Вера
Арямнова

* * *

По асфальту – танца шорох,

кружит ветер листьев ворох.

Ты не женщина, ты порох.

Ты не для меня.

Ты могла бы сдвинуть горы,

ты могла б построить город,

На скаку – коня…

От тебя идёт свеченье,

но с тобой – одно мученье.

А твоё стихотворенье…

Не рожай стихов!

Ты сама собой распята,

Не хочу быть виноватым,

не хочу оков!

Не хочу с тобой любиться.

Ты ж – не баба, ты же птица!

Ты же в окна будешь биться,

слышишь, отпусти.

У тебя крыло подбито,

у тебя душа открыта,

чур меня, прости!

На исходе осени

Старый год и юный век.

Хрусткой солью выпал снег.

Сад солёный, свет слоёный, 

солнечный и ледяной…        

век-младенец с сединой,       

час жестокий и сквозной,     

первым снегом убелённый.  

В переулке лай собак.

Бродит осень натощак,

выворачивает душу.

Что останется со мной?

Календарь перекидной,

лист осенний расписной,

лай, – не любо, а послушай…

И твоя проходит жизнь.

Хоть за что-нибудь держись!

За грядущий звёздный час,

за усталый стук в вагоне,

за улыбку на перроне,

хоть за сон, хоть за бессонье,

за тепло, что Бог не даст.

* * *

На той неделе ясный сокол

Ко мне приедет – погостить.

А я не думаю о сроках,

да и о том, что может быть.

Свечу зажгу, задерну шторы,

чтоб слышать речь и видеть стать,

и обаянье, пред которым

весь мир не может устоять.

За каждым словом столько света!

За каждым – воля и простор…

Но катится к закату лето,

И лучше песни нет – неспетой,

Гори, пылай в душе костёр!

Я ещё напишу

О счастье глубокого краха

в пронзённой любовью груди,

где нет ни упрёка, ни страха.

И нет ничего – впереди.

Упрёки?... Так нет виноватых!

А страх – ну какой ещё страх.

Лишь тело становится ватным

в чужих нелюбимых руках.

Но жадное их вдохновенье

не может бездарно пропасть.

Она подлежит утоленью –

тобою зажжённая страсть.

Я знала, ты будешь доволен.

А я напишу как-нибудь

о ласке, о счастье; о воле

разлуку и смерть обмануть.

Ироническое

В состоянии похмелья

прогуляться по зиме!..

Счастье в сердце, лёгкость в теле, –

и за что всё это мне?..

Я ж себя не пожалела,

я ж любовь не сберегла!..

Но ведь снег как прежде, белый?

Да и голова цела.

Это надо же – надежду

взять и в щепки раздолбать!

И замечу, прочим между:

постаралась, аки тать.

И теперь гляжу и вижу:

ВСЁ осталось вдалеке.

Небеса всё ближе, ближе…

Господи, я – налегке!

Господи, уже готова

я предстать перед Тобой.

Враз – смешлива и сурова,

бестелесная, как слово,

с крылышками за спиной!:)

Осенний диптих

1.        

В обнажённости осени нет вожделенья весны.

                                                                        Бу Ки

Скань раздетых ветвей на холсте обнажённых небес,

Дрожь остывшей земли, перепаханной, чёрной и голой…

А на теле твоём уже нет не целованных мест.

Никогда и нигде, и ни в чём не была ты бесполой.

Только осенью плоть так согласна и слита с душой!

Бестелесная жажда последних объятий – сжигает...

И подстрочники ласк дышат снежной и нежной зимой,

а подстрочники фраз об одном: мне тебя не хватает!

И, в пространство стихов опустевших шагнув невзначай,

ты увидишь его, и себя, и февраль, ослепительно белый,

это будет не явь, и не сон, и не найденный рай,

это будет, – и всё. Ты иного чего-то хотела?..

2.

На ландшафтах моих депрессивных стихов

происходят какие-то сдвиги.

Кто-то был без меня, не оставил следов,

лишь вино и полчёрствой ковриги.

Вот круги на воде и засохший цветок,

И встревоженной посвист синицы.

Отхлебну из бутылки отравы глоток

за боязнь увидать – и влюбиться.

Он здесь был, он исчез, он растаял за миг,

он узнал про меня слишком много.

Он спешит восвояси, подняв воротник,

Он рукой мою душу потрогал.

Я сама незакрытой оставила дверь

после дней с грабежом и пожаром.

Я поверила – больше не будет потерь,

я уже навсегда… уезжала.

Он здесь был и забрал мою смерть у меня –

это всё, что в запасе имела.

Я сижу в темноте. Мне не надо огня.

Я иного чего-то хотела?! 

Спасибо

Ежевечерний рандеву.

Покой на подзажившей ране.

Взгляну на свежую траву…

Не слишком сладко ль я живу

в воображаемом романе?..

А что реальный не по мне,

Мы это выясним к зиме.

Ну а пока о том молчок.

А Вашей речи светлячок

такую освещает тьму

и держит надо мною глыбу,

и маяком дрожит в дыму, –

разор в судьбе, пожар в дому…

спаси Вас Бог, спаси. Спасибо.

* * *

На чердаке играет патефон,

и дождь стучит о жестяную крышу.

Жизнь хороша почти со всех сторон,

когда удержишься: не хватишь её лишку.

В разгаре день, а сумерки в углу

готовят на него поползновенье.

Вдевая свет и полутьму в иглу

крыло себе латает вдохновенье.

Пора, пора! Уже летят стихи.

Держась за плоть их лебединых лапок,

взлечу, чердачной не подняв трухи,

забыв себя и жизни горький запах…

Ода свободе

Не захлебнуться б нежностью зимы,

и этой тьмы,

и одинокой ночи.

Когда выходит узник из тюрьмы,

чего он хочет?..

Меж будущим и прошлым – двух пустот:

невозвратимой и невероятной,

улыбка перекашивает рот,

а он идёт, и дай-то Бог уйдёт

от непривычки улыбаться внятно.

Да что с того, что больше нет зубов

и что лицо изрезали морщины?

Есть путь и одинокий звук шагов.

Нет денег, дома нет и нет оков,

не улыбаться тоже нет причины.

Февраль

Привет, Февраль!.. Твои снега родные

нежнее и утешнее стократ

тех слов, что мне уже не скажет брат,

поскольку братья – под землёй лежат,

в заморских землях прижились иные.

Всё хорошо, мой белоснежный друг,

под скрип шагов, с тобой, не в одиночку,

стихов молочных выпевая строчки,

идти домой, к любимому сыночку,

а ты во мне и вне, Февраль, – вокруг…

Ах, ничего, – ведь я в краю родном!

Ах, ничего, что здесь я отщепенка…

Ты мне такую песенку протренькал

под утренние золотые гренки,

что стих будильник, замурлыкал дом.

Ах, ничего, что этот дом чужой,

ах, ничего, что жизнь подходит к краю.

В стране родной, как странница, шагаю.

…Как странно в ней, и – я её не знаю.

Но хорошо – не знаю и другой.

Пока, Февраль, пока. Пока живу.

Пока метёшь так нежно, страшно, вьюжно.

Пока я здесь, мне ничего не нужно.

Оставлю сыновей стране бездушной.

Да что с того, – рожали и в хлеву…

Пока живу, и есть где спать, что есть.

А Иродов во все века не счесть.

Короткие мысли

*

Одиночество – лучше всего.

Надёжно, трезво, продуктивно.

Но если бы не тоска…

*

Что в кулаке у меня? Жизнь.

Моя и ребенка. Не разожму

и под молотка ударом.

*

Любовь: смешная! Нелепая.

Маленькая. Хлоп её, хлоп!..

Опять увернулась.

*

Порядок в доме, как деньги –

всегда кончается.

Сизиф мой вдохновитель.

*

Работа, её всегда много.

Зарплата, её всегда мало.

Хорошо, мне безразлична их связь.

*

Скука – кто объяснит, что это?

Сука – кто объяснит, как это?

Ни то, ни это мудрости не снилось.

*

Культ личности не от величия её.

От мелкомасштабности развешивающих

портреты начальства в своих кабинетах.

*

Ревности умопомешательство

просыпается, когда возомнишь,

что это твой человек. Свинство.

 Без препинаний

1

В сумятице сиротства и дождей

прочитан Данте не дочитан Кафка

и никогда не оборвать удавку

гордыни обессиленной моей

автобуса претерпевая давку

держа в руках порожнее с пустым

переливать до появленья радуг

в альтернативу раю или аду

сжать меж зубов тугое слово Крым

чтоб брызнул сок а местную прохладу

употребить как лёд или компресс

но вместо сердца пламенный протез

и ни о чём печалиться не надо

2

дождь под окном залил велосипед

мне жалко эту лошадь неживую

и в городе в котором не живу я

перемещаясь между разных бед

мне подали на праздничный обед

смешное блюдо слово аллилуйя

ещё смешней что был гарниром мат

но не смешнее чем мужик без уха

но кто бы знал с чем это не едят

3

родила одного но был он тигр

на вавилон со стен иерусалима

пойду глядеть или стрелять но мимо

рожу другого и отправлюсь в тир

материя с душой неразделима

моя судьба не знает слова мир

но только применительно к худому

а мне конечно надо похудеть

не пристращайся ни к жене ни к дому

и хлеб отдай не своему другому

пусть ныне присно и наверно впредь

огонь вода и труб прощальных медь

зачем тебе гора металлолома

Про это

Это змей. Это Бог. Это время.

Это пламя моё между ног.

Это дрожь. Это блеф. Это темя.

И оргазма бесстыдный цветок.

Это мышь. Это чушь. Это кривда.

И капризный, слепой монитор.

Это Сцилла. А это – Харибда.

Тесный вход. Но за ними – простор.

Это сын. Это боль. Это кухня.

Это тишь. Это речь. Это – течь.

Это свод. Он когда-нибудь рухнет.

Это жизнь. Это мир. Это сечь.

Это совесть. А это – желанье.

Это роль. Это, может быть, я.

Это – он, не последний, не крайний.

Это – сахар и соль бытия.

Отломи осторожно щепотку.

Да не ты!.. И не так, твою мать!

Не солёно, не сладко – щекотно

петь и плакать, смеяться, кончать.

Это – труд. Это пот. Это память.

Это текст. Это вязь Фаберже.

Это вечно. Не рухнет, не канет.

Это равновелико душе.

Правила самосохранения

Решенья пейте свежими и залпом!

Не то застрянут комом в пищеводе,

что ещё хуже – станут киселем.

Остерегайтесь слишком сложных женщин,

молитесь Богу, подавайте нищим,

а пейте редко и совсем чуть-чуть.

Не думайте, что смысл существованья

дороже самого существованья.

Учтите – нет дороже ничего.

Кричат «спасите» – нос не сметь наружу!

Известно вам, что тело не бессмертно,

и можете ему вы навредить?..

Потщательней запахивайте душу.

Зачем, надеюсь, объяснять не нужно?

И сверху шарфик – это для тепла.

Теперь на лыжи – день такой хороший!

Момент скольженья глупо упустить.

Такое можно сделать только сдуру.

Ах, жизнь прекрасна! Вот чаёк, вот почта.

И много-много самых разных слов.

Но со словами – тоже осторожней…