* * *
Где неба нежный цинк замешан грязью
И в клёны жёлтые всё солнце перешло,
И только душу обнимает разве
Дождя прозрачное крыло,
Я чувствую немое единенье
С чернеющей землёю и сомненья
Тяжёлых веток, рвущих на ветру
Своё большое раненое тело...
И нашим горестям с тобою нет предела,
И грустен дух мой и напрасен труд...
* * *
Застыли почки на челе
Могучего ствола.
Они всё ждут, чтоб в этой мгле
Свобода расцвела –
Ввысь опрокинутым мешком
Сквозь выходы планет.
А с гусеницей ты знаком,
Что кушает ранет?
* * *
Трава уже перепрела,
И листья тёмно-коричневы,
И, как упрямые мысли,
Темнеют кругом стволы,
И ветер упругие ветки
В себя, раздвигаясь, завинчивает,
Как горькую гайку сумерек, –
До сердцевины резьбы...
* * *
Между голых ветвей загорелась звезда.
Под ногами замёрзшие травы.
Сук качнётся, таинственный голос издав.
И кустов коченеют оравы.
В эту ясную ночь при звенящей луне
Тайным мыслям легко предаваться
И с надеждой шутить и в нестройном огне
Горьких дум тишиной забываться.
А любовь разрывает упругую грудь,
А её сторожит неизвестность.
И тоска и страданье мешают вздохнуть.
Грозной бездной зияет окрестность.
Голый лес красотою дремучей зловещ.
И дорога чернеет простая.
и стоит человек и молчит, словно вещь.
И звезда роковая блистает.
Встреча
Ещё подъём – но вспыхнет под ногами
Пространство степи, смутный контур гор,
Забьётся под рукой руки дыханье
И спазма сдавит горло...
Как стали близки старые края!
Они ведь часть тебя, хотя не видно
Их в толчее машины бытия,
И открывать их как родное стыдно.
И будет каждый шаг пронзительно щемящ,
И всё простое станет самым сложным —
И заслонит весь мир обрыва ржавый хрящ
И вспыхнувшей реки наморщенная кожа
* * *
Смотрю, как небо догорает.
Чернеют тополей верхи.
Пора холодная, сырая.
Тоски тускнеющий архив.
Картошка под землёй скребётся.
По мураве ползёт паук.
И в смутном сердце отдаётся
Любви неизречённый звук.
Стволы и листья
Стволы и листья – крупным планом,
Багровый лист – как жизнь – тяжёл
Мне в душу рушится тараном,
Не разделив добро и зло,
Сырой, сомненьями измучен,
Пропахший небом и дождём,
Он правдой яростных созвучий
К людскому сердцу пригвождён.
Мне этот лист всю душу ранит,
И, не замеченный никем,
Он времени разводит грани,
Желтея смертью на руке.
Я не боюсь бесследно сгинуть.
Я, лист, в себе неистребим.
Как тело, превращаясь в глину,
Я жив сознанием своим.
1963
Художник
Самозабвенно и неловко
Под ветра одичалый гуд
Мальчишка в старенькой спецовке
Чертил таинственный этюд.
Из туч холодного металла
Он наносил на полотно
То, что душе его сверкало
И только видящим дано.
Он мыслил сердцем. Мира стены
Он раздвигал, крутил, смещал.
И тополя упрямый веник
Вставал началом из начал.
За ним – другой. И третий. Кроны
Всё сокровенней и темней.
И нежный цвет серо-зелёный
Был их характер и предмет.
Свинцом тускнеющим дорога
Пронзала грифели ветвей,
И опускалась степь полого,
И открывалась даль за ней.
А мальчик создавал пространство,
Чуть освещая тополя,
И в туч холодное убранство
Впивалась жёлтая заря.
Замешивая землю небом
И в суть догадкою влеком,
Он был прозрением и не был,
Глубь придавив реки замком.
И по законам перспективы
Картина чуткая жила,
В натуре сплавив объективно
И наши мысли и дела.
Был смел набросок и неистов,
Хоть набело не завершён,
Он плыл в сознанье зрелой истиной,
Что мальчик наугад нашёл.
1960-е годы
* * *
Задумчивая свежесть темноты.
Дорога, уходящая в поля.
И путники – усталые кусты.
Как спутники, комарики звенят!
И я себя не в силах отличить
От веточек, от стынущей земли...
И так свободен, холоден и чист,
Как те поля, уснувшие вдали!
1960-е годы
Катастрофа
Был голос ночи вдавлен в снег.
Был паровоз, как конь, неловок,
Запутался тяжёлый бег
В железе скомканных постромок.
И, вывихнуты наугад,
Вагоны лезли друг на друга...
И медленно пронзала гарь
Судьбы – конвульсии подпруга.
И плач прорезал тишину.
И кровью чистою и душной
Огонь под небо саданул.
В нём бледные теснились души.
Старик себя не узнавал,
Мать целовала головешку,
И мальчик полз в пустой провал,
Всё повторяя: – «Ты не мешкай.»...
...То, что осталось от людей,
Брело на мёртвый полустанок,
И засыпала мир метель
И лица чёрные крестьянок.
1 января 1967, Воронеж
Любовь
Амур – убийца с автоматом.
ХХ век, ты преуспел.
Я уговариваю брата
Не тратить время на расстрел.
Но брат мой – враг мой поневоле.
Такая честь ему дана.
Он поправляет диск. Довольно!
И жёстко слепнущее – на!
Да! Пулями прошито сердце.
Я плачу, гадина, ликуй!
Те-бя! И никуда не деться,
И губы углит поцелуй.
Душа, ты с небесами вровень,
А муке края нет, ни дна...
Ты любишь, кошка, трепет крови:
Испей, прозрачна и нежна.
Третья Речка Петухи
Петух – могучее растенье.
На гребень – лучшая заря.
Чудовищные ног коренья
Вцепились в крышу ноября.
Блеснёт цифирь под белым веком.
Оттянет листьев циферблат.
Запрыгает по кругу стреха,
Меча столетья наугад.
И голос разорвёт пространство.
В провале бездны явь и сон.
И грудь на грудь схлестнутся страсти,
Рассыпав души на песок.
Забьётся мрак в тяжёлом клюве.
Звёзд шестерня не попадёт
В зубище гребня. Жадно сплюнет
Глухие тени в дым бадьёй.
Шагнёт – за глыбу окоёма.
Крылом – удар. Удар. Удар...
Шурша, залучится солома.
Забрезжит синяя вода.
1968
В МГУ
Смотри: трепещущее чудо!
Весь воздух ветками изрыт.
Они, вытягиваясь, будят
Моей души высокий ритм.
Страною пылкой аромата
В колодце каменном двора
Как обнажённо тароваты
Частицы чистого добра!
1968
* * *
Бабочка присела у огня.
Зябко повела крылами...
Истины печальная родня. —
Отраженный свет в оконной раме...
Одинок и черен зев свечи...
Разве мрак — единственное слово!..
Отчего ж так пепельно звучит
Лошадиный голос домового?..
* * *
У меня в кармане осень,
Как в лесу, легко и пусто.
У меня в кармане просинь,
Листик с мордочкою грустной.
Я принёс его из леса.
Был он мокрым и шершавым.
В нём тревожно и болезно
Что-то тёплое дышало.
1960-е годы
* * *
Под слоем пепла еле алый жар.
Пронзили ночь стремительные трубы.
И листья падают из-под ножа
Сырого ветра – тёмные, как губы.
Я сделан мерою твоей судьбы,
Закручен по неведомой орбите,
Где в каждой точке жизни только ты
Навеки вбито.
Над слоем пепла блики облаков,
Летящий лес, сомкнувшийся в движенье.
Он сопряжён с твоею темнотой,
Нашедшей истинное выраженье.
Не думая, не плача, не моля, –
Бесцельная забота –
Брожу по миру с видом короля –
На шаг от эшафота.
1960-е годы
* * *
И.P.
Тебя вписать в весну – и вынуть
Из спаянности кутерьмы –
Из треска, щебета и дыма...
Так, наугад летящий миг.
Мир ничего не потеряет.
Он будет тем же, мокр и крут,
Плескаться в луже, стыть сараем,
Трамваем делать вечный круг.
И только в глубине сознанья
Одной души средь стольких душ
Дня недостроенное зданье
Замрёт, зажато грязью луж.
1968
Мир по колено
Мир по колено. Солнце бьёт по крышам,
По тополям, по выгнутой траве.
Я опьянён вот этим утром рыжим.
Растерянный, брожу по синеве.
Кричат и кувыркаются деревья.
Здесь всё возможно – только захотеть.
Вот камень – брось. Он превратится в зверя
И нежно, по-кошачьи будет петь.
Во всю Ивановскую голосят заборы.
На спинах туч кривляются цветки.
Стоит петух. Не петушок – а город,
И в нём трамваи, улицы, лотки.
Вот синий жук барахтается в луже,
С погонами сержанта на плечах.
Известный пень карабкается в нужник,
Его я подфутболил сгоряча.
А по дороге прыгает лягушка.
Её лицо знакомо что-то мне.
Ах, это ты, зловредная старушка,
Всем сплетней надоевшая вдвойне.
Все дураки – колодами по полю.
Все негодяи – мухами жужжат.
Сияет солнце рыже и довольно
И чешет улыбающийся зад.
1960-е годы
Тоска
У базара в центре Краснодара
Умирает муха от удара.
Грузная. Величиной с быка.
Тягостно вздымаются бока.
И стоят, размазывая слёзы,
Нищий жук и три слепых берёзы.
1960-е годы
Червивцы
Мне их жаль: по ним лазят здоровые мухи,
Их коричневый цвет слишком чёрен и глух,
И лежат они тихо, как больные старухи,
Не разжав почерневших, измученных губ...
Незатейливой горкой тоски бессловесной,
В горке всякого хлама – жестянок, тряпья,
И случайный кузнечик их радует песней,
По-российски жалея пропащих ребят.
1960-е годы
* * *
Я спрыгну с подножки звезды
На серую глыбу асфальта,
К змеиной губе пригвоздив
Дымок сигареты летальный...
Родные, встречайте меня!..
Две тени военной зарницы
Я в сердце – сжимаю, обняв
Прозрачные светлые лица.
Сумятица слипшихся слов.
Вопросы. Вопросы. Ответы.
На месте отцовских часов
Забилось горячее лето.
Бурьян переплёлся с огнём.
Дыра как орудие. Грохот...
С родными. Под землю. Идём.
Целую. Целую. С Богом!
Я поднимаюсь на свет.
Мальчишка. Совсем как я.
Даю ему вместо конфеты
Крест звёздного острия.
1968
© Олег Чухно, 1963–2009.
© 45-я параллель, 2018.