Станислав Бельский

Станислав Бельский

Четвёртое измерение № 22 (82) от 1 августа 2008 года

Театр


Развратное


Ах, я люблю – кого, не знаю сам –

Оставив рассудительность и совесть.

Я вижу: в каждой женщине растёт

Узор неясной притчи, смелость, хитрость

И острая, как радость, простота.


Я бабник – как я мог забыть?

Одна любовь – убийца и свеча,

Одна она – причуда и надежда;

Ты станешь просто глупою привычкой,

Когда уйти посмеешь от любви.


(Как я свободен! Кто из вас посмотрит?

Могу луну с небес украсть –

Никто не удивится и не вскрикнет.)


Я где-то на границе рыжей тайны

Твоих волос, на страже резвого укуса,

На линии, где станем мы одним

Бессмысленным и сладким преступленьем.


Что делать мне? Ты хочешь говорить,

А я хочу чумазого безумья.

Как можно спать, когда уходит из-под ног

Земля, когда свинцом роняют песню?


Оставьте маменькам всю вашу дребедень –

Я знаю наизусть ваш каждый вздох

И отвергаю всё, кроме измены.


Сажу обман – причудное растенье

Души моей – ему отныне буду

Я верен, как бессмыслица песку.


Прохладная ладонь хозяйки-ночи

В руке моей, и тело моё – тьма

Без судороги, зависти, смятенья.


Как говорить со мной – весенним часовым,

Который так влюблён в шизофрению,

Что паранойю на дух не берёт?


О, я боюсь ослабить дивный ток,

Предать обманчивую шалость,

Дремучую свободу, притяженье

Взаимное улыбок двух, двух тел.


* * *


Какую жизнь мне принесёшь, какую свежесть?

Ты накопила в солнечных краях

Неведомую, жаждущую нежность,

Любовь, похожую на озеро ночное,

Степную даль, причудливый мотив.


Как много впечатлений – гибких, сильных.

В весенних измененьях и изменах

Осыплются пустые имена,

Откроется волшебная страница

В затрёпанной и порванной судьбе.


Всё потерять, чтобы найти огонь

В твоих движениях, губах, словах певучих,

Войти под белый хлопчатый покров,

Где скрыт клинок заветной ласки,

Где смотрим мы в глаза весенней тьмы.


Хочу спросить коричневый укус –

На теле твоём солнца тему,

Вполне исследовать тугое мненье

Твоей груди, что спрятана во мглу

Горячих обещаний и загадок.


Над нами тонкая, неопытная радость:

Не знает, что нам делать с простотою,

С увесистой, как солнце и река,

Любовью, с жарким омутом обмана,

С великою на сердце ерундой.


* * *


Глаза, в которых движет древность

Косые паруса на приступ Трои,

В которых жажда, лёгкость и лукавство

Образовали горную тропу.


Живое натяженье спелой ночи,

Крови густое, смутное теченье –

Твоя любовь уводит в глубь морскую,

Где двигаются тихие огни.


Ты – маска, сброшенная наспех,

Богатый яд темнеющего лета,

Ты – строгой тайны памятный рисунок

И сладкой лжи тончайшая игла.


Неважно, счастлив я или несчастлив,

Когда несёт меня, не отпуская,

Острейшее из всех земных чудес.


* * *


Обманщица! Не шлёшь мне ни строки,

Ни ветра, ни дыхания, ни плена –

Со мною только сонной грусти пена

Да запертые в погребе грехи.


А помнишь, как – волшебна, высока –

Входила в дом под свист и шелест крыльев –

Он плыл на юг в душистой тьме ковыльей,

Как мягкая, прозрачная река.


Дышала в чёрное стекло – и после в нём

Цвела свеча капризно и туманно.

Надорванного нежного молчанья

По комнате летал ночной огонь...


Пикник


В пчелином воздухе повисла нить грибов,

Шашлык молчание вбирает,

И смерть песчаных городов

Под влажною ногою не пугает.


Взасос прилипла музыка к ушам –

Глаза закрыть, и в омут с головою.

Плывёт «Титаник» в небе, за кормою

Верстая воздух в тесный птичий хлам.


Блестят на солнце груди, руки, рты

Лесных богинь, вязальщиц, – руки в иглах –

И жадные глядят из темноты

Глаза юнцов, голодных и невинных.


И корни раздвигают гладь земли,

А гладь воды – купальщицы ногами.

Травы и леса малахитовое пламя.

Безделье, сплюснутое в дни.


Блеск и нищета абсурда


1.

 
Как перья страуса, на шее у дождя

Рассыпалась серебряная жажда;

Пружины холода, и лужа так нежна,

Её почувствовав, ты тонешь дважды.


Привинченный к планете за лицо,

Привитый от немыслимой болезни,

Потягиваешь мутное свинцо,

Как червь, ползёшь по Моховой и Пресне.


Первичен все же – мёд, и в мёде – суета,

И ложка, полная бездумной песни,

И мажет по носу и по лбу высота,

И не добыть ни грамма этой смеси,


И вышедший из сна попал в уют,

Он ищет продолженья в строчках…

А куры строчек не клюют

И тонут в пене, в пламени листочка.


2.

 
Срывая ткань, не запятнай грозу.

В ней сердца ночь и марева круженье.

Как акробат, ты держишь на весу,

Рассчитывая каждое движенье,

Своей любви и тени отраженье.


Любовь проносится с тобою меж колёс,

И важно точкой быть, когда заря кровавым,

Железным молотком втыкает гвоздь

В тяжёлую, лоснящуюся гроздь

Весёлых праздников и солнечных привалов.


Терновым утром синева бежит

Из блюдец чайных, из оконных щелей,

И быстрая плеяда отражений

В замках ключами пыльными гремит,

Пугаясь, путаясь, ворча о деле.


А солнце спит ещё, не хочет встать,

В червонной тьме стоит его кровать,

И осень плещется, срывая листья,

И воздух жёлтый рад себе летать,

И скомкать озеро, и боль унять,

И выть в печной трубе капризно.


* * *

 
Подкралась куриная ночь, чтоб украсть нас с тобой.

Целуй меня, синим крылом укрывай от простуды.

Уносят в мешке нас – цветы безразличного чуда,

И избы стоят зачарованной белой стеной.


Спустись, моя муза, – так падает робкая ткань,

Так слово клубится, краснея, слегка запинаясь,

Так ноты касаются слуха, двоясь и слипаясь,

Так в окна медузою снежной вплывает фонарь.


Театр


1.

 
Забрезжила лукавая звезда –

Я новую игру себе придумал:

Я жду – пускай идут через меня

Десятки, сотни судеб и историй.

Я легкомыслен, невнимателен – я сито

Порою никудышное – но всё же

Прислушиваться буду к дальним песням,

Накапливать минувшее в себе.


Пусть дует тёплый и тревожный ветер,

По-новому летит и стонет кровь.

Теперь я слушать буду не себя,

И не шуршание полночных капель,

И не дыханье ровное любви –

Открою дверь с желанной, мягкой тайной,

Войду в забытые глаза

С туманной, дивной поволокой,

Напьюсь из пёстрой и глухой реки,

Реки времён.


2.

 
Попробую! Строка приобрела

Жеманный и пустой характер прозы.

Я лезу в тёмный ларь и достаю

Забытые, ненужные предметы –

Какие-то заботы и и счета

С ушедшими, неясными людьми.

Всё – суета, всё – темень, всё – игра,

Обрывки неразгаданных мелодий,

Сплошной, застенчивый поток,

Слабеющая, вязнущая майя.


3.

 
Развесив мокрое бельё,

Я вызываю древних духов песни.

Пусть правит праздником верлибр –

Скупой и нерачительный хозяин,

Обидчивый и глуховатый маг –

В потёртом, тесном пиджачке

С карманами, наполненными сором:

Молитвами, грехами, снами,

Помётом птичьим, итальянским небом,

Кунджутным семенем, любовью и золой.


4.

 
За каждой дверью – глиняный уродец.

Ступеньками в неприбранную тьму

Спускаюсь среди вороха палёных

Газет, средь звука тающих шагов.


Ищу своё лицо, свой слабый след

В зыбучей мгле хозяйствующей ночи,

Кладущей взгляд тяжёлый мне на плечи,

Смывающей меня своим дыханьем.


Как мне расстаться с прошлым – с жадной ложью,

Что тенью виснет в сдвоенных мерцаньях

Шипящих и плюющих фонарей?

Как изменить закон несправедливый,

Остановить распад, заделать брешь?


5.

 
Я не добьюсь – и не к чему ломать

Здесь копья, перья, изводить бумагу –

Классической туманной простоты,

В которой растворён искус апреля.
 

В моих стихах всегда свистит сквозняк,

Какие-то всё щели да кривизны,

Простуженный, щемящий, вялый стих

Гремит ключами от пустынных комнат,

Где привиденья бродят в зеркалах,

Колышется в печах тяжёлый жар,

Свисает паутина, вдаль ведёт

Сырая партитура коридоров –

Там память наняла себе квартиру,

Но не живёт уже почти пять лет.


6.

 
Сырая, неуверенная полночь,

Подземное движение глубин,

Ответный жар встревоженного тела.

Свеча до корня дожжена. Заплыл

Светящийся клубочек воска.

Как кровь сильна, покуда мы сжигаем

В плотском огне всю нашу суету.


Жар пойманный, причуда из причуд,

Рассыпанная чёрная весна,

Бездонная, стремительная похоть.

Всё сказано. Ночь движется назад,

Смывая пепел наш, стирая грани

Всевидящей, первичной темнотой.


© Станислав Бельский, 1998-2008.
© 45-я параллель, 2008.