В Петру бежит вода
Покажи, как в Петру бежит вода,
всюду смерть и воронов не видать –
не летят они, не кричат вовне,
не родят оседлую жизнь во мне.
Цвета месяца наливай вина,
то, что уксус в нём – не твоя вина,
набатейского не поднять со дна
и ушедшего не вернуть назад,
оказавшись в каменной западне.
Небо серое – отсекает свет.
Ты за шею солнце на нитке свесь
в виде медной точки, скажи – Христос,
и ответит небо, что не вопрос.
Кто придёт с мечом – от меча падёт,
пчёлы жалят бога, спасая мёд.
Где лежали трупы – теперь цветы,
пальцы города на века желты
лабиринтом времени и пустынь.
Рвётся жизни марево завсегда,
но как прежде в Петру бежит вода.
Легенда о волках
Казалось, что слышно,
как движутся звёзды,
сжигая следы – световые года,
но это всего лишь звук
крови по жилам.
Хитрый взгляд выдавал деву,
она – волколак.
А что-то вдали влекло и
ревело...
Где-то в застенках поселения –
в клетке –
томилась родная мать,
и как знать,
что сделают с ней дальше,
даже подумать страшно:
никто не щадит врага...
Хищники видят всё:
жёлтый всплеск волшебства
открывает густые заросли,
она чувствует, как мать зовёт и
стонет жалостливо,
деву не страшат топоры и стрелы,
даже если настигнет копьё...
Воет дева,
зовёт на помощь волков,
они –
братья и сёстры,
не смерти боятся,
жаждут крови
бегут на огонь серебра.
Кошка
Кошка,
древняя и неприкосновенная,
ночью придёт на берег.
Темень кругом сиренево-дымная.
Глаза блестят.
Шкурку скинет –
обернётся богом,
море за волосы схватит
и потянет к себе.
Вытянет девку красивую.
Та заплачет, моля о пощаде.
Вырвет Бог сердце,
полное рассвета,
и бросит в холодную воду остудить,
а сам нырнёт и поплывёт за ним.
На дне,
где живут морские звёзды,
станет гонять его лапами,
как бабушкин клубок,
когтями рвать,
что аж огоньки в разные стороны,
а потом резко
подомнёт под себя и,
через кувырок,
кинет вверх –
оно прямиком и вылетит из воды,
а искры – за ним и врассыпную
по карманному небу.
К весне
Паровоз ползёт на север –
вдоль седых лесов,
наст серебряного сева
брюхом распоров...
Сквозь холодный зимний ветер,
на исходе дня,
снег по окнам рикошетит –
не под стать броня.
Ну а где-то на опушке,
в прибранной избе,
ждёт любимого Андрюшку –
зыблет колыбель –
ненаглядная супруга,
яства на столе.
За окном бушует вьюга –
кажется, к весне.
...Машинист уже неделю
дома не живёт,
верит в свет в конце тоннеля
у лесных красот.
Смену сдаст и благодушно,
злые чары сняв,
по сугробам до избушки
доведёт коня.
Призраки города
Снами набиты тесные улицы.
Трубам каминным – дымом дышать.
Старый фонарь морзянку, ссутулившись,
точкой-тире отбивает О-5.
Центр промышленный – мир психоделиков –
манит дурманом и молоком.
Маша с друзьями спайсом поделится,
глупую смерть отсыпая тайком.
Маше являлось судно «Титаник», да
стая драконов – не сосчитать,
ей бы хотелось в снежную Данию –
к Хемсворту-Тору запрыгнуть в кровать.
Бывший уводит в ванную комнату
Леру Шишову – дружеский секс.
С Лерой не страшно – Лера бесплодная,
скоро нимфетка ему надоест.
Маша покурит в шумную форточку,
кашляя часто, кутаясь в шаль,
Маша не любит призраков города,
из «Сайлент Хилла» мечтает сбежать...
Malum somnium
Жизнь начнётся сначала, ты только верь,
в межсезонье упрётся суровый зверь
и уйдёт восвояси – придёт весна,
повернётся страница дурного сна.
Здесь иная реальность ломает свет
и надёжного завтра в помине нет:
станет небо ночное горчить, как желчь,
дождь прольётся огнём, чтобы город сжечь,
и заплачут иконы в окрестностях,
только... счастливы женщины на сносях.
И откроется взору смиренный вид:
солнце спит, мячик спит, кукла тоже спит,
спит Харон, утопивший свою ладью,
косохлёстом с неба в людей плюют...
Сон пульсирует в венах и в дёсны втёрт,
пробудится в берлоге помятый год.
* * *
Зарастали поля
ослепительным снегом.
До костей промерзали
вчерашние реки.
Ночь совсем не спешила –
уснула в телеге...
Месяц гнал русаков,
как заждавшийся егерь.
Серебрилась зима,
отбивая копытцем.
Стороной обходили капканы
куницы.
На покосах
засыпало снегом отаву,
до весны промолчат
многолетние травы...
© Владимир Набоев, 2021–2023.
© 45-я параллель, 2023.