* * *
Осень ударила в бубны.
Осень шаманит и стонет.
Хочешь, я больше не буду?
Впрочем, и это – пустое.
Слишком печальную тему
Ветер сегодня затронул:
С кем же я, лето? Не с теми ль,
Кто твои листья хоронит?
Время повальных пожаров,
Твердь и вода – пепелище…
Я не лукавлю, но жаль мне
Лодок поджарые днища.
* * *
А ходики – плуты и блудни.
У стрелок – повадки сорочьи.
Расклёвано время на клочья,
На хроники празднеств и будней.
Грешите, спешите решить
Задачку с одним неизвестным,
Ведь смерть прибывает на тесный
Перрончик заблудшей души.
Отбытья ли ветреный знак?
Виляет флажком провожатый.
Спешите, машите… Прижатый
К окошку потеет пятак.
Мой друже, к чему же рыдать?
Какие грядут полустанки!
Какие сонеты и танки
Вам ангелов сбацает рать!
Того ж, что мелькнёт за стеклом,
Вы вряд ли черты различите.
Вперёд, где встречает Учитель,
Где светит Родительский Кров.
* * *
Старухи выживают в одиночку:
Шкворчат на кухне, семечки жуют,
Впихнув в жилья просоленную бочку
Грошовой жизни гужевой уют.
Они встают задолго до рассвета.
Пьют спозаранку с крендельком чайки.
Латают дыры в осень, в зиму, в лето…
И кормят кошек крошками с руки.
А в судный день уходят без мороки,
Без лишних слёз, без фраз, без суетни,
Отбыв сполна положенные сроки,
Упрятав в тюль себя от глаз родни.
Их напоследок умастят молитвой,
О вечной жизни скажут нараспев,
Где за оградкой старой –
дед Димитрий,
Певунья Сирин, бык, орёл и лев.
Белые пятна
Б.Р.
Белым гневом напенясь, рокочет грудастый прибой,
Развернулись часы и без спроса уходят обратно.
Нас на этой земле ни за что не полюбят с тобой.
Мы на карте судьбы – одинокие белые пятна.
К мысу Бурь никогда не ведут корабли моряки.
Там волна о волну расшибаясь, не ведает боли.
Протяну тебе «здравствуй», рукой не коснувшись руки,
А, верней, промолчу – это лучшее рядом с тобою.
Это было однажды, столетие с лишним назад –
Проникаясь разлукой, скорбели кленовые листья,
И грустил, и печалился старенький, седенький сад…
Всё, что было тогда, с неизбежностью сна повторится.
Даровал ли Господь утешенье от маленьких бед,
В рост свинцовые крылья и лиру стальную на вырост?
Будем мы виноваты, что нас на земле ещё нет…
Будем мы виноваты, что нам небеса не открылись…
* * *
Какая неведомо тайна?
Осколки каких же мистерий
Вот в этом сплетенье банальном
Огней, и теней и растений?
Их пальцы– на клавишах неба,
Их души темны и свободны.
Вселенские дюжие ветры
Качают их плечи и бёдра.
Любимые, будьте со мною,
Нелёгкую правьте работу,
Пока небеса не закроют
От слуха последнюю ноту.
Любимые, в песне ли, танце,
О, не исчезайте внезапно!
Прошу вас, останьтесь, останьтесь –
И ныне, и присно, и … завтра.
* * *
Как суетно и безвозвратно
Стремим мы на пламя свечи!
Мгновенье побудь со мной рядом.
О бренном давай помолчим.
Давай помолчим об утратах
В вокзальной глухой тишине.
О том, что сказал ты когда-то,
О том, что ответилось мне.
И пусть нам зачтётся за праздник
Тот миг прогоранья дотла,
Когда повенчает нас разом
Молчания вечная мгла.
* * *
Не кори меня, не обижай,
Без тепла мне на свете не жить.
Скоро осень пожнёт урожай,
Срежет жизни непрочную нить.
Я тебя ни о чём не молю:
Не накоплены вроде долги.
Только музыку помни мою,
От забвенья её береги.
В два аккорда – так песня проста.
И ни слова – молчанье меж строк.
На галёрке пустуют места.
Здравствуй – свидимся лет через сто.
* * *
Ахалтекинцы,
по кругу, по кругу:
Ветер и воля,
доля и ветер…
Если глаза им
выклюет вьюга,
Кто за ошибку
злую ответит?
Сбитые бабки,
марево пены…
Давятся небом
чёрные птицы.
Если верёвка
дольше вселенной,
Грудью о звёзды
вправе разбиться
Ахалтекинцы…
Аты-баты
Облака летят куда-то
Далеко издалека,
Словно белые солдаты,
Словно вёсны, сны и даты
Проплывают облака.
Я гляжу им вслед устало,
Я за ними не спешу.
Я совсем ручною стала,
На бумаге я пишу:
Облака летят куда-то
Далеко издалека…
Стану облаком – тогда-то
Будет жизнь моя легка.
* * *
Может, в последний раз
Тот огонёк не гас.
Просто горел во тьме,
Наперекор зиме,
Наперекос судьбе.
Кто я? Никто тебе.
На пересуд молве –
Тяжестью сонных век.
Ну а потом – молчок,
Впадины вместо щёк,
Слёзы взамен очей.
Чей он теперь? Ничей.
И никогда в пути
Падшему не светить,
Не расцвести углю.
Я же – тебя люблю –
Наперерез зиме,
Наперевес суме,
Истине вопреки –
Не отведу руки.
* * *
Проклятая тобой,
Преданная другим…
Что для меня боль?
Боль для меня – дым…
Что для меня день?
День для меня ночь.
Что для меня смерть?
Смерть для меня дочь.
Ад для меня – печь,
Свет для меня – тьма.
Прежде чем в стих лечь –
Тихо сойти с ума.
* * *
Не летай без меня, не колдуй над упрямым замком…
И не пей молока, даже если придётся случайно.
Сбереги кошану. Помнишь, был с нами лично знаком
Рыжий кот, точно страж, охранявший альковные тайны.
Он молился за нас, бессловесный пушистый дружок.
Шебаршились за дверью те, душу скребущие, звуки.
Оттого было нам в тишине, как во сне, хорошо,
И на рыженькой спинке сходились бессовестно руки.
Пусть раздастся в квартире в чужой пулемётный звонок,
Пусть друзья замаячат, как флаги на вражеских башнях.
Но о хрупкости нашей давно позаботился Бог:
Будь что будет – вдвоём. Ведь с тобой ничего мне не страшно.
* * *
Понарошечная любовь, понарошечная,
нечто с крошечными ручками и ножками,
нечто с козявочными ухватками,
нечто не горькое и не сладкое.
Где заблудилась? В каком лесу?
Я не увижу и не спасу
капельку эту, такую крошечную,
понарошечную, понарошечную.
Поналетали ветрища злые,
ветры разорные, озорные.
Ветры, в разлуках и злобах опытные,
и любовь без остатка слопали,
девочку с хрупкими ручками-ножками.
Нехорошие – понарошечную.
Полетали вкруг, полетали –
зелена головушка – сидеть не стали.
Но оставили перья белые.
Ветры злые, вы что наделали?
Я ж под сердцем таскала крошечную,
кровью выкормила понарошечную.
* * *
Больно, больно, ещё больнее –
не бывает. Но с нами – воля.
Небосвод стал земли чернее,
Млечный Путь обратился полем.
Распаши там одну полоску,
расскажи, что туда засеял.
Видно, ратаем быть не просто:
молоком истекает семя.
А венчает всё скрежет сердца,
отпираемого ночами…
Кто же ключ умыкнул от сейфа,
где хранятся мои печали?
Выручают слова простые,
как эрзац. На цикорий вина
подменяю. На кухне стынет
кофе с горечью наполовину.
* * *
Если скажет Бог, что не быть мне впредь,
что на сборы, мол, у него легки,
заберу с собой моих вёсен цветь
да ещё возьму про тебя стихи.
А когда припрут возле райских врат
и начнут шмонать на предмет шмотья,
эту цвети медь выдам на погляд,
а стихи затарю под сердцем я.
Потекут вприглядку, без срока схим
с плеснецою дни – хором, напоказ.
И не ты меня – заслонят стихи
от бессонных, страшных Господних глаз.
* * *
Имидж меняла и телефонный номер,
спину носила, как рейсшину.
Я даже не хотела, «чтобы ты помер» –
это бы ничего не решило.
А ночами шлялась под твоими окнами,
задувалась в щели со сквозняками,
чуяла: ты шпаклюешь кокон
семейный, с лопиной, – задубев щеками,
вновь распинаешь шарик воздушный,
вместо воздуха пакуешь память.
Бог вам в помощь – в ничто послушно,
влагу век подперев руками.
* * *
В сонм небожителей «мальчика» Леля?!
Пел пастушонок, на флейточке блеял.
Тёрлись овечки самые разные:
чёрные, белые, жёлтые, красные…
Глазки с раскосинкой, губки в помаде.
Господи! Я ли паслась в этом стаде,
тоже бродила по травке зелёной,
ту же водицу лизала на склонах
лужиц прогретых? Пей из копытца –
ягнёночком станешь.
Господи, господи! Как не устанешь
нас вразумлять ты, с мозгами из ситца:
нет бы испить, а потом утопиться… −
Мудрый, десницей по-отчьи тяжёлой,
нас, никому не доставшихся в жёны,
попримелькавших за жаркое лето,
ушленьких, душненьких ярочек-ретро.
Песенка спета. Теперь ни гу-гу?
Многая лета тому тростнику.
© Маргарита Борцова, 2004–2012.
© 45-я параллель, 2012.