Виктор Стрелков

Виктор Стрелков

Все стихи Виктора Стрелкова

* * *

 

В первый раз их

По имени-отчеству

В похоронках назвали только.

Мне до смерти

Во снах ворочаться,

О друзьях вспоминая горько.

Только раз их назвали полностью,

Но они уже не услышали.

Где-то каждый доныне помнится:

На Дону, на Волге, на Вишере…

Где-то помнится,

Не забудется:

Не рубцуются эти раны!

Половодится май

По улицам,

Но невеселы ветераны.

В них война

Вместе с ними кончится,

Память с ними погаснет только.

И доныне

Не знаю отчества

Твоего…

Ты прости мне, Борька!

 

* * *

 

Велик ли путь от шпалы к шпале?

Пустяк,

Не больше полшага.

…Мороз седьмые сутки шпарит

Тайгу, одетую в снега.

 

Семь суток списаны по акту,

Но, непогоде вопреки,

Ревёт медведем мощный трактор,

Таская брёвна от реки.

 

И, несогласные с морозом,

Гонящим нас упорно в дом,

В тайге, не знавшей паровоза,

Мы рельсы первые кладём.

 

Ползём со скоростью улитки.

Мороз, как спирт! –

В ожогах рты.

Но всё длинней стальные нитки –

Две параллельные черты.

 

Мороз спустился на полсотни,

Лиловый стелется дымок…

Мороз!

Но ватник, словно потник, –

Хоть выжимай, насквозь промок.

…Велик ли путь от шпалы к шпале?

Вокруг Земли – длинней витки.

Мы шли…

Над насыпью взлетали,

Как крылья, наши молотки!

 

 

* * *

 

И назовёт меня всяк сущий в ней язык,

И гордый внук славян, и финн, и ныне дикий

Тунгус*, и друг степей, калмык.

А.С.Пушкин

 

Возле Тынды, в деревеньке,

Под таёжным хвойным кровом,

я читал стихи эвенкам,

следопытам-звероловам.

Думал: «Что им стих? Безделка!

Вещь без спроса, для нагрузки.

Стих – не соболь и не белка!

Да к тому ж ещё – по-русски…»

Видел глаз косые щелки,

Трубок частые затяжки…

Взгляды – будто глазик белки

Ловят прорезью «мелкашки»!

Стих закончил без подъёма

(не рассчитывал на лавры!)

Я не ждал такого грома,

Били руки, как литавры,

Гром катился долгим гулом,

Бил каскадами тугими!...

По глазам, губам и скулам

Видел я, что понят ими.

Я дивился их вопросам,

Их сужденьям мудрым в спорах…

Песня пользовалась спросом,

Как патроны, дробь и порох!...

Встала девушка-невеста,

Проплыла плавнее павы:

– Я прочту вам на эвенкском

Главы пушкинской «Полтавы».

Слушал музыку я речи

Языка, что мне неведом:

Было всё в ней – ярость сечи,

Торжество Петра над шведом

Дым и гром, и лязг металла,

Чьи-то стоны и молитвы…

Предо мною въявь предстала,

Ожила картина битвы!

…Так вот стал я очевидцем

В эвенкийской деревушке,

Что великим был провидцем

Александр Сергеич Пушкин!

___

* тунгусы – старое название эвенков.

 

* * *

 

Вулкан таит безумства до поры,

Как топоры таились до набата,

Но в некий час, свирепо и зубато

Вдруг разомкнутся челюсти горы.

И кратер – пасть её – осатанев,

Выхаркивает свой утробный гнев,

Огнеподобным лавовым потоком…

И в упоенье мстительно-жестоком

С лица Земли, со своего лица,

Сметает всё – дома и деревца,

Швыряет камни, выливает грязь!

 

От своего безумства разъяряясь,

Слепой, он ничего не осязает,

А между тем, он сам себя терзает!

Но стихнет вдруг, собою устрашённый,

Прообраз силы, разума лишённой!

 


Поэтическая викторина

* * *

 

Да, пёс не знал, кто я таков –

Что я не дичь, на самом деле…

И – рваный след его клыков

Я до сих пор ношу на теле.

А человек-собаковод?...

Он выполнял свою работу,

Он на людей из года в год

Ходил в чащобу на охоту.

Ходил осмысленно, увы,

И так же, как и пёс, послушно.

Ему платили не подушно,

А по три сотни с головы.

 

1956 год

 

* * *

 

И в обречённости есть благо,

Когда под рёв и свист свинца,

Уже предсмертная отвага

Из труса лепит храбреца.

И он, в последнем напряженье

Перечеркнув трусливый век,

У труса выиграл сраженье

И встретил смерть, как человек!

 

* * *

 

Как путь цунами –

Яростной волны –

Берёт начало

В пасмурных глубинах –

Любовь и ненависть

Идут из глубины.

Какая сила

В этих двух лавинах?

От них

Не отгородишь душу молом

Бетонного рассудка…

Произволом

Двух этих необузданных стихий

В сердцах певцов

Рождаются стихи.

Стихию чувств

Вбирают нити строк,

Как шлюз вбирает

Бешеный поток!

 

* * *

 

Р. С.

 

Не сердись, что бываю я груб.

Не сердись, не вини без вины.

Видишь, горькие складки у губ?

Не улыбкой они рождены!

Нежность рано убили во мне,

Словно первый подснежник мороз.

Слишком много пришлось на войне

Видеть крови, страданий и слёз!

Я неласков с семнадцати лет,

Потому, что не дым от махры

Белой струйкой оставил свой след,

Словно иней, осев на вихры.

Стал суровым я с давнего дня

(После дней таких было не счесть!) –

Дня,

  когда застрелил я коня,

Потому, что хотели мы есть.

Своего застрелил я коня!

Он, покорно идя на убой,

Тронул, будто прощая, меня

Бархатистою тёплой губой.

Не сердись, что суров я и груб.

Что поделать? Моя ли вина?!

Если б только лишь складки у губ

Оставляла на память война.

 

Новогоднее

 

Год распечатан, как пакет

Секретный. Что хранят до срока…

Пусть кто-то кличет милость рока

И верит призракам примет,

И с дрожью смотрит в зеркала,

Позолочённые свечами…

Мы помним всё, что за плечами –

И свет добра, и сумрак зла.

Мы повидали много бед,

И не были дороги гладки,

Но испытали мы, как сладки

Плоды заслуженных побед!

Мы входим в Новый год, как в дом

На светлый праздник новоселья.

Фундамент нашего веселья

Заложен нашим же трудом!

Год распечатан, как пакет.

А что там, в нём – гадать не будем –

Чего достигнем, что добудем!

В нём ничего пока что нет.

 

 

* * *

 

Юрию Григорьевичу Диденко

 

Одержимые одержимы

Без оглядки на все режимы.

Несдержимы в любой державе,

Как бы крепко их ни держали.

Хоть их – в святцы, хоть – в казематы:

Одержимые – не дипломаты.

Их ничто, ни за что не правило –

Никакие каноны-правила.

Инквизиторы их хлестали,

Кости плющили им зажимами.

Но иными они не стали –

Так и кончились одержимыми.

Одержимый – мечте приверженный,

С неизменной навек решимостью!

Остаётся он и поверженный

С неповерженной одержимостью.

…Море жизни не было б вспенено,

Не всштормить бы его, недвижимого,

Если б не было в мире Ленина –

Революцией одержимого!

 

Проходка

 

Рифмуются

         «лава» и «Слава»,

Рифмуются

         «бой» и «забой»…

Товарищ проходчик,

                  по праву

веду я беседу с тобой.

Возьми мою руку, попробуй

Чугунный весомый кулак.

Знаком я с шахтёрскою робой,

С проходкой знаком я.

                           Да как!

Я шёл сквозь такую породу –

Один только ты и поймёшь, –

Такую породу,

         что сроду,

казалось, ничем не возьмёшь!

Крошились, как глина, коронки,

Казалось, что штыб закипал!

Подобные оспе, воронки

Давал аммонийный отпал.

А надо пробиться!

А надо

Зажечь

         свет копровой звезды!

И, словно блокаду,

                  бригада

Рвала вековые пласты.

Когда ж выходили из клети –

Гудела спина, как струна,

И был набегающий ветер,

Хмельнее любого вина!

Увидев чумазые лица,

Расстёгнутых курток разлёт,

Кричали

         вокруг

                  ламповщицы:

– Вниманье!

         Проходка идёт!

Мы шли, балагуря, не ходко…

Шахтёры не падки на лесть,

Но крики:

         «Вниманье!

                  Проходка!»

Звучали

         как высшая честь!

 

* * *

 

Пуля, если ужалишь – ужаль,

Только так, чтобы сразу – во мрак!

Часового на вышке мне жаль:

Он поверил, что я – враг.

Где-нибудь в вологодском селе

Он, бесправья незрячий слуга,

Будет хвастаться навеселе,

Как он метко сразил врага!

 

1948 год

 

Путь к Машуку

 

Поэта сердце – лёгкая мишень.

Оно в веках

У подлости на мушке.

Свой рок поэт

Почувствовал в тот день,

Когда на Чёрной речке

Рухнул Пушкин.

Швырнул перчатку

Светской суете,

Всея России кукольному балу,

Сквозь смех шутов,

Сквозь царскую опалу

Он шёл к барьеру,

К гибельной черте.

Он сознавал,

Неустрашимо яр,

Что ссоры суть

Была, по сути, вздором,

Когда бы не таким антрепренёром

Был избран опереточный фигляр!

И раньше ль, позже ль –

Было б точно то ж

(Придала б разве

Смысл и утончённость?)

Поскольку с силой венчанная ложь

Предначертала

Эту обречённость.

 

Руки

(отрывок)

 

Напрасно, руки, не погнутся

Решётки –

Слаб!...

В далёкий лагерь под Иркутском

Идёт этап…

…Промёрзший вековечный сланец.

Кувалда, клин…

Россия, я не иностранец,

Не враг – твой сын!

Вывозят руки кубометры

В глухом лесу.

Ни стон, ни крик отсюда ветры

Не донесут…

по капле крошат руки пайку –

Подольше так.

Под воровскую балалайку

Гудит барак…

Рокочет дикая чечётка –

(Тюрьма им – мать!...)

Разбиты руки, но решётку

Им не сломать…

«Ха-ха! Червонец сгрёб за рифмы

Поэт!»

И – формуляр особый, с грифом

«СОЭ*».

Нет – вам не ведомы отмычки.

Нож и кастет…

Вы – руки, часть тюремной клички:

«Поэт».

 

1949 год, Китойлаг**

___

* СОЭ – социально-опасный элемент

** Китойлаг – исправительно-трудовой лагерь в Иркутской области

 

* * *

 

Семь лет мне снились выстрелы

(во снах – что на душе).

Семь лет сумел я выстоять

На трудном рубеже.

Семь лет – замки с заборами,

С решётками постылыми.

Семь лет – скитаний с ворами,

Убийцами, громилами.

Семь лет – работа тяжкая –

В висках колокола.

С промокшею рубашкою,

Под перезвон кайла.

Семь лет – в душе ни просини.

Бесцельно без следа

Шагали вёсны, осени

Дорогой в никуда.

В жару, зимой трескучею,

В дожди, в метельный вой

Я ждал – я жаждал случая,

Чтоб обмануть конвой.

И мне однажды выпало

Быть трижды беглецом,

Мне трижды в спину сыпали

Губительным свинцом.

И каждый раз в железе я

Оказывался вновь…

Вот так платил, Поэзия,

Я за твою любовь!

Я не ропщу, не жалуюсь,

и к тем семи годам,

Потребуешь, пожалуйста –

Всю жизнь тебе отдам!

 

* * *

 

Слаба «наркомовская сотка».

Почти иссяк боезапас…

Стоит проклятая высотка,

Ощеряясь дзотами на нас.

А наш начштаба в спешной сводке –

Хотя он водку и не пил –

Уже на вражеской высотке

Наш полк надёжно закрепил.

Ещё по «сотке» на высотке

Пообещал начпрод Белых…

А вышло по три с лишним «сотки»

На всех, оставшихся в живых!

 

 

Сыну Серёже

 

Не нужно повторять во всём отцов,

Как мы своих отцов не повторяли,

Хотя, всё отвергая, потеряли

Немало самых лучших образцов.

Не нужно повторять во всём отцов,

Но отрицанье ради отрицанья

Достойно не хвалы, а порицанья.

Но он пройдёт, максимализм юнцов.

И всё ж, отцов не нужно повторять.

Век атомный не впишешь в пасторали.

Неповторим виток крутой спирали,

Ведущей ввысь. Кого же укорять?

И всё же, унаследуй от отца

Всё то, что и пребудет чтимо:

Черты лица, не ведавшего грима,

И взгляд прямой, разящий подлеца!

А если что… Придумай это сам,

Добавь ещё, коль сказанного мало,

Ведь светлый лик святого идеала

Необходим, как ветер парусам!

 

Феникс

 

Всё больше золота, всё меньше изумруда

В листве кустов и зелени лугов.

Сгорело лето. Зябкий ветер грудит

Тяжеловесный пепел облаков.

Плывут они, ворочаясь и пенясь,

Уходят вдаль, за станом новый стан…

Сгорело лето, словно птица Феникс,

Крылатый миф далёких египтян.

Поймали лето сети дождевые,

Руками машет тополь и ветла,

Но не порвать им неводы живые –

И лес наряд сжигает свой дотла.

…Объят простор торжественным гореньем.

Идут дожди. Слетает листьев медь,

Чтоб изумрудным новым опереньем

под майским ветром снова зашуметь.

 

* * *

 

Я кривить душой не стану

И себя не обману:

Загрущу по Шикотану

Я в Ростове-на-Дону.

И, хотя далёкий остров –

Не моей судьбы причал,

Не хватать мне будет остро

Тех, кого я здесь встречал.

Ах, девчата Шикотана,

Вы девчонистее всех!

Робы вам не портят стана,

Вы моднее модниц тех,

Что себя стреножив модой

Важно ходят вдоль аллей…

Осияны вы свободой,

Вы смелей и веселей!

Вы, как ветер океана,

Что качает корабли…

Ах, девчонки Шикотана –

Цвет и соль родной земли!

 

* * *

 

Я пошёл не туристом по Родине,

И маршруты мои нелегки.

Я изведал её по породам,

А породы – по звону кирки.

Сталь ломалась.

В душе – ни зазубрины,

Лишь бугристей и твёрже рука.

Звоны кирок да крики изюбревы…

Только небо, мороз и тайга.

Шёл мой путь непробитыми штреками,

Средь нетающих вечных седин…

И вставали над бурными реками

За спиной моей гребни плотин…