Сын абсолютного слуха

(интервью с поэтом Александром Карпенко)

 

Поэт и солдат, пророк и мечтатель, писатель, литературный критик – знакомьтесь: герой нашего времени Александр Карпенко. Воин-афганец, кавалер Ордена Красной Звезды, а ещё – верный друг, нежный муж, любящий отец. Настоящий мужчина. Из тех, за которыми – как за каменной стеной. Оказывается, они существуют на самом деле.

И всё-таки, прежде всего – Поэт. Вслушайтесь в его музыку, узнайте его правду, прикоснитесь к его тайне.

 

 

– Если бы оказалось, что завтрашний день – твой последний день – на что бы ты его потратил?

– Даже не знаю. Нужно попасть в такую ситуацию. Если честно, даже не уверен, что смог бы вести себя в высшей степени достойно. «Чтобы не было мучительно стыдно за бесцельно прожитый день». В подобной ситуции легко впасть в ступор, подобно буриданову ослу, и не знать, за что взяться. Даст ли мне умение выкарабкиваться из критических ситуаций, проявленное в прошлом, правильную подсказку? Достоевский после эшафота поклялся себе каждый день проживать как последний. Но потом постепенно забыл о своей клятве. Жизнь, на самом деле, сильнее наших мыслей и клятв. Поэтому не буду гадать всуе о том, чего не знаю. И подобного опыта себе не пожелаю.

– Веришь ли ты в загробную жизнь? Нет, не так. Все в неё верят. Даже те, кто утверждает обратное. Я спрошу не так. Веришь ли ты в то, что именно ТАМ живёт справедливость?

– Я не верю в справедливость, одинаковую для всех. Поэтому, конечно, ТАМ – своя справедливость, совсем не похожая на нашу.

– В одном из своих стихотворений ты пишешь:

 

 

Скажи – по-твоему – слово Поэта (того самого творящего странника) – способно заглушить голос пушек?

– Порой всё звучит синхронно. Иногда слышнее пушки, иногда – стихи. Зависит от времени и от количества людей, которые способны слышать.

– Меня много лет мучает вопрос – отношение людей к смертной казни. Сложный вопрос, на который так легко дать завуалированный ответ… Разве посылать восемнадцатилетних детей на смерть с оружием в руках и с приказом – Убей! – более нравственно, чем лишать жизни серийных убийц?

– Серийных убийц надо сослать на необитаемый остров. Пусть там выживают. Что касается войн, то их несправедливость в начале событий не так очевидна. Иначе и самих войн бы не было. Скажу больше: восемнадцатилетние парни сами рвутся на войну как на испытание для настоящих мужчин, которыми им не терпится побыстрее стать.

– Давай поговорим о любви. Веришь ли ты в охранную силу любви? Был ли случай в твоей жизни, про который ты можешь вспомнить, вознести хвалу Богу и прошептать:

«Спасибо Ей – единственной».

– В охранную силу любви – верю. Она порой спасает не только любимых, но и дорогих сердцу друзей, братьев, сестёр, детей. Мама однажды призналась: «Если мне скажут, прыгай с пятого этажа – это спасёт жизнь твоему сыну – я бы, не задумываясь, прыгнула!» Чаще всего у любви – женское лицо.

– Творчество для тебя – заколдованный круг или открытый космос? Способен ли ты отказаться от себя вчерашнего и унестись на волнах восторга и вдохновения туда, откуда порой не возвращаются? Или ты всегда для себя предсказуем?..

– Не могу сказать, что стихи 20-летнего Саши безнадёжно устарели. У меня всё время, начиная с юности, есть ощущение, что я знаю нечто очень важное. Но к этому знанию всё время нужно продираться сквозь облака. Хотя наша речь универсальна, её нюансы всё время меняются. Надо быть внимательным и готовым к новым словам, неожиданным образам. Недавно мой смартфон выдал: «Недостаточно памяти». И я сразу почувствовал: стихи! тема! Хорошо, когда в стихотворении есть несколько пластов понимания. У меня есть одна особенность. Я могу и простые стихи, и сложные писать одновременно. То есть я не развиваюсь «от простого к сложному» или наоборот. Всё это присутствует во мне изначально. О чём буду писать завтра, сегодня не знаю. Пишу и «элитные», сложные стихи, и простые, «народные». Сейчас, когда стихов много, но их «не слышат», лучше писать «меньше да лучше». Но сердцу не прикажешь. Конечно, хочется, чтобы тебя слушали и слышали. Но это – в идеале.

– Писал ли ты стихи в Афганистане?

– Да, писал. Три или четыре стихотворения. Самое известное – «Есть машина времени на свете. Это – самолёт Москва – Кабул». Целиком его не стану приводить… Пара отрывков:

 

 

Всё?

Стихотворение не закончено. Никак не могу найти коду. Уже столько лет…

 

– Ты пишешь:

 

 

Жизнь в рассрочку... Как такой мирный человек, как ты, попал на войну? Было ли это осознанное решение, или тебя, как и многих мальчиков послали в ад те, которые думали, что имеют право распоряжаться чужими жизнями?

– Я вырос в семье военного. У нас – настоящая династия. Правда, не вглубь поколений, а, скорее, вширь. Все ближайшие родственники мужского пола по маминой и папиной линии – кадровые военные. Есть даже дядя – генерал. Папа прошагал с боями от Днепра до Вислы в Великую Отечественную, был представлен к званию Героя. Я всегда ощущал прессинг со стороны родных – они хотели, чтобы я продолжил династию и тоже стал военным. Мама умело играла на моей тяге к независимости. «У тебя будет приличная зарплата; постоянная работа и, конечно, внимание прекрасного пола». Мне не хотелось расстраивать родителей. Я не мог предложить им ничего более достойного. Писательство как профессия их просто пугало. Единственная поблажка, которую я себе предоставил, заключалась в том, что, имея склонности к языкам, я выбрал профессию военного переводчика. В 19 лет я уже работал за рубежом и самостоятельно зарабатывал деньги. Но получилось так, что в стране, где я трудился, разразилась гражданская война, и были введены советские войска. Я сам выбрал такое направление своей деятельности. Лично меня никто туда не «посылал» – я поехал добровольно, офицером-переводчиком. Я бы поехал туда и в том случае, если бы боевых действий там не велось. А мог бы и не поехать, если бы не захотел. Есть такая профессия – военный переводчик.

– Расскажи про своего лучшего друга. Есть ли на свете такой человек, с которым ты делишь сам себя? Или ты всегда в себе и закрыт?

– Я наполовину открыт, наполовину закрыт. Но есть много людей, которые подпитывают меня идеями и энергетикой. А я – подпитываю их.

– Что тебе нужно для счастья?

– Простого ежедневного человеческого счастья? Хорошо иметь для личного счастья баланс общества и одиночества. Но баланс этот – «плавающий». Сегодня тебе хочется одного, а завтра – другого. Порой хочется дойти не только «до сути, до сердцевины», но и до каких-то мыслимых и немыслимых пределов, чтобы обнулить свой прежний опыт. Человек – существо сложное и несоразмерное общепринятым стандартам. В нём постоянно экранирует космос. Как внешний, так и внутренний.

– Однажды ты сказал мне: «Я – разный». Ты имеешь удивительную способность – задавать правильные вопросы. Ведь очень часто правильно заданный вопрос гораздо важнее стандартного ожидаемого ответа. Твои стихи будят, тормошат, заставляют думать, меняться, принимать решения. Скажи, веришь ли ты сам в то, что, что всё предопределено? Или – всё-таки – наша жизнь – череда преодолений?

– В каждое мгновение жизни мы можем поменять вектор своего развития. Но реально его меняем не так часто: это, например, мой Афганистан, твои переезды из одной страны в другую. Преодоления сопутствуют нам намного чаще. И не только потому, что нам кто-то мешает, но и потому, что мы стараемся преодолеть нечто в себе. То, что мешает двигаться дальше. Самоуспокоенность, почивание на лаврах. Бывают в жизни стержневые, судьбинные развилки дорог. И от того, куда ты пойдёшь в этих случаях, зависит, может быть, твоё развитие на годы вперёд. Бывает и так, что твой выбор – пассивен. Но всё равно, так или иначе, он тебя творит. У каждого бывает свой маленький эшафот... и – тайна.

– Как ты живёшь между тайнами? Как справляешься с несовершенством мира?

– Я не ощущаю безвременье, как пустой промежуток. У меня редко бывают дни без творчества. Если не пишу стихи – читаю, пою, пишу прозу или музыку. Просто размышляю. Чтение для меня – это тоже вид творчества. Оно поддерживает душу живой. Если бы мы не прочли ни одной книги, мы были бы совсем другими. Сейчас мы живём в странное время. Есть большие разрывы между поколениями. Мало понимания. Если ты написал что-то важное, не факт, что тебя услышат. Как говорит мой друг Игорь Гор, «сейчас не время разбрасывать камни, однако и не время их собирать». Очень странное время, которое не вписывается ни в какие наши прежние представления. Важно сохранять внутреннее спокойствие и двигаться вперёд.

– Твои стихи – это загадки и ловушки, которые будоражат ум. Скажи, а в твоей жизни – сбывалось ли что-то, тобою написанное?

– Сбывалось. Но человек устроен так, что сбывшееся счастье помнит хуже, чем сбывшееся несчастье. Однажды, устав от одиночества, я написал песню «Боже, пошли мне равную». Посылом послужили знаменитые стихи Андрея Вознесенского «Пошли мне, Господь, второго». И я повсюду пел эту песню. И однажды, это было в литературно-музыкальном салоне Тани Баум, её услышала художница Леночка. И пришла в мою жизнь.

 

 

– Откуда в твоих мужских стихах такая нежность? Может быть, из детства? Расскажи о том, что больше всего помнится, что больше всего поразило тогда, когда ты ещё только «впитывал мир».

– Все мы родом из детства. Я понимаю это ещё и в том смысле, что родительские гены, личности папы и мамы влияют на нас самым непосредственным образом. Я изначально – мужчина совсем не брутального склада. Таким же был и мой папа. Испытание войной закалило мой характер. Ощущаю в себе некую глубинную сентиментальность, которая пробивается наружу в эмоциональные периоды жизни. Может быть, это и есть нежность. «Две сестры мои, тяжесть и нежность», – писал Мандельштам. От тяжести я стараюсь, насколько это возможно, освобождаться. Остаётся – нежность.

– И всё-таки, несмотря на эту нежность, которую не скрыть, которая в каждой строчке, твои стихи на редкость мужественны, цельны, ты и воин и пилигрим – и в стихах и в жизни – скажи – как тебе это удаётся? Наверное, ты умеешь побеждать страх?!

– Здесь я плоть от плоти своего знака Зодиака. Все Весы – такие.

– Фуга для не собранных осколков автопортрета – цитирую фрагменты:

 

 

Счастливый человек тот, кто сумел простить своих врагов. Скажи – ты счастлив?

 

– Я не считаю афганских моджахедов своими врагами. Есть вражда ситуационная. Когда ситуация исчерпана, постепенно уходит и вражда. Жизнь слишком коротка, чтобы акцентироваться на недоброжелателях. Если кто-то нелицеприятно о тебе отозвался или даже оскорбил, нет нужды лепить из него личного врага. Можно, конечно, ответить, если это заслуживает внимания, но не более того. Собаки лают, а караван идёт.

– Какой грех, по-твоему – не заслуживает прощения?

– Предательство. Но и для него существует срок давности.

– О чём бы ты хотел спросить Бога, если бы встретил?

– О чём человек может спрашивать Всевышнего? Я бы не осмелился. С годами у меня появилось смирение. Порой оно заглушает здоровые амбиции.

– Правда. Что это слово значит для тебя?

– Я думаю, правда в современном мире имеет мало шансов быть востребованной.

– Почему?

– Все верят в то, что правда – это нечто простое, доступное, всем понятное и, конечно, справедливое. Между тем, у правды бывает много измерений, и редко бывает так, чтобы все они были людям по душе. Поэтому правда в её настоящем, интегральном варианте в мире практически отсутствует. Порой существуют полярные оценки одного и того же явления. При этом оба полюса могут быть абсолютно правдивы. Но людям проще разделиться на две партии; бесконечно и безрезультатно спорить друг с другом, нежели впустить в свою душу оба полюса. И каждый считает именно свою точку зрения единственно верной.

– Стихотворение «воздух вечности сух и чист». Твоё определение поэзии – одним словом?

– Поэзия – это судьба. Судьба, положенная на музыку слов.

 

Интервью провела Лада Миллер

 

Фотоснимки – из личного архива Александра Карпенко