Нина Есипенко

Нина Есипенко

Четвёртое измерение № 4 (352) от 1 февраля 2016 года

Невозможно легко…

Порт_Ретро

 

Прелюдия

 

Я это видел: за верстой колючей
оранжевая падала печаль
под ноги ветру, и песок зыбучий
терзала твердокаменная лапа.

Я это слышал: плакали павлины,
терзая воплями ночную мглу,
и море страха подымало спины
горючих волн, несущихся на скалы.

Клубком свернувшись, я сжимал колени
и обнимал обеими руками
мятущуюся дрожь, и под конец
в груди открылась дышащая рана:

...О корабли!.. да здравствует судьба,
шуршащая в пожаре на крови...
дымящая, коптящая, жива-а-а...
в полёте пальцы ноют от тоски...
по брешному видению пари...
засни, увидев занавес зари,
взрываемый пожаром на краю...

Так мир во мне рождался безысходный.

 

Окно

 

У кромки моря летний плеск прибоя,

от сопок дальних снега тусклый свет.

По городу всю ночь бродили двое –

седой туман и юноша поэт.

 

Он был влюблён, и город был ему

родной семьёй, большой и работящей.

Он был умён и судя по всему

подозревал о схватке предстоящей.

 

И вот в зените поздних зрелых дум,

похоронив друзей, растратив силы,

в тумане лета, как в чужом бреду,

он вдруг услышал: жизнь его простила.

 

Невнятный лепет робкого прибоя

как ропот древней страсти сердцу дан...

Перед окном всю ночь молчали двое
седой поэт и юноша туман.

 

Полярный бриз

эпистолярий

 

...

Как бухта? постепенно застывает?

иль до сих пор там слышен трапа скрип,

когда корабль извергает трюмом

на свежий воздух тени бывших жизней?..

 

А может быть, затихло всё в природе,

и Магадана нет уже во мгле...

и вихрь сдул и бухту, и дома...

и всё, что было, растворилось в Лете?..

 

А впрочем, всё – слова, слова, слова...

VP, из письма

 

1
Четвёртый день стоит моя погода

у моря без движенья... Светит ярко,

слепит глаза, макушку напекает и шепчет:
«Лето, лето разгорелось, – ты слышишь?» –
«Слышу». – «Видишь?» – Вижу, лето...

Но куртки не снимаю, жалко...
Лень...

 

2

На бугорке у школы номер три

трава зелёная пробилась возле серой,

                            пожухлой, прошлогодней.

И отворились худенькие глазки всех

                                             прошлых лет –
желтеют молчаливо, мерцают неизбывно.

Меж их ресниц снуют и копошатся плеяды

                             мух и мошек, совершая
                телодвижения и перелёты.

Плешивый пёс нагаевский приплёлся
и сипло задышал незлобной пастью,
блестя на солнце влажными очами;

нюхнул траву – и дальше затрусил

               вдоль улицы, покато льнущей к морю...

 

3

У моря утром

              выводок школярский
художников.

              Воткнули табуретки

в песок, ещё упругий по отливу,

и зябликами зяблыми расселись,

сгруппировались.

              Нюхают волну.

 

4

Медуз останки в чешуе медовой

                          морской капусты,

          брошенной на берег

холодной кистью утренней волны...

          В лучах от снега сопки Марчеканской

янтарно-изумрудным переливом,

желейно-леденцовым мокрым блеском

на трапезу открытия сезона –

влечёт и мириады первозданных

                          июньских мух,

и взор освобождённый художника тюрьмы.

          – Какой тюрьмы?

          – Излюбленной, мой друг.

 

Я и Наташа

 

1

 

– Если бы я была такая сильная, как буря,
я могла бы работать метелицей...

Наташа

 

 

Год старый провожая за порог,

встречаю новый с грустью затаённой:

зачем такой – колючий и зелёный

на перекрёстке улиц и тревог?

 

Всё вновь как прежде – каждый бугорок

для детских ног вершина и отрада,

а перелив хрустальный снегопада –

как эхо дальных пушкинских дорог.

 

О праздник долга! я опять не скрою,

что где-то буря мглою небо кроет...


От детской веры крепче и сильней,

оберегая всех времён единство –

из года в год труднее и больней

любовь к живым растёт как Материнство.

 

2

 

– Чем пахнет одуванчик?
– Черноглазым лицом!

Наташа

 

Давным-давно, десятки лет назад

твой дед, закинув ногу на колено,

катал меня, как будто на качелях,

и сам, казалось, был не меньше рад.

 

Отца я помню рослым и весёлым,

и с этого бы мне начать рассказ...

Бутугычаг. Заброшенный посёлок.

Закрытый рудник. Травы в первый раз.

Но новым детством всё открыто вновь,
и всё подвластно беглому названью –

отец мой!.. Черноглазая любовь!..

Хотя давно. Давно уже за гранью.

 

Отца я помню. Памяти отца –

как будто животворное продленье –

моё дитя, в котором от рожденья

бушует явь от прошлого Лица.

 

Соната Дождь

 

Альберту Мифтахутдинову

 

Над городом колеблется рассвет,

окрестных сопок очертанья зыбки.

Как вдруг Дождя скользящий пируэт

взвился фонтаном флейт, валторн и скрипки!

 

О детский плач!.. Откуда ты звучишь?

Какую гибель городу пророчишь?

Неужто впрямь людскую дичь и чушь

презрением недетским ты порочишь?

 

...Чего ты хочешь?..

 

– Здравствуй. И молчи.

Три утра кряду, сразу после ночи

я звал тебя, я посылал сигналы...

Ты, наконец, окликнула меня.

 

Я понял и хочу тебе поведать,

что этот город, где наш дух витает,

на грани самой пошлой катастрофы.

 

Ты не простынешь? Холодно. И сыро.

Я знаю, что тебе не вреден север,

спасёт повышенный теплообмен,

но всё-таки давай зайдём под крышу.

 

... В коврово-кресельно-стеллажный полумрак

нас привели скрипучие ступени,

и чайник, оторвавшись от бумаг,

через минуту прыгал от пыхтенья.

 

Да будет чай! Поутру и всегда –

не символ, нет, не ритуал ходячий,

но жизнетворен, как сама вода,

напиток – крепкий, сладкий и горячий.

 

– Поговорим о странностях любви?

– Ах, перестань, прошу тебя, умолкни!

Ты слишком любишь говорить красиво,

но думаю, что в сути ты права.

 

– Иного я не мыслю разговора...

 

– Да! Да! Пускай доходит до раздора!

Эх, Вавилон, проклятый Вавилон, –

ты помнишь эту древнюю легенду?

Творили столп, во славу божества,

по-нашему, наверно, храм искусства,

храм духа, что ли... Словом, понимаешь.

Мне видится, что это было нечто

похожее на Север наших дум:

Дом Ветра... Дом единого Порыва...

 

– Аркадий? Друг? – не говори красиво...

 

– Да! Чёрт с ним, с Вавилоном! Пусть гниёт!

Архангелов тревожит запах мысли...

Куда как проще всех кормить интригой

и выжимками пошлого шаблона,

куда как трудно понимать любовь...

 

– Ну вот, а я о чём тебе твердила?

 

... за окнами тихонько моросило,

и школы музыкальной силуэт

виднелся мне как в дымке детских лет.

 

Соната Снег

Из лирики бригантов

 

Мона Лета, Март Чекан

 

#
Занавеской пурги убаюкана снежная память,

одинокость мечты превозносит непрожитый миг.

В нежном городе снов расстоянье измерить шагами
невозможно-легко, словно пламя расплавит шаги.

 

Снова ночь переходит границы земного уклада,

снова снег за окном воскрешает любви голоса.

В нежном пламени губ поцелуйная зреет соната

невозможно-легко, словно время парит на весах.

 

Я скажу тебе слово, которому нет назначенья,

кроме нежного-нежного-нежного-нежного сна,

бесконечного сна, бесконечного снега свеченья

невозможно-легко, словно первая в жизни весна.

 

##
Звенела ночь... В ушах метался шар,

на стенки черепа пугливо натыкаясь...

По комнатам, рассеянно шатаясь,

бродил кошмар.

 

Маячил бред... Не накреняя губ,

оцепленных метельной лихорадкой,

он чью-то тень высвечивал украдкой

и гнул дугу.

 

Потерян ключ... Настройщик удручён,

он слышит, что рояль звучит нечисто...

Но не в ответе за режим артиста

ничей поклон.

 

###
Боль моя! Капризный ветер

гасит чувственные свечи

дружбы и тепла...

 

Свет не вечен,

снега плечи

окрыляет каждый вечер

боль моя...

... Пришла?

 

####

Она пришла – и я воскрес, не помня пытки

её волос, её небес, её улыбки...

 

Она вошла – и я забыл, откуда родом

моя печаль, моя тоска, моя невзгода...

 

Она искала – и нашла, и ей не нужно

земного дня, земного сна, земного мужа...

 

Я всё учёл и всё пойму, но только дайте

в полночный час при свете глаз сказать «Прощайте...»

 

###

Она не хочет уходить,

моя зима, моя находка...

Я как утопленная лодка

у снежной бури на груди!

 

И бесконечной чередой

взмывают волны – и стекают...

Но памяти не окликают

и не грозят уже бедой.

 

Как будто жизнь – уже прошла,

а смерть – ещё не наступила:

пришла, погладила, спросила –

и усомнившись – отошла.

 

####

Не забегай, не убегай, не слушай ветра!

последним снегом дышит май, последним снегом...

 

Я не хочу, я не хотел такой свободы!

пуржит, пуржит над перекрёстком непогода...

 

Ты поглотил мой срок, мой путь, апрельский ветер!

твоим порывом задохнусь, как первой встречей...

 

Не дай мне сдохнуть от тоски, погода мая!

я так желал её руки и так желаю...

 

Пойми, ветрюга, я не зверь, я весь из глины!

я не хочу таких потерь, бесполовинных...

 

##
Я томилась негаданной встречей,

озарившей миражную даль.

О мой путь – между снегом и вечностью

на поющих любви проводах...

 

Но туманным дождём, не нарочно

намокает полётность крыла.

То ли связь между нами нарушена,

то ли просто любовь умерла.