Россия и Кавказ
Воюют в пяти поколеньях,
Тому мне известны причины:
«Есть женщины в русских селеньях»,
А в горских аулах – мужчины.
Войну, это промысел древний,
Боюсь не прервать никогда.
Ведь женщины есть и в деревнях,
И даже в больших городах.
Середина возраста
Сюрпризы в середине возраста
Мне врач знакомый обещал.
И, коль тянуть мне этот воз до ста,
Сожмусь в кулак, по швам треща.
Жизнь перестала быть эстрадою,
Хотя пока ещё не фарс.
Визит к фотографу не радует:
Какой-то мятый стал анфас.
Я не турист и не охотник,
Не швец, не жнец и не игрец,
Не мореплаватель, не плотник
И рыб из речки не ловец.
Досуг не кажется наградою,
Упал к досугу интерес.
Отъезд жены уже не радует,
Ведь кормит так, что к чёрту лес.
Зажму струну, как девку пьяную,
Рвану аккорд, один из трёх.
Про жизнь, теперь такую странную,
Спою вам, как сподобит Бог.
Во сне не бегаю по радуге
И литр не пью в один присест.
Отъезд жены уже не радует…
Смешно, но радует приезд.
Поезд на восток
Поезда идут на восток,
Богом прокляты иль судьбой.
В них народ везут, словно скот,
Мой народ везут на убой.
Полустанки летят, мосты.
Прогневил ли кто небеса?
Кто забудет и кто простит?
Только тот, кто безгрешен сам.
Ах, как мчится тот паровоз,
Нет преград ему на пути.
А начальничка жжёт вопрос:
Хоть кого-нибудь довезти.
Как кремлёвский палач велит,
Он строжайший ведёт учёт.
Пассажиры вот подвели:
Мрут как мухи, дери их чёрт!
Не понять им, что вождь-отец,
На расправу и мудр, и скор,
Взял билет всем в один конец.
Чурки, сказано, дети гор.
Поезда идут на восток.
Память душу мне бередит:
Их же было там тысяч сто,
А вернулся из двух один.
Ураган в проводах свистит
Почтальоном дурных вестей.
Кто забудет и кто простит
Этот ветер и эту степь…
Прага
Вот, живу, как Бог положит на душу,
Не молюсь, поможет ли молитва?
Бьют часы на башне старой ратуши.
Я вхожу в собор Святого Витта.
Я не знаю здешнего уклада,
Жизнь меня, как лист кленовый, носит.
На стене иконы без оклада,
Да и не иконы это вовсе.
Понимаю, что судить не вправе,
Приставать с расспросами не смею,
Из латыни помню только «Ave»,
А они по-русски не умеют.
Я – прохожий, ротозей, зевака,
Что-то слышал о Христе и рае
И за веру жизнь не ставил на кон.
Да и кто теперь на жизнь играет?
Мне б о родине, а я пою о Праге,
О берёзках бы, а я – о гриве львиной.
Как шута сыгравший плохо трагик,
Как зэка, вернувшийся с повинной.
Это всё – пустые разговоры.
Все мы путники на тропке в поле мглистом.
Если жизнь – театр, то мы – актёры,
Если жизнь – собор, то мы – туристы.
Разносчик слов
Сосед мой разносит пиццу,
А кто-то возит дрова.
Все мы носим чужие лица,
Ну а я разношу слова.
И не я их придумал, нет.
Просто в рифму их записал.
Им сегодня три тыщи лет.
Я вчера в них не верил сам.
Поутру их сложу в котомку
И пойду от двора к двору,
И по льду побреду по тонкому,
И на злом постою ветру.
Но согражданам не до поэтов.
Ни к чему им мои стихи:
Не дешёвые, чай, котлеты,
Не заморские, чай, духи.
Да и на кой им мои слова,
Ведь Хозяин давно решил:
И почём будет дважды два,
И как пишутся «жи» и «ши».
И честной ли у нас народ,
И кого выбирать в цари.
Городить ли нам огород
Иль синим пламенем всё гори.
Я разносчик банальных слов
И истёртых в труху идей.
Тех, что ветром мне принесло,
Тех, что вилами на воде.
Бардам
1
Как у Чехова струна,
Бац – и лопнула страна!
Ничего, сыграет бард и без струны.
Паганини Коля жил бы – оценил!
Миру – мир, а барду – бард.
Бард любому барду – брат.
Что ни лето – едут в грушинский БАРДель,
Под Самару, там гитара на воде.
Хоть страна уже не та,
Здесь такая красота,
Тут друг друга узнают по паре нот.
В общем, барды – очень милый мне народ.
Бардофил я с давних пор,
Я освоил ля-минор
И, почти не целясь, взять могу аккорд!
Паганини Коля был бы мною горд.
Пусть не русский – не беда;
Бард – от слова «Кабарда»,
И у нас в горах умеют складно петь…
Да и Пушкина не мы убили ведь.
2
Ах, боже мой, меня вчера пустили к бардам!
Прикинь, Колян, какой сюрприз среди зимы!
Я говорю, пустили к бардам, а не к нардам;
Такие люди есть, они почти как мы.
Они играют и поют, когда попросят,
Когда не просят, впрочем, тоже не молчат.
Да никаких больших деньжишь они не косят,
Зажгут костёр, по струнам вдарят – и торчат.
Про что поют? Про то, что видят, друг мой Колька.
Про снежных баб, про просто баб, поля, леса.
Как мы с тобой, когда тоска, но знаешь только,
У них какая-то особая туса.
Они чисты как чисто голос в поле чистом,
Они щедры; такие правила игры.
И банку завтрака советского туриста
Здесь, хошь-не хошь, – дели на шестерых.
Ну, я решился (мне там стопочку налили)
И что-то блеял, струны теребя.
Они мне хлопали, они меня не били!
Хотя могли, я ж был там без тебя.
Они – романтики. (Вот Бог послал барана!)
С тобой, без выпивки, Колян, глухой контакт.
Романтик – тот, начитается романов,
А после тащится, что в жизни всё не так.
Нет, с ними точно веселей наш общий лагерь,
Бардей всегда, в начале иль конце!
Ну, я пошёл, «перо зовёт к бумаге»,
Сам понимаешь, творческий процесс.
© Станислав Агирбов, 1996 – 2016.
© 45-я параллеь, 2016.