Первая любовь
Дни человека – как трава...
(Пс. 102:15)
«Постой!» –
и холодок по коже.
«Постой!» –
и оборвётся бег.
...Трава была нам брачным ложем
и на себя взяла наш грех.
Там, где довольно было взгляда,
ты всё подыскивал слова,
а я подумала: «Не надо:
дни человека – как трава».
Травинку горькую кусая,
я знала все твои права
и по траве ушла босая...
Дни человека – как трава.
* * *
Что ж, давай привыкать к бездорожью –
переулки, как мысли, темны.
Ложь да ложь,
ложь на лжи,
ложь за ложью,
даже там, где слова не нужны.
Привязалась же эта истома –
невесёлые мысли считать.
Вот ещё переулок – и дома,
вот уже начинает светать.
Сколько помню (а ты не успел!),
сколько знаю (а ты не заметил!),
этот дом ослепительно бел,
этот сад ослепительно светел.
* * *
Помнишь, правда открывалась?
Открывалась не спеша,
будто с телом расставалась
удивлённая душа.
И когда уже судьбою
обозначен был предел,
между мною и тобою
тихий ангел пролетел.
Подошла пора проститься,
без меня теперь живи...
Только этой божьей птице
ни словечка о любви.
* * *
Не волнуйтесь, я Вас забываю,
как родную страну – эмигрант.
В забытьё, как в песок, зарываю
каждый миг той поры, каждый гран.
Жгу костёр и склоняюсь над прахом,
но рождаются искры в золе...
Посмеёмся над будущим страхом
одиноко бродить по земле.
Там ни голоса, ни отголоска,
только холод разлук за спиной.
Только узкая света полоска
протянулась меж Вами и мной.
* * *
Твой взгляд отмечает кого помоложе –
стареем, должно быть, стареем, быть может...
На час, когда юные девушки спят,
я встречу с тобою назначить посмею
и длинное платье надену до пят,
а длинные платья носить я умею.
* * *
Сквозь яркую зелень – то синь, то сирень,
какое цветов и тонов наслоенье!
Но если пейзаж повернуть набекрень,
то станет понятно мое настроенье.
Я жду, я меняюсь в лице каждый миг,
я злюсь, я стараюсь от слез удержаться,
Но вот на аллее ваш образ возник
и стал постепенно ко мне приближаться –
и стал постепенно бледнеть антураж...
А сердце мое наполняется светом
по мере того, как прекрасный пейзаж
становится вашим прекрасным портретом.
* * *
Мой любимый дожил до прекрасных седин.
Мой любимый играет судьбою –
мой любимый сегодня пришёл не один,
захватил свою Нежность с собою.
Наконец-то решилась она воссиять
предо мною в возвышенном слоге...
Проходите, зачем на пороге стоять?
Вытирайте, пожалуйста, ноги.
* * *
Мальчишка, сорванец, чудак,
любитель песенок со свистом,
давай устроим кавардак,
пройдёмся вальсом или твистом.
Неисправимый дуралей,
неповторимый заводила,
ты ловишь ритмы королей,
я тоже это проходила.
Дай отыграться наконец
за годы, прожитые розно.
Чудак, мальчишка, сорванец,
пойдём плясать, пока не поздно.
Как точно повторяет такт
шнурок от левого ботинка...
Мальчишка, сорванец, чудак,
довольно – кончилась пластинка.
* * *
Вот видишь, всё прошло: и листья облетели,
и появился свет, и прекратился крик.
И кончились мои две римские недели.
И в Книге Бытия задумался старик.
И есть своя любовь в подобном повороте –
недаром так похож ты на него, дружок...
Прощай, любовь моя! Прощай, Буонарроти!
Я сыну передам тот рваный сапожок.
Пусть жмётся декольте к фиксатому уроду...
Прощай, моя любовь, потом поговорим.
Домой, теперь домой – на свежую природу.
Как говорил поэт, природа – тот же Рим.
* * *
Подумаешь, Париж. В нём всё обыкновенно.
Ну, разве что Мон-Мартр да Люксембургский сад.
Подумаешь, Париж. Ещё, пожалуй, Сена
да старые мосты, да букинистов ряд.
Былые времена здесь помнит каждый камень
и каждая стена, и каждый книжный том.
Здесь столько голосов, звенящих над веками,
что кажется, вошёл в давно знакомый дом.
Опять с утра Париж укутался туманом,
но жизнь его течёт, но пульс его стучит.
Стремительный Париж – в Париже первозданном.
Подумаешь: Париж! – И скрипка зазвучит.
© Светлана Куралех, 2016.
© 45 параллель, 2016.