* * *
В земле живут алмазы.
Руда живёт в горах.
Наверно, водолазы
Не знают слова «страх».
Но я земная птаха.
И я боюсь воды.
Я состою из страха
И прочей ерунды.
* * *
Когда разбивается самолёт,
Всё в мире становится наоборот.
Холодными – пальцы и голова,
Горячими – ели, еловой – трава.
И только крапиве с огнём по пути:
Она на пожарищах любит расти.
* * *
Май милей котов и женщин.
По земле рассыпан жемчуг.
Словно линии в тетради,
Словно танки на параде,
От печалей далеки
Жемчуговые деньки.
Об одном и том же мысли:
Не настанет лето, если
Если пеньем соловьёв
Не наполнюсь до краёв.
* * *
Мне не даются повороты,
И я робею отчего-то.
А очень многим повернуть
Намного легче, чем вздохнуть.
Я увеличиваю угол,
Но угол крошится, как уголь.
На пальцы сыплется табак –
И не вписаться мне никак.
Зачем, за что мне эта драма –
Держать удар, держаться прямо?
И я завидую стрижу:
Зачем я в небе не кружу?
Нефть и молоко
А если завод нефтяной,
Он пахнет, наверно, мазутом.
Репейники у проходной –
Ты тут не походишь разутым.
Пустынно у дальних ворот,
Но это, конечно, уловка.
Рабочий спешит на завод –
И пахнет металлом спецовка.
А я-то в окне, высоко,
Над вечным гореньем завода.
Я пью не спеша молоко,
Хоть это смешно в мои годы.
И запах во мне – молока.
Пусть нефть от обиды оглохнет.
Я буду стыдиться, пока
Оно на губах не обсохнет.
Рождество
Ну, не враги ж вы мне, овраги!
Не нужно вышибать слезу.
Травы малюсенькие шпаги
И кто-то маленький внизу.
Мадонна смотрит, детки, хмуро,
Сметая крошки со стола.
Она бела, широкоскула,
Широкоскула и бела.
И – ни ответа, ни привета.
Опасно истончилась нить.
И только, собственно, об этом
Мне хочется поговорить.
Стихи о моём экспрессе
За синею кромкою леса
Синеет больница во мгле.
Сижу я в кабине экспресса,
И руки мои на руле.
Цвет синий – холодный, бездушный,
Но нет на Земле горячей
Чужих и ко мне равнодушных
Рассеянных синих очей.
Отъехав от автовокзала,
Сто раз их припомню на дню.
Мне первой звонить не пристало,
Но всё-таки я позвоню.
В душе я ращу бессердечье,
Жар-птицыно пью молоко.
И как хорошо, что, конечно,
До старости мне далеко.
Скажу, что до лета, до лета
Прощаюсь, плутаю в зиме.
Экспресс тоже синего цвета,
Но это не видно во тьме.
А в Гжели сапфиры, сапфиры
Рассыпаны возле дорог.
А в Гжели торгуют пломбиром –
Тягучим и сладким, как вздох.
* * *
Живёт в Таганрогском заливе маяк.
Пока безымянный, но это пустяк.
В Москве маневровый пыхтит тепловоз,
А я отморожу и щёки, и нос,
Пока с обожаньем смотрю на него.
Живым дело есть до всего, до всего.
И всё-таки жизнь провести на боку –
Позиция самая верная.
Я имя придумываю маяку –
Придумаю скоро, наверное.
* * *
За кинжальной насечкой
Наблюдаю с тоской.
Над Непрядвою-речкой
Едет Дмитрий Донской.
Тает войско, как пламя.
Знать, недобрая весть.
И, конечно, меж нами
Что-то общее есть.
За свечою на улице
Наступает зима.
В серебре у них сулицы,
В серебре шелома.
Не прочерчены линии.
В гроб уложено тело.
И берёзонька синяя:
От огня посинела.
© Ольга Козэль, 2020–2022.
© 45-я параллель, 2022.