Константин Емельянов

Константин Емельянов

Четвёртое измерение № 5 (425) от 11 февраля 2018 года

Предчувствие

Предчувствие

 

Какие-то чашки, какие-то блюдца,

Какие-то люди, сидящие рядом…

А завтра мы можем вдруг все не проснуться,

Накрытые мощным ракетным снарядом.

 

Какие-то тени, какие-то стены,

Какая-то люстра над головою…

А ночью проснёмся от воя сирены,

И окна расплющит горячей волною.

 

Какие-то звуки: то громче, то тише,

И вечер осенний прохладен и светел…

А завтра от взрыва проломится крыша,

И вместо дождя на нас выпадет пепел.

 

Меня окружают какие-то лица –

Они про любовь говорят и про дружбу.

Но если плохое вдруг завтра случится,

Скажите, кому это всё было нужно?

 

Какие-то люди копают подвалы

И прячут еду, забывая про отдых.

А завтра они из-под свежих завалов

Глотать будут чёрный, отравленный воздух.

 

Какие-то дети кричат и смеются,

Какое-то солнце на крыше алеет…

Но завтра мы можем  совсем не проснуться,

А тот, кто проснулся, потом пожалеет…

 

* * *

 

Наши женщины не виноваты

Что у нас тяжёлая рука.

Аты-баты, шли домой солдаты

Вегетарианского полка.

Каждой женщине дадим по мужу,

Мира за окном и тишины!

(Если всё ещё кому-то нужен

Ветеран трансгендерной войны).

Стол накрыт, в графине стынет водка

В день, когда разбиты все враги.

А у женщин лёгкая походка

И свинцом налитые шаги...

 

* * *

 

Сигареты, наркотики, алкоголь

Помогают мне позабыть про боль,

Помогают мне потерять контроль,

Хотя стоят, увы, много денег.

Сигареты, наркотики, алкоголь.

У заветной двери назову пароль.

Был когда-то я в этом полный ноль

А теперь почти академик.

 

Я сижу в подвале в одежде сырой.

Здесь меня не ждали, здесь я чужой.

Я устал давно и хочу домой,

Но не здесь, не сейчас и не с ними!

Ты сидишь на диване в квартире пустой,

За окном полицейской сирены вой.

И ещё ты слышишь в тиши ночной:

Кто-то громко зовёт твоё имя.

 

Омывает мозги шальная волна,

Между нами идёт мировая война.

И надежда уходит с остатками сна

Да стучится в окно злое утро.

Все, что было меж нами, сгорело дотла,

От него осталась одна зола.

И остывших объятий былого тепла

Никакая не даст камасутра.

 

Голова гудит как в пушке снаряд,

Всё, что было меж нами, – было зря.

И чем ярче рассвет, тем мутнее взгляд,

И пора уже ставить точку.

Сигареты, наркотики, алкоголь

Притупляют чувства и гасят боль,

Но, в конце концов (и в этом вся соль),

Лишь дают небольшую отсрочку…

 

* * *

 

Сигареты в твёрдой упаковке

И пивных бутылок целый ряд.

На пустой трамвайной остановке

Пацаны на корточках сидят.

 

Быстро магазины опустели.

Разобрали водку и вино.

В парке все трамваи отзвенели.

В девять начинается кино.

 

Ночь над тихим городом спускается,

Разбежался по домам народ.

Пацанов всё это не касается,

Пацанов никто нигде не ждёт.

 

Мать гремит кастрюлями сердито,

Задремал нетрезвым сном отец.

Брат с сестрой нарочно деловито

За уроки сели, наконец.

 

Посиделки, драки, выпивоны –

От родителей большой секрет!

Здесь своя семья, свои законы.

Ничего важнее в жизни нет.

 

Словно призрак, вылез жёлтый «газик»

С голубой полоской на борту.

Пацанов он быстро в ряд поставит.

И опять умчится в темноту.

 

Завтра вновь откроет двери школа,

Ровно в восемь прозвенит звонок.

Секретарь райкома комсомола

Сам откроет ленинский урок.

 

Но у пацанов не та природа,

Чтоб над делом партии корпеть

Надо им за два последних года

Ещё много кой-чего успеть!

 

Будет много «стрелок» и «бакланов».

И на «счётчик» выставят «чертей».

Кто-то может станет наркоманом,

Лишь бы только не было смертей!

 

Будет выпускной, костюмчик-«тройка»

Будут «бормотуха», пиво, «план»…

Где-то там грохочет перестройка,

Где-то дожидается Афган.

 

Город замер, ни души, ни звука

По домам пора, хотя и лень,

Дома ждут родители и скука.

Завтра утром будет новый день.

 

Хэллоуин

 

Фредди Крюгер в дверь мою постучал

Ногтём,

Джейсон Вурхиз плечами пожал:

Мол, я ни при чём!

Майкл Майерс мне говорит

(Лет так семь или восемь на вид):

«Трикер трит, – говорит – твой счётчик

Включён!»

И пошла по дворам малышня

Взад – вперёд,

Только мысль всё гложет меня

Не уйдёт:

В той далёкой, забытой стране,

Где лет десять всего было мне,

Как бы я напугал в эту ночь

Народ?

Я оделся бы как Вий (Кащей? Бармалей?)

Уж не помню, кто был страшней

Для нас: 

Для детей.

Может, Чёртом оделся бы я,

Но одобрит ли это семья?

Да и кто, скажите, взаправду боится

Чертей?

Ну открыл бы нам пьяный сосед

И как?

«Кроме водки сладостей нет – скажет –

Голяк!»

Или выскочит дворник Ефим,

Да устроит всем Хэллуин:

По башке настучит и тем, и другим,

Просто так.

Чем позднее час, тем громче крики

Детей.

Кое-кто по второму кругу пошёл –

Злодей!

Ну а я у порога стою,

Да им сладости раздаю,

Да мечтаю, чтоб вечер прошёл

Поскорей!

 

«Зарница»

 

Пели всем классом про синюю птицу.

Пели в автобусе про поворот.

Все мы сегодня играем в «Зарницу»,

И военрук нас ведёт.

«Синие» ходят в атаку на «красных»,

За высотою падёт высота,

Все оказались мы здесь не напрасно,

Все мы здесь неспроста.

Мать на пальто мне пришила погоны:

Не оторвёт их чужая рука,

Буду награды высокой достоин,

Если найду «языка».

Мы атакуем, мы отступаем,

Верим, что враг будет разбит.

Если погон оторвали – ты ранен,

Если же оба – убит.

Рано январское солнце садится,

В сумерках смех и крики слышны.

Вся наша школа играет в «Зарницу»,

Внуки прошедшей войны.

Пусть мы в атаку идём без винтовки,

Противогазов хватит не всем,

Но на зачёте по начподготовке

Мы соберём АКМ.

Не испугают нас происки НАТО,

Рвать не устанет рука.

Мальчики – девочки семидесятых,

Дети полка.

А на обратной дороге уснули,

Тени на лицах ребят,

Ночью автобусы в город вернулись

И привезли всех «солдат»...

 

Как принимали в пионеры

 

Как принимали в пионеры

Совсем не так как в комсомол,

От нас не требовали веры,

Ведь мне десятый год пошёл.

На грудь значок мне прицепили:

Портрет кудрявый Ильича,

Пока в один день не сменили

На галстук цвета кумача.

Будь, будь готов!

Всегда готов!

Поменьше слов,

Лишь будь готов!

Четыре года пролетели,

И стало вдруг понятно всем –

Необязательно неделю

Учить Устав Эл Ка Эс Эм.

Порою так приврёшь сверх меры:

Такой дорогой уж пошёл.

Как принимали в пионеры

Совсем не так как в комсомол.

Когда я сильно завирался,

Ильич со стенки наблюдал

И как живой слегка смущался,

И тихо головой качал.

Скажите мне какие нервы

Нужны, чтоб я Вам так наплёл?

Как принимали в пионеры,

Совсем не так как в комсомол.

А я готов,

Всегда готов!

Поменьше дел,

Побольше слов.

 

Детство

 

Нет я не знаю, куда я бегу,

Детство осталось на том берегу.

Больше не встретит меня Крошка Ру

И не продолжит со мною игру.

Тигра и Кролик, Пух и Сова

Больше не скажут простые слова,

И не усядутся все на кровать.

Чтобы со мною книжки читать.

Детство умчалось, а я не успел.

В Швецию Карлсон давно улетел.

Вырос и стал знаменитым Малыш.

И посреди одиночества крыш,

Тонкою корочкой первого льда,

Будто забытая в луже вода,

Детство уйдёт без следа,

Навсегда…

 

Друг

 

Все в округе знают о тебе:

Белки, крысы, птицы и коты.

Убегают в спешной суете

Только за порог выходишь ты.

Мы бежим за ними налегке,

И в азарте ты оскалил пасть.

Я держу тебя на поводке,

На бегу пытаясь не упасть.

Мы гоняем их до темноты,

И на пол ты валишься мешком,

Наругавшись впрок, до хрипоты

С каждым встречным-поперечным псом.

Самый чуткий в мире слух,

Самый верный в мире друг.

Обниму башку твою лохматую:

Может я когда-то тоже был собакою?

Ты положишь лапы мне на грудь,

Знаю я, что это неспроста:

Всё пытаешься меня лизнуть

В губы, нос и прочие места.

Утром мне придётся уходить

В непонятный мир чужих людей.

Ты меня захочешь проводить,

Но послушно ляжешь у дверей.

А потом, когда придёт отбой,

И погаснет день пустых тревог,

Ты опять потащишь за собой

И растянешь тонкий поводок.

Самый славный в мире пёс,

Самый мокрый в мире нос.

Мы живём без нежностей телячьих,

В моём шаге – два твоих – собачьих.

 

* * *

 

Я словно пробуждаюсь ото сна...

Была однажды пёстрая страна:

Все краски шли когда-то в гости к нам,

Подобно распустившимся цветам.

Но что случилось? – Я не дам ответ:

В живых остался только серый цвет.

И тучи серых лиц кругом снуют

И тихо так, по-серому, живут.

А в серый цвет окрашены дома,

Больница, министерство и тюрьма,

Течёт он из журналов и газет

Как будто в мире красок больше нет.

У серых лиц есть серые мечты,

На серых клумбах – серые цветы,

Писатель серый ловит каждый миг.

И производит тонну серых книг.

Куда девались прочие цвета?

Иль я не тот, или страна не та?

Исчезли красный, жёлтый с голубым,

А серый всё клубится, словно дым...

 

* * *

 

…И только с тобой повстречался

Как крылья тотчас отросли,

Как птица летел, не касался

Остывшей под небом земли.

Летел я над городом сонным,

Над крышами старых домов.

Парил будто коршун свободный

И был молчалив и суров.

Летел я легко и печально

В холодных, пустых небесах.

Открылась мне тихая тайна

В своих удивительных снах.

Мне виделись тайные знаки

В негромком мелькании теней,

Встревоженном лае собаки

И тихом дрожании огней.

Те знаки манили, толкали

В бездонную бездну небес,

Где звёзды мне путь обещали,

И вечное царство чудес.

А люди в домах своих спали,

И не подозревали о том,

Что царства любви и печали

Уже перейдён Рубикон…

 

* * *

 

Прошла середина лета,

Много дневного света,

И ветер щекочет траву.

Может быть, доживу

До дня

когда грянет осень,

И разрешения спросит

Покрасить всё

В жёлтый цвет,

А может быть, и нет.

Живу я как на болоте –

Душа живее плоти,

Которая летом спит.

Или делает вид.

Поставить бы в церкви свечку,

Да прыгнуть в холодную речку!

Во сне или наяву,

Может быть,

доживу...