* * *
Никто не говорил, что мы потянем.
Концовка века всех брала живьём:
Кто к Богу шёл оккультными путями,
Кто в магазин – с охотничьим ружьём.
Свободно было, голодно и сытно.
И страшно было, и наоборот.
И если кто и был друг другу «ситным»,
То враг врагу. Под нервный скрип ворот
Двадцатый век захлёбывался пеной.
И вот в конце опять: топор, замах…
Здесь каждый город принял перемены,
И мой, портовый, о семи холмах.
* * *
Перестань. Образуется. Выживем.
Поднесём к пересохшим губам
Алфавит, где последняя «ижица»
И навеки потеряна «я».
Солнце встанет, лучами вощёными
Обогреет листву и стволы.
И не будет уже пересчёта и
Разделенья: свои – не свои.
И мучительность непонимания,
И виновность во всём – отойдут.
И тогда, проиграв мирозданию,
Можно будет покинуть редут.
Дерево у дома
Тишина – не тишина.
Долг неясен.
Листья падают с ветвей –
Терпит ясень,
Только изредка стучит
В окна дома –
Будто может что-то быть
По-другому.
* * *
Двадцатый век ушёл. Теперь
Купи себе хоть дом, хоть ранчо.
Живи как хочешь!.. Верь не верь,
Мне так же муторно, как раньше.
И, знаешь, беспощадней сны.
И ни один не скажет гаджет,
Как, может, лучшие сыны
Становятся глупей и гаже.
И нет ни золоченых риз,
Ни жемчуга речного бусин.
Уверенно шагая вниз,
Давай хоть головы опустим.
* * *
Нам сил не хватало для каждого страшного шага,
Когда по дороге, ведущей к другим берегам,
Мы шли и не смели смотреть на внезапно отставших,
Всех наших, внезапно отставших, стремившихся к нам.
Мы шли по земле. И в неё уходя постепенно,
Всё меньше и меньше хотелось нам спорить навзрыд…
У нашей земли мы давно уже числились в пленных,
У нашей земли, у которой весь дух перерыт.
Как мир нас пугал! Становился холодным и серым,
Мечи обнажала несчастий чугунная рать.
…А доброе солнце вставало, сияло и грело.
Сияло и грело. И совестно было роптать.
* * *
Краснел закат на западном боку
Во всю свою багрянистую силу.
Спокойно лес раскинулся в миру,
И стало мирно вопреки всему,
Что происходит и происходило.
И можно было – сразу не поняв –
Не разглядеть, что лес обезоружен,
Что он стоит на выжженных холмах,
Вокруг которых прорастает страх
Сухой колючкой, как сплетеньем кружев.
* * *
Вот этот палисадник – на дрова.
Вот этот дом – смотри – совсем невзрачный,
В нём жил старик – он пережил войну…
Он пережил войну, жену и сына.
И внука пережил. И вот ослеп…
Ну, побежали! Что же ты стоишь? –
Напрасно всё. И под ногами та же
Вторая русская беда. Бегу.
Я добегу до поля, где коса
Уже давно травы не покосила…
И если б не простор и небеса,
То родина – совсем невыносима.
* * *
Белый гриб красив, дороден.
Мухомор смешон и ярок.
Я не встану спозаранок.
Нет, не встану спозаранок,
Чтоб за белым за грибом
В этот ветер, в этот гром.
Белый гриб… Он сковороден!
…Но волнует мухомор.
Я калитку – на затвор.
И в знакомый лес нехитрый
Без корзины, без ножа
Мимо трактора и хижин,
И стального гаража
К мухоморам ядовитым.
И разносится: «Постой!»
Я стою. Смотрю на них.
…Вроде ветер поутих.
Мы сегодня вроде квиты
С этим лесом и судьбой.
Я домой. Я без грибов.
Я с промокшими ногами.
* * *
Напоминайте мне почаще
О самом важном и простом.
О неземной воде журчащей
И наполняющей простор.
О том, что клёна лист промокший,
Прощаясь с деревом своим,
Спешит к земле, к ногам прохожих,
Печалью неостановим.
О том, что даже в небе синем
Идёт свой счёт и лет, и зим,
Что человек почти всесилен
И тем всецело уязвим.
* * *
Вечереет. На улице дождь. В сером воздухе влажность.
Но я дверь не закрою на старый-престарый засов.
Вспоминается всё, что когда-то казалось неважным,
А теперь засветилось, как стрелки отцовских часов.
Открываю окно – тихим смехом несутся извивы,
И ложится на землю вода… Всё дождит и дождит.
Там на улице люди и лошадь с промокшею гривой…
…Отступают обиды. Никто никому не должник…
© Наталья Мамлина, 2007–2012.
© 45-я параллель, 2012.