Семён Бурда

Семён Бурда

Четвёртое измерение № 28 (88) от 1 октября 2008 года

Первое приближение


* * *

 

Был к безделью не приучен

Джироламо Невезучий:

Чтоб спастись от разных бед,

Он объездил целый свет.

 

В Генуе терял он гены,

В Падуе с коня он падал,

Не нашёл жены в Женеве,

И в Тоскане – тосковал,

 

Бился с барсом в Барселоне,

Разуверился в Вероне,

В пампе он хотел пампушек,

Манты в Мантуе искал.

 

Въехав в яму на Ямайке,

Он не стал копать в Клондайке,

И, к тому же, в Ла-Валетте

Проигрался в пух и прах,

 

А ещё во время странствий

Он раскладывал пасьянсы:

Масть – на масть, как звук – на отзвук,

Страсть – на старость, смех – на страх.

 

И никто не знал, откуда,

И никто не знал, куда он.

То он в Слониме слонялся,

То он в Бежецк убегал,

 

В Померании не помер,

И уехал жить в Житомир,

А пасьянсы не сходились,

Но и он не унывал.

 

Как-то раз под Аккерманом

Ветер вывернул карманы,

Ветер расшвырял колоду,

В чьих теперь она руках?

 

Джироламо – невезучий,

Может быть, у Вас получше

Всё сойдётся – звук и отзвук,

Страсть и старость, смех и страх?


К ветру

 

...И скалы, воздух обжигая,

За солнцем тянутся. Куда?

И дышит в бухте ледяная,

Подслеповатая вода.

 

И трещины ползут, и зданьям

Камнями век свой доживать,

Неисполнимые желанья

Не исполняются опять.

 

И в этом выжженном краю,

В каком-то забытьи счастливом

Я воздух перелётный пью.

 

У Коктебельского залива.

У самой жизни на краю.

 

* * *

 

Кости белеют внизу или мрамор над нами смеётся,

Пряча бессмертных в себе – бога ли, цезаря лик?

Каменоломня, прощай,

Здесь полжизни моей остаётся,

Тени друзей и давно пересохший родник.

 

В горле першит; не зима, но в кристалликах воздух,

Воздух империи, полный ликующих числ,

В пальцах ослепших, и сердце не помнит, кто возле,

В стёртых словах о любви, постепенно теряющих смысл.

 

…Вольноотпущенник жизни своей, рабской,

Подводит итоги. Не опрометчив: вполголоса песню поёт.

Выпьет вина. В гости друга-раба не зовёт.

Женщину купит. И с нею побудет немного.

 

Каменоломня, прощай.

Рядом с домом мерцает дорога

К морю, где лодочник с вечера дремлет и ждёт.

 

День будет ветреный. Завтра миндаль зацветёт.

Что же он медлит? Чего он стоит на пороге?

 

* * *

 

То колокол, то звяканье монет –

Собор и рынок вечно на виду, _

Я не был в Саламанке двести лет

С тех пор, как Санчо сжёг сковороду.
 

Обедня здесь короче, чем обед,

Высокое с обыденным – родня,

Фонтан Свободы в затхлый туалет

Впадает, и удобней не найду:

 

Стань рядышком – и светлая струя

Поможет справить малую нужду

Под памятник, забытый среди дня,

Взыскующий, что в глаз затёк помёт,

 

Пол-неба, пол-любимой вижу я,

Которую пол-ослика везёт.

И всё, что мне осталось – представлять

Других полмира, свет и тень кроя,

 

«Полувраги» читать – «полудрузья»,

Полупечаль – надеждою назвать.

И Санчо – рядом, бронзовый, живой

Насмешливо качает головой.

 

Гетто

(Из цикла «Мама и снег над Варшавой»)

 


Рваная дорога,

Злая колея.

Далеко до бога,

Поздно до жилья.
 

Свесилась дорога

Аж за край земли.

По дороге дроги

Муравьём в пыли.

 

В неподвижном небе

Жёлтая звезда.

То ли в гости едем,

То ли навсегда.

 

И никто не плачет,

И длиннеет тень,

И лошадку мальчик

Кормит целый день.

 

В воздухе нагретом.

Среди трав немых.

На исходе света.

На пороге тьмы.

 

Музыканты

 
Там, на углу, где светились часы,

Вечно сидели на скамьях нагретых

Альты, кларнеты, гитары, басы –

Те музыканты, чья песенка спета.

 

Те музыканты, чья песенка спета,

Свадьбы играли и похорона

 

Пыльное лето, зелёное лето,

Плачет страна и танцует страна.

 

Чёрная клавиша к белой прижмётся,

Белая музыка с чёрной сольётся,

Под облаками квартет наш несётся,

Эй, музыкант, чародей, дуэлянт!

 

Ноты ли скачут, ворот ли рвётся:

Здесь напрокат инструмент выдаётся –

Руки его и усталый талант.

 

Чёрные даты, красные даты –

Некогда больше играть для себя,

Как перед господом – не виноваты,

Незачем больше – дома семья.

 

Но начиналась забытая тема

Голосом, звяканьем кружек в пивной,

И барабанщик, хромец разбитной,

Пальцами щёлкал, стучал по колену.

 

И постепенно, сперва постепенно

Что-то вытягивалось из клубка,

За инструментом тянулась рука,

Чёрная нитка, чертовка, сирена,

 

Стой, мы догоним тебя непременно,

Жизни не хватит – настигнем за сценой,

Это последний наш джаз, старина!..

 

Слышите, слышите, снова играют

Дождик на крыше, свет на стекле,

Если б не музыка, не представляю,

Что бы я делал на этой земле...

 

Чёрная клавиша к белой прижмётся,

Белая музыка с чёрной сольётся,

Под облаками квартет наш несётся,

Это последний наш джаз, старина!...

 

Пары воркуют на скамьях нагретых,

Спят музыканты, чья песенка спета,

Спят музыканты, чья песенка спета,

Плачет страна и танцует страна...

 

* * *

 

По Москве-реке

Плавал молодец,

Как на языке

Сладкий леденец.

 

Ел пирог у тех,

Пил у этих квас.

Это ведь не грех –

Брать не про запас.

 

От вороньих стай

У тебя шевро.

Этому – трамвай,

А тебе – метро.

 

Вдоль подземных нор

Воздух тьмой звенит:

Камень – лабрадор,

Стекла – сталинит.

 

И сияет храм

Всем – и никому.

И везут тебя

К месту твоему.

 

На Филёвский лес,

На Садовый круг

Сыплет снежный блеск

Русский демиург.
 

Крепче, голова,

На плечах держись.

Вниз летят слова.

Лишь молитвы – ввысь.

 

Всё, что ты успел –

Несколько реприз.

Люди смотрят вверх,

Звёзды смотрят вниз.

 

Коктебель

(Фрагмент)

 

Для бронзовых, коричневых и красных

Заведена пружина летних дней:

Стучат мячи на кортах, окна настежь,

А море всё слышней, слышней, слышней…

 

И воздух теннисный, упруго-маслянистый

Морскою пылью отдаёт с утра,

И белый шлейф мяча размазан кистью

Над охрой черепиц, над синькою двора,

 

Над сеткой, где, как голуби с голубкой,

Они парят в восторге высоты,

Пусть горы тянут свет, подобно губке,

И тени заостряют их черты.

 

Уже и солнце пало на колени,

И ходят волны в чёрных сапогах –

Они играют – и на малой сцене

Кричат своё от моря в двух шагах.

 

* * *

 

На дачах ещё загорают,

И солнце, как будто, печёт,

И солнце с утра превращают

В сиропы, варенье, компот.

 

Здесь вечер вином согревают,

Едят – урожайным был год,

Хохочут – и разве скрывают,

Что дождик по роще сечёт,

 

Что поле, вернувшее зёрна,

И сад, отдающий плоды,

Молчат под холстиною чёрной,

Молчанье купив за труды.

 

И тени в стекле проплывают,

И страшно остаться одним,

А лето по дому блуждает

Забытым при жизни, больным.

 

Оно залежится в кармане

Случайной лесной шелухой…

И бабочки крылья роняют

С тяжёлой к утру головой.

 

Первое приближение

 

Грудой золотистых мёрзлых кож

За окном Литва до горизонта,

И в костёл, в который каждый вхож,

Тихо входит женщина с ребёнком.

 

Так за нею он в толпе скользит,

Что в одежде кажется из шёлка,

И уже свеча его горит

Среди сотен тоненьких и жёлтых.

 

Крестики, как родинки родства.

Теплота земного естества.

И слова тяжёлые, как числа,

Из неведомого вещества.

…………………………………

…………………………………

Дверь откроешь, замело порог.

Дверь откроешь – паперть замело.

Далеко видать, белым-бело,

Солнце где? Где север, где восток?

 

Неостывший алый уголёк,

Лыжник в дюнах – словно мотылёк.

 

Чёрных лыж перебирая чётки,

Лыжник на отшельника похож

Посреди песчано-снежных лож.

Только жаль, зимою день короткий.

 

Вышивки предмет или перо

Лыжник? Он и сам того не знает,

Кто ему пространство выбирает,

Так холмы расставлены хитро.

 

Вот он в лес влетает, как болид,

Сыплют с веток жёлтые иголки,

И уже его свеча горит

Среди сосен тоненьких и колких...

 

Сумерки обходят стороной

Лыжника за белой пеленой,

Женщину и мальчика под снегом

На тропинке, к хутору, к ночлегу:

 

Чтоб с душой спокойной

Сесть к огню,

Чтоб в рубахе чистой

Сесть к окну.

 

Звать слова могучие, как числа,

Где душа жива и плоть права…

 

Ангелы кружат над полем чистым,

Снег – и никакого колдовства.

 

Анамнез

 

Её жалели или ухмылялись,

А муж смеялся: «Дa уж, баб люблю…»

И от него, и от себя спасаясь,

Она пошла – и спряталась в петлю.

 

И прокляла его мужскую силу,

И всю с собой в могилу унесла.

Как будто тучей, враз его накрыло:

Ушли невесты, и болезнь пришла.

 

Он вдруг заметил, стали пахнуть платья

Духами – как в те, давние года.

И он искал – в шкафах и под кроватью.

Он знал, она придёт. Не знал – когда.

 

Так он сидел, а дни его летели,

Как ветер гонит мусор по дворам,

Уже душа не ночевала в теле,

Брезгливо возвращаясь по утрам,

 

В зачёркнутый верёвкой бельевою

Двор, где одно и то же без конца:

Вороны в чёрном. Дождь в ведро пустое.

Хромая табуретка у крыльца.

 

* * *

 

Ты ли, мой друг – по другую сторону океана

С другом – «бадвайзером» у блеющего экрана,

В пустыне застроенной, где старожил

Не припомнит молнии или грома,

Хозяин костюма, владелец дома,

 

Хоть у Банка – вторая пара ключей,

Ты ли сияешь в двести свечей

Среди бледнолицых из гольф-клуба

В городке нотариусов и зубных врачей,

Где у всех недвижимость и подолгу болят зубы,

 

Где фортуна, пытаясь отвлечь и помочь,

Приведёт в казино и согреет место,

И деньги летят, и тянется ночь,

И что раньше закончится – неизвестно.

 

Это ты пыхтишь в парфюмерной пене

Местной богини, ложась на алтарь,

Перебирая её инвентарь.

Ты, наконец ли, завёл календарь

Званых событий и совокуплений?

 

От барханов приходят жёлтые волны.

Жарко становится. Скоро весна.

Доживём. Говорят, и сюда доберутся войны –

Не большие, так малые – даль темна.

И вовсю распростёрлась – во всю страну.

 

Здесь бывает пусто, но никогда одиноко:

Можно спать, распластавшись или камнем идя ко дну,

Можно, выйдя на крышу, всплакнуть и завыть на луну,

И тебя поддержит округа – соседи, собаки, кошки,

И сирены машин – полицейской, пожарной и неотложки.

 

Поэт

 

Навещал. Посвящал. Просвещал.

Обольщал. Размещал. Ощущал.

Возмущал. Укрощал. Возмещал.

Затрещал. Обнищал. Завещал.

 

Наставление

 

Я вам историю сплету

Про давний мой каприз:

Как в детстве, стоя на мосту,

Хотел я плюнуть вниз.

 

Ведь вниз – не то, что в потолок,

Но с бабушкой я был,

И, вроде я её отвлек,

Но струсил – вот дебил!

 

А вскоре бабушка моя

Решила утонуть,

Наверное, затем, чтоб я

Свободней мог вздохнуть.

 

И с моста плюнул я, и в даль

Шла за волной волна.

И бабушку мне стало жаль:

Эх, видела б она!

 

Да будет, дети, вам урок:

Сегодня, завтра, впредь

Всё делать вовремя и в срок,

И бабушку жалеть.

 

Речка

 

Мимо нашего посёлка

Ехал как-то паровоз.

Захотелось вдруг напиться –

Взял – и к речке повернул.

 

Видит, наши рыбу ловят:

Дед Пафнутий и Вантей.

 

Он сначала забоялся:

Тут у нас, в посёлке, строго,

А потом, как разбежался,

Через дом, как перепрыгнет!

 

И давай тихонько к речке,

Но с обратной стороны.

 

А Вантей и дед Пафнутий

Третий день тащили щуку:

Зацепилась за корягу – и не хочет вылезать!

 

От жары пуская искры

Красным носом завидущим,

Паровоз – глотком большущим –

Р-раз! – всю речку – во, дела!

 

Тут как крикнет дед Пафнутий:

«Что же ты, дурак, наделал

С нашей речкой разлюбимой,

С нашей щучкой озорной?!

 

Как теперь в Китай нам плавать?

Как на Кубу добираться?!..

Мы ж тебя электровозом

Можем сделать в полчаса!

 

Как теперь в глаза посмотришь

Ты Степану-машинисту?

Или ты не видел надпись:

«По газонам не ходить?!..»

 

Паровоз пыхтит и мямлит:

«Я ж для вас хотел, как лучше.

Вот, пожалуйста, извольте,

Вы, Вантей, и Вы, Пафнутий,

Собирать в корзинку рыбу,

Будто вышли по грибы».

 

А потом – и вовсе в слёзы:

«Я ведь, в общем, не по злобе,

Я и пить не собирался,

Только горло полоскал...»

 

И вернул – почти всю речку,

Может, два ведра припрятал...

 

Так Пафнутий и Вантей

Нашу сберегли природу

И для взрослого народа,

И, конечно, для детей!


© Семён Бурда*, 1977-2008.
© 45-я параллель, 2008.
 
---

* Стихи, статьи, фотографии и видео представлены по адресу:

https://www.poetryspacesburda.org/