что скоро я приду, и старый дом,
дверь отворив, меня привычно встретит.
В любые непогоды-холода
там батареи тёплые всегда,
и лампы
электрические
светят.
Утро
Полусумрак-полусвет.
Пелена ночная тает.
Полугород-полуснег
За окошком вырастает.
И туда (видны едва)
Ковыляют шагом птичьим
Полусонные слова
В человеческом обличье.
Дочери
Я хочу познать твой Снег,
Его шёпот, его смех,
Когда он ведёт нас в гости к январю.
Я хочу познать твой Дождь,
Его струн летящих дрожь,
Когда гасит ночь вечернюю зарю.
Я хочу понять слова,
Что твердит твоя Листва
И что Ветер твой в ответ ей говорит.
Покажи мне свой Туман,
Исцеляющий от ран,
Что под утро светом матовым горит.
Я хочу попасть туда,
Где поёт твоя Вода
Песни звонкие младенцам-цветникам…
Но, проникнув в этот Сад,
Я не возвращусь назад,
Буду преданно служить его росткам.
* * *
Где же вы, мои обноски, где вы, детские мои?
Как давно вы потеряли очертания свои.
Деревянные домишки и зелёные дворы...
Где ж теперь мои чулочки доколготочной поры?
Вы исчезли, растворились словно в тех дворах листва,
Словно старых репродукторов опавшие слова.
Где горшочек мой зелёный, на котором я сидел
В коридоре коммунальном, а его каков удел?
Лифчик простенький, ты тоже позабыт не будешь мной
С пуговкой, пришитой мамой, довоенно-костяной.
Все мы очень дружно жили, но пошёл я в первый класс...
Повели по разным тропкам через годы судьбы нас.
Сгнил, рассыпался горшочек. Что ж, такие вот дела.
Слушай, пуговка родная, а ведь ты ещё цела.
Спит в глубокой летаргии где-то слой культурный твой.
Знаешь, пуговка, а я ведь, верь не верь, ЕЩЁ ЖИВОЙ!
Современная эпоха (сам с трудом могу понять)
Кое-где слегка заштопав, разрешила мне ГУЛЯТЬ!
Семеню я по планете, свежим воздухом дышу
И с обносками своими расставаться не спешу.
* * *
Постигаю, опять постигаю
Жизнь на новом её рубеже.
Привыкаю, опять привыкаю.
Привыкаю.
Привык.
Я уже…
Восемнадцатый год
Догорает в печке уголь.
Остывает тёплый угол.
А снаружи бьют в набат –
Души вечные горят.
Улицы пылают жаром,
В окна бьёт от них угаром.
В недрах огненной реки
Палачи, еретики…
Потрясённая зима
С улиц бросилась в дома,
И теперь душе решать –
Леденеть,
гореть,
бежать.
* * *
Чем больше лет, тем строчек нить короче.
Я равнодушен к тайнам бытия
стал незаметно. Что же, если хочет,
пусть отдохнёт душа-ворожея.
Устал я от обилия пророчеств,
где каждое не больше муравья.
Как много слов, и все – частицы Бога.
Зачем нам столько? Для чего слагать
из них многополосную дорогу?
Не лучше ли просёлочной шагать?
Она всё уже, уже... понемногу
травою начинает зарастать,
и постепенно обратится снова
в исходное божественное Слово.
Какой сильный дождь!
Какой сильный дождь!
Он начался сразу же, когда, вернувшись домой
после привычных каждодневных трудов,
я вошёл в своё жилище.
Задержись я в поле совсем ненадолго,
то промок бы до нитки.
А здесь тепло и сухо.
Мы преломляем хлеб и едим его с мясом молодого барашка.
Как приятно находиться в кругу своей семьи –
ощущать нежные прикосновения жены,
общаться с детьми...
Какой сильный дождь.
Под его непрерывный шум
дети мирно засыпают.
Я целую и обнимаю свою жену.
Она прижимается ко мне
и говорит, что у нас будет ещё один ребёнок.
Мы лежим в объятиях друг друга,
незаметно и нас охватывает крепкий, спокойный сон.
Какой сильный дождь...
Первые сутки Потопа.
* * *
Зачем я здесь, в потёртой голограмме заброшенных садов?
И это Рай?
Как много душ – их больше, чем деревьев, чем листьев, чем цветов.
Занятный край.
Сквозь эти толпы еле пробираюсь. Как одинок мой путь.
Ничей, ничей...
Боль сердца в душу перешла незримо – фантомно ноет грудь,
И нет врачей.
Зато могу я бесконечно долго в Его садах блуждать –
Искать своих.
Не сомневаюсь, рано или поздно (здесь привыкаешь ждать)
Найду я их.
Спокойнее нам вместе станет, легче. Тепло утишит боль,
Проглянет Свет.
Мы будем рассуждать о Жизни – всё же, её какая роль?
Ответа нет.
Но яростно ворвутся ветры Рая из-за деревьев вдруг,
Закружат нас
И разлучат, и с листьями смешают, и вновь разорван круг,
И Свет погас.
Как не хотелось расставаться... только те ветры нас сильней.
Обречены
Мы в одиночку погружаться в бездну – в краю цветных теней
В цветные сны.
Возможно, для Творца теперь и души – лишь глина. Что с них взять –
Такой же прах.
Сюда раз в вечность мимоходом глянет и пропадёт опять
В других мирах.
Мам, это я
Мам, это я. Отвори.
Мне к тебе нужно зайти.
Что говоришь? Повтори...
Да, кое-что занести.
Знаешь, дела и долги
Сброшу, пожалуй, я тут.
Слишком их не береги –
Бог с ними, коль пропадут.
Нужно мне сделать привал
Перед развилкой дорог.
Нет, я не очень устал,
Просто немного продрог.
Чай у тебя не готов?
Мам, ну открой поскорей.
Сколько несказанных слов!
Долго мне ждать у дверей?
Голос едва различим.
Что? Потерялись ключи?
Ладно. Мы так постоим.
И помолчим... Помолчим.
Старший брат
(по мотивам притчи о блудном сыне)
Пред Богом хожу и живу средь людей я достойно.
Спокоен и счастлив я здесь.
Люблю эту землю, что Бог даровал моим предкам.
Как сын первородный, духовную связь ощущаю
я с Ним постоянно, мне в радость служить Ему верно.
Отец мой трудами богатства достиг и почёта.
Поля ячменём и пшеницей отборной засеял,
сады насадил и разбил виноградники. Много
скота он имеет. Рабы ему служат усердно.
Но стар он уже, я теперь перед домом в ответе.
Я должен сберечь и умножить имение наше.
Люблю каждодневный свой труд. Я встаю ранним утром,
работаю в поле, потом объезжаю владенья,
слежу за рабами (я их без вины не обижу).
Имеют они и еду, и одежду, и кровлю.
Под вечер, усталый, я с поля домой возвращаюсь,
отца и жену обнимаю и хлеб преломляю.
Пред Богом хожу и живу средь людей я достойно.
Спокоен и счастлив я здесь.
Мой брат разлюбил нашу землю. Ему стало скучно
трудиться на ней неустанно в любую погоду.
Не смог он познать всё величие этого края.
Забыл, как мы вместе играли в родительском доме.
Я брата любил... но в любви моей он не нуждался.
Он жизни хотел и весёлой, и лёгкой, и праздной.
Решил он уехать, забрав свою долю наследства.
Отец его просьбу исполнил, и брат нас покинул.
Чужими мы стали, вестей от него не имели.
Я зла не желал ему – каждый свой путь выбирает...
Сегодня тружусь я, как прежде, растут мои дети.
Мой сын первородный уже помогает мне в поле.
Я знаю, он любит и землю, и дом своих предков,
заветы, что свыше даны, он во всём соблюдает.
Пред Богом хожу и живу средь людей я достойно.
Спокоен и счастлив я здесь.
Я в поле трудился весь день от зари до заката.
Приблизившись к дому, услышал я звуки веселья.
Слуга мне сказал, что мой брат возвратился из странствий,
пришёл он усталый, голодный и в рваной одежде.
Отец вышел брату навстречу и радостно обнял,
велел ему дать и одежду, и обувь, и перстень,
телёнка зарезать и праздник весёлый устроить.
Когда я вернулся домой, не покинул он пира,
не вышел он брата обнять... Лишь отец, улыбаясь,
ко мне подошёл и на пир меня звал. Был он счастлив.
О брате своём я раздумьями с ним поделился.
Сегодня ты счастлив, отец мой, а что будет завтра?
Ведь брата к тебе привели беззащитность и голод.
Ты сына простил, да и я на него не в обиде,
но что станет делать он после весёлого пира?
Раскаянья искренность только делами докажешь.
Я брату сочувствую – жить ему будет непросто.
Полюбит ли он нашу землю и труд наш вседневный?
А я был един с ней всё время – земля меня любит,
И завтра мой сын первородный со мной выйдет в поле.
Пред Богом хожу и живу средь людей я достойно,
Спокоен и счастлив я здесь.
© Яков Цемель, 2019.
© 45-я параллель, 2019.