Станислав Агирбов

Станислав Агирбов

Золотое сечение № 24 (372) от 21 августа 2016 года

Сам понимаешь, творческий процесс...

Россия и Кавказ

 

Воюют в пяти поколеньях,

Тому мне известны причины:

«Есть женщины в русских селеньях»,

А в горских аулах – мужчины.

 

Войну, это промысел древний,

Боюсь не прервать никогда.

Ведь женщины есть и в деревнях,

И даже в больших городах.

 

Середина возраста

 

Сюрпризы в середине возраста

Мне врач знакомый обещал.

И, коль тянуть мне этот воз до ста,

Сожмусь в кулак, по швам треща.

 

Жизнь перестала быть эстрадою,

Хотя пока ещё не фарс.

Визит к фотографу не радует:

Какой-то мятый стал анфас.

 

Я не турист и не охотник,

Не швец, не жнец и не игрец,

Не мореплаватель, не плотник

И рыб из речки не ловец.

 

Досуг не кажется наградою,

Упал к досугу интерес.

Отъезд жены уже не радует,

Ведь кормит так, что к чёрту лес.

 

Зажму струну, как девку пьяную,

Рвану аккорд, один из трёх.

Про жизнь, теперь такую странную,

Спою вам, как сподобит Бог.

 

Во сне не бегаю по радуге

И литр не пью в один присест.

Отъезд жены уже не радует…

Смешно, но радует приезд.

 

Поезд на восток

 

Поезда идут на восток,

Богом прокляты иль судьбой.

В них народ везут, словно скот,

Мой народ везут на убой.

 

Полустанки летят, мосты.

Прогневил ли кто небеса?

Кто забудет и кто простит?

Только тот, кто безгрешен сам.

 

Ах, как мчится тот паровоз,

Нет преград ему на пути.

А начальничка жжёт вопрос:

Хоть кого-нибудь довезти.

 

Как кремлёвский палач велит,

Он строжайший ведёт учёт.

Пассажиры вот подвели:

Мрут как мухи, дери их чёрт!

 

Не понять им, что вождь-отец,

На расправу и мудр, и скор,

Взял билет всем в один конец.

Чурки, сказано, дети гор.

 

Поезда идут на восток.

Память душу мне бередит:

Их же было там тысяч сто,

А вернулся из двух один.

 

Ураган в проводах свистит

Почтальоном дурных вестей.

Кто забудет и кто простит

Этот ветер и эту степь…

 

Прага

 

Вот, живу, как Бог положит на душу,

Не молюсь, поможет ли молитва?

Бьют часы на башне старой ратуши.

Я вхожу в собор Святого Витта.

 

Я не знаю здешнего уклада,

Жизнь меня, как лист кленовый, носит.

На стене иконы без оклада,

Да и не иконы это вовсе.

 

Понимаю, что судить не вправе,

Приставать с расспросами не смею,

Из латыни помню только «Ave»,

А они по-русски не умеют.

 

Я – прохожий, ротозей, зевака,

Что-то слышал о Христе и рае

И за веру жизнь не ставил на кон.

Да и кто теперь на жизнь играет?

 

Мне б о родине, а я пою о Праге,

О берёзках бы, а я – о гриве львиной.

Как шута сыгравший плохо трагик,

Как зэка, вернувшийся с повинной.

 

Это всё – пустые разговоры.

Все мы путники на тропке в поле мглистом.

Если жизнь – театр, то мы – актёры,

Если жизнь – собор, то мы – туристы.

 

Разносчик слов

 

Сосед мой разносит пиццу,

А кто-то возит дрова.

Все мы носим чужие лица,

Ну а я разношу слова.

 

И не я их придумал, нет.

Просто в рифму их записал.

Им сегодня три тыщи лет.

Я вчера в них не верил сам.

 

Поутру их сложу в котомку

И пойду от двора к двору,

И по льду побреду по тонкому,

И на злом постою ветру.

 

Но согражданам не до поэтов.

Ни к чему им мои стихи:

Не дешёвые, чай, котлеты,

Не заморские, чай, духи.

 

Да и на кой им мои слова,

Ведь Хозяин давно решил:

И почём будет дважды два,

И как пишутся «жи» и «ши».

 

И честной ли у нас народ,

И кого выбирать в цари.

Городить ли нам огород

Иль синим пламенем всё гори.

 

Я разносчик банальных слов

И истёртых в труху идей.

Тех, что  ветром мне принесло,

Тех, что вилами на воде.

 

Бардам

 

1

Как у Чехова струна,

Бац – и лопнула страна!

Ничего, сыграет бард и без струны.

Паганини Коля жил бы – оценил!

 

Миру – мир, а барду – бард.

Бард любому барду – брат.

Что ни лето – едут в грушинский БАРДель,

Под Самару, там гитара на воде.

 

Хоть страна уже не та,

Здесь такая красота,

Тут друг друга узнают по паре нот.

В общем, барды – очень милый мне народ.

 

Бардофил я с давних пор,

Я освоил ля-минор

И, почти не целясь, взять могу аккорд!

Паганини Коля был бы мною горд.

 

Пусть не русский – не беда;

Бард – от слова «Кабарда»,

И у нас в горах умеют складно петь…

Да и Пушкина не мы убили ведь.

 

2

Ах, боже мой, меня вчера пустили к бардам!

Прикинь, Колян, какой сюрприз среди зимы!

Я говорю, пустили к бардам, а не к нардам;

Такие люди есть, они почти как мы.

 

Они играют и поют, когда попросят,

Когда не просят, впрочем, тоже не молчат.

Да никаких больших деньжишь они не косят,

Зажгут костёр, по струнам вдарят – и торчат.

 

Про что поют? Про то, что видят, друг мой Колька.

Про снежных баб, про просто баб, поля, леса.

Как мы с тобой, когда тоска, но знаешь только,

У них какая-то особая туса.

 

Они чисты как чисто голос в поле чистом,

Они щедры; такие правила игры.

И банку завтрака советского туриста

Здесь, хошь-не хошь, – дели на шестерых.

 

Ну, я решился (мне там стопочку налили)

И что-то блеял, струны теребя.

Они мне хлопали, они меня не били!

Хотя могли, я ж был там без тебя.

 

Они – романтики. (Вот Бог послал барана!)

С тобой, без выпивки, Колян, глухой контакт.

Романтик – тот, начитается романов,

А после тащится, что в жизни всё не так.

 

Нет, с ними точно веселей наш общий лагерь,

Бардей всегда, в начале иль конце!

Ну, я пошёл, «перо зовёт к бумаге»,

Сам понимаешь, творческий процесс.