Попутчик
Вагон покачивало мерно,
А за окном мелькали мимо
То свет берёз, то темень елей,
То с небом связанные нивы.
Я, по-дорожному соседствуя
С каким-то незнакомым спутником,
Внимал тому, о чём он, сетуя,
Мне о себе рассказ распутывал:
«Вы, знаете, я – горожанин
И по привычкам, и по предкам,
Но всё-таки всё чаще жаль мне,
Что лес и поле вижу редко.
Когда же к ним, бывает, выберусь,
То радость беспредельна, вроде бы.
Наверное, в душе не вывелось
Заложенное в ней – природное.
А вместе с тем, вдруг бормотание
Ручья лесного, вспышка ягоды –
Мне как упрёк: мол, промотали вы,
Дружок, себя не там, где надо бы...».
Рассеяно соседа слушая,
Посматривал я на него и в сторону,
Кивая головой, ведь в сущности
Тут не было чего-то спорного.
Как рельсы, мысли параллельные
Держали вежливо дистанцию.
Мы мчались в общем направлении,
Но разные нас ждали станции.
Пионерия
Моё детство – пятидесятые.
Годы серые – не фонтан.
За спиной далеко висят они,
Как созвездия, что вон там.
Зажигались зори и гасли,
Пелись песни о целине,
Только вот пионерский галстук
Не повязывали на мне.
Не достойным его считали меня –
Был лентяй и наук не грыз,
Но манила меня читальня,
Книги с милою меткой: Детгиз.
А дружил я отнюдь не с паиньками,
Но с ребятами – будь здоров!..
Не эмблемами мы были спаяны –
Общей улицей и двором.
Это было в то время казусом –
Пионерию миновал!
Нынче прошлое с его хаосом
Разбросала Леты волна.
Лишь во мне ничего не разбросано,
Хочешь верь, а хочешь не верь –
Не любил я тогда Морозова.
Не люблю его и теперь.
* * *
Уходят пилигримами года,
Скрываясь в звёздных далях и руинах,
Но нет путей, чтобы вели туда,
Где от отцовских рук тепло струилось.
От правой – женской, от другой – мужской,
Как на холсте великого голландца,
Когда любовь прожжёная тоской
Прощать умела многое авансом.
Пусть верит блудный сын: Нева всё та ж
И Летний сад хорош не только летом,
И златом рам мерцает Эрмитаж,
Шурша сукном по праздничным паркетам.
Однако и к востоку, и на юг
От тех, Петром заложенных, устоев,
В лесу безмерном птицы не поют,
Да поле сжатой памяти – пустое.
* * *
Пушкинские небо, осень, листья
Для души, для мыслей, для очей.
Пробую остаться оптимистом,
Сам не зная нужно ль и зачем.
Воздух синеватый густ и жидок,
Как порой в горах вблизи вершин.
Сколько ж жил, и сколько же ошибок
Я в похожей сини совершил.
* * *
Ветер ходит кругами –
То пришёл, то ушёл.
Что вчера лишь ругали,
Стало вновь хорошо.
Тех, кого возносили,
Нынче жаждут казнить,
Ах, привычки России,
Вы всё те ж, чёрт возьми!
Оттого-то не просто
Вспоминать мне о том,
Как когда-то подростку
Был моим сей дурдом.
И любил ведь, ей-богу,
Нынче зная, что зря,
Хотя лучше не трогать
То, что очи не зрят.
В этом марте согреться
Никому не дадут,
Словно мост москворецкий,
Он ветрами продут.
Там, где кончилось слово,
Речь лишь пулей красна.
Холодает и снова
Дышит смертью весна.
* * *
Р. Резник
Где русский язык обморожен
Казарменным сленгом вояк,
Я – каждого слова заложник,
Такая уж доля моя.
Надеюсь, что выдержит слог мой,
Пусть ноет в нём всё и болит.
В раздумьях бывал я расколот,
Однако душой не двулик.
И слыша вдали свистопляску,
Не ставлю знак равенства меж
Разумною речью славянской
И речью славянских невежд.
Апрель-июнь, 2014
* * *
Нет, не все слова о прожитом милы мне
В мемуарах, что туда ведут,
И не обольщаюсь я былыми
Временами, где в почёте кнут.
Оттого порою горек в мыслях,
Слыша наглый новорусский стёб
Сыновей и внуков сталинистов
Род которых, бодрствуя, растёт.
* * *
Что ни день, то тревога,
Что ни месяц – беда,
То к обрыву дорога,
То чёрт знает куда.
В вихре стольких насилий
В ныне путанный год
Горько ль мне за Россию,
Власть её и народ?
По-другому б спросили,
Я сказал бы в ответ:
Власть и люди в России –
Не синонимы, нет.
А «единство» меж ними –
Чепуха для толпы.
Только в сказках смешные
И купцы, и попы.
Жизнь – реальность иная,
И подчас не они ль,
Лучших в ней распиная,
Пели: «Боже... храни!..»?
Впрочем, рядом ужиться
С хором этим могла
И правдивость мужичья,
И души его мгла.
Осуждаю кого-то,
Исключая себя?
Русский я, но холопом
Не был в жизни ни дня.
Русский – в чём-то раздвоен,
В чём-то не без «авось»,
Тот, подчас, в ком раздолье
С несвободой слилось.
Уважаю ль Россию?
Тут иное, скорей.
Я – из трав, что скосили,
Отрубив от корней.
Только в памяти часто –
Поле то, та земля,
Где я рос и качался,
Птиц и небо любя.
Никогда не гадаю
Про толпу и про власть.
Верю – жизнь негодяю
Всё, что должно, воздаст.
Верю в волю и разум,
Верю в совесть и честь,
В то, что всё-таки Разин
В ком-то там ещё есть!
Может быть, ошибаюсь.
Значит, это не в счёт.
Вера – струйка живая,
Всё живое – течёт.
Уважение, горечь –
Чувств кружащийся рой...
Сам с собой не поспоришь,
Но я спорю порой.
2014
* * *
С. Алексиевич
Цинковые мальчики,
Времена свинцовые,
Государство – мачеха,
Узнаю лицо твоё.
На камнях афганских,
В кишлаках чеченских
Сколько ж жизней гасло
За тебя, без чести...
С трауром Чернобыля
Чёрного Полесья
Золоту ли Нобеля
Уравняться в весе?..
Октябрь, 2015
Нестихотворные времена
1
Во времена нестихотворные,
Советам здравым вопреки,
Поэты уходили в дворники,
В истопники.
Порою становились грузчиками,
Разнорабочими простыми,
Однако я не помню грустными
Их и страниц рождённых ими.
Отказываясь от известных ценностей
И цэдээловских застолий,
Они не думали о цензорах,
Но жили честно и достойно.
Извечно власти неугодные,
Чью тягу к воле не отнять,
Куда же уходить сегодня вам,
Опять?
2
Во времена нестихотворные,
Когда ничтожный выбор дан,
Один поэт идёт в затворники,
Другой уходит на Майдан.
Нет у меня ответа верного,
Чей благороднее порыв –
Не осуждаю выбор первого
И выбор, сделанный вторым.
Тут, милый друг, не примиренчество,
Не к конформизму некий сбой,
А только мысль, что уберечь себя
Обозначает – быть собой.
Записка Юнне М.
Нет пророков в отечестве, нет оракулов
Ни в Америке, ни в России.
Признаваясь в любви ко мраку,
Скольких, Юнна, вы поразили.
Поразили своим презрением
К тем, кто жить в темноте не хочет...
Пожелал бы я вам прозрения,
Да, боюсь, разберёте ль почерк.
2015
* * *
Не брошу камень в ту страну, что корчилась
От голода, от страха и от войн, –
Там бабушек моих молитивы «Отче наш»,
Как листья, шелестели надо мной.
Их заглушали музыка по радио
И те, кто об успехах верещал,
Но в праздники военными парадами
И стар и млад гордились сообща.
И я гордился этой силой общею,
Как сын полка, что на бойцов похож,
Но словно в темноте живя, на ощупь,
Учился отличать от правды ложь.
Антисемитов и другие подлые
Душонки тех, с кем прочно дружен был,
Когда вдруг обнажались – тоже помню я,
Хотя об этом лучше бы забыл.
Там всё подчас затягивало тучами,
Наваливалась серая тоска,
Но панацеею являлись строки Тютчева
Про той страны «особенную стать».
Она ж была загадочно-великая,
В гербе меж злаков утаив быльё,
Единая и вместе с тем двуликая, –
И я не в силах был понять её.
* * *
Памяти жертв террористических актов
31-го октября – 13 ноября 2015
Слепящее солнце Синая,
Парижского мрака печать –
Я, голову молча склоняя,
О бедах могу лишь молчать.
Они идентичны по сути,
Раз жизнь превратилась в золу,
Но твёрдо уверен, что судьи
Виновных ещё назовут.
© Виталий Амурский, 2014 – 2015.
© 45 параллель, 2015.