Калейдоскоп? Точнее – фреска!
Отзывы о романе Елены Крюковой «Солдат и Царь»
(Елена Крюкова. «Солдат и Царь». Москва, «ЛИТЕО», 2016;
Екатеринбург, «Ridero», 2016;
журнал «Нева», Санкт-Петербург, № 8, 2016)
Одна из новостей октября-2016, связанная с творчеством наших авторов: роман Елены Крюковой «Солдат и Царь» – финалист сразу двух премий: Международной Южно-Уральской литературной премии и Международного славянского литературного форума «Золотой Витязь». С поздравлениями не поспешаем, зато имеем возможность познакомить читателей и с отзывами на новое произведение Елены Крюковой, и с отрывками из романа, предоставленными автором. «По тонкому льду», фрагмент 1 читайте в разделе «Новый Монтень». «По тонкому льду», фрагмент 2 – в номере от 11 ноября 2016 года.
* * *
Сильная и необычная вещь. Царская Семья, показанная не со стороны «дворцов», а со стороны народа, вброшенного временем в пожарища войны и революции.
Конечно, это эпос, это большая, огромная фреска, с узнаваемыми лицами, но и с лицами незнакомыми. Здесь есть жестокая правда, трагедия, но здесь есть и момент для раздумий и для «милости к падшим». «Солдат и Царь» – это такой гигантский калейдоскоп, но его узоры складываются в цельную громадную картину.
И эта картина впечатляет.
Владимир Фуфачёв, художник, арт-критик
Нижний Новгород
* * *
Роман Елены Крюковой «Солдат и Царь» впечатление оставил подобно шраму – вроде и затянулась рана стараниями самого искусного лекаря – времени, а след остался, и неизгладимый.
Так и на протяжении века после произошедших трагических и судьбоносных событий – Первой мировой империалистической 1914 – 1918, революции 1917 и гражданской войны в России – на сердце России шрамы; они неизгладимы не только в исторической, но и в кровной памяти потомков действующих лиц и исполнителей той трагедии, более того, в сложившемся менталитете всего народа.
Язык не поворачивается отнести книгу «Солдат и Царь» к так называемой женской прозе – по суровой мощи, яркости и неповторимой образности письма, по безжалостному воспроизведению кровавого перелома в судьбах страны и втянутых в его мясорубку героев. Но такое проникновение в строй души людей разных сословий, от простолюдина до особы царских кровей, сочащиеся сквозь текст сострадание и кровная же сопричастность им – это всё материнское, женское...
А гигантская центростремительная воронка романа затягивает и не отпускает читателя вплоть до финала, но чтение это, когда взахлёб, когда медленное, – местами мучительно и больно бьющее по нервам; симфонический же принцип построения книги даёт спасительный простор и воздух, чтобы перевести дыхание...
Людмила Антипова, литератор, член Союза писателей России
Москва
* * *
С огромным удовольствием прочитала роман. Нахожусь под сильным впечатлением. Очень сильная вещь!
Наталья Беляева, кандидат филологических наук,
Дальневосточный федеральный университет (филиал)
Уссурийск
* * *
Главный герой романа Крюковой – отнюдь не последний русский царь Николай Второй, как могло почудиться из названия (да и на обложке, чтобы не ошибиться в реалиях сюжета, изображён последний самодержец). Первая мысль, что приходит в голову – конечно же, о «датской» книге (написанной к дате, к юбилею, к памяти некой исторической вехи, в нашем случае это 1918 год, связанный с казнью царя и его семьи). Однако главный герой здесь – не царь, вернее, не только царь, а вовсе даже мужик: сначала солдат царской армии, потом рядовой красноармеец Михаил Лямин, уроженец села Новый Буян Самарской губернии. Мишка Лямин предъявлен читателю сразу же, в Прелюдии-прологе, и, судя по тексту, он списан с реально существовавшего человека.
Перед нами монороман – роман, созданный самим красноармейцем Ляминым, если бы он умел писать романы: он сделан «ляминским материалом» – его раздумьями, его разговорами, его чувствами. Однако это тоже обманчивое впечатление. Да, есть момент авторского соблазна – транслировать авторские мысли через избранного героя. Но скажите, какой из авторов этого творческого соблазна избежал? Возможно ли полное перевоплощение, и нужно ли оно, и поверят ли ему?
Эта запись – не моно, а стерео. Эта картина – не плоскость, а объём. Отнюдь не набор впечатлений красноармейца Лямина, а попытка снять происходящее не одной, а, как минимум, десятью, а то и двадцатью камерами. И попытка увидеть «со стороны народа» это время, 1917 – 1918 годы, так же правомочна, как и взгляд «со стороны царей».
(...) Основным приёмом, если можно так сказать, гала-приёмом в романе является живописание автором народа.
Вот эта тематика уж точно основательно подзабыта современными авторами. В романах так называемой «лагерной ноты» – «Зулейха открывает глаза» Гузели Яхиной, «Обитель» Захара Прилепина – сделана попытка, после гранд-паузы в русской литературе, изобразить русский народ. Однако персонажи «Обители» – скорее народные маргиналы, а персонажи «Зулейхи» – народные киногерои, нежели подлинные люди подлинного народа. Соцреализм призывал изображать народ пафосно и величественно. Либералы от искусства диктовали своё изображение народа: не чураться грязи, подлости, гадостей, извращений в его «подлинном» изображении. Новые реалисты сделали первую попытку изображения народа как природной, жизненной силы. А сейчас, кажется, приходит время изображать народ как силу истории.
Без пафоса, но рельефно; без гадостей, но правдиво.
«Солдат и Царь» – первая попытка такого масштабного изображения. Пусть она не во всём удачна и безупречна. Но без эксперимента не было бы результатов опыта. Пользуясь терминологией самой Крюковой (она любит это слово), это, конечно, фреска.
Анастасия Померанская, литератор
Нижний Новгород
* * *
Творческий метод автора таков: вживание в каждого из многочисленных персонажей книги. В каждого из важных героев.
Андрей Пермяков, поэт, прозаик, литературный критик
Москва
* * *
Голоса – излюбленная крюковская техника, и не в этом романе он появился. Голоса мы видим (слышим) в «Серафиме», «Юродивой», «Беллоне» (в «Беллоне», романе о Второй мировой войне, эти голоса присутствуют в формате монологов детей войны, это детские дневники). Да дело тут не в Крюковой: этим приёмом пользовались многие романисты, от Бальзака, Достоевского и Куприна до Роллана, Дэниела Киза и Кена Кизи. В чём соль и смысл этого, тоже старинного, если не сказать древнего, романного приёма? Когда говорят конкретные люди, сами, а не автор, страницы книги тут же превращаются в свидетельство, и это уже наше дело, верить этому свидетельству или нет.
Голоса в «Солдате и Царе» говорят не только о быте, о приметах повседневности, но и о предельно важном, что достигает уровня символа: таков злобный монолог красноармейца Мерзлякова о страданиях народа при царской власти, таков страшный рассказ солдата Сашки Люкина о плавании на пароходе «Русь», когда охрана чуть не изнасиловала великих княжон; таков рассказ того же Люкина о поездке в Петроград к Ленину; рассказ Пашки Бочаровой о посещении ею Ленина и Свердлова. Эти голоса будто подслушаны и записаны; при чтении возникает ощущение не реконструкции, а документальной фиксации – через одинокий голос героя мы подсмотрели умершее время, его ценности и его нищету.
Но эти голоса – фактические монологи. А народных диалогов в тексте не счесть, и они, как тому и должно быть, окрашены по-разному – то юмор, то трагедия, то грубость, то допрос, то исповедь. Через диалоги показана многоликость не только народной жизни, но и того времени, что меняло цвет, подобно хамелеону, – и тем дороже ценились стойкость, выдержка и приверженность выбранным идеалам.
(...) Сделана – в современной русской литературе – попытка создания эпоса, продолжающего традиции русской классики и заставляющего задуматься о небезопасных социальных движениях нынешнего дня.
Внутри текста романа – несколько вставок-интерлюдий; в них напрямую звучит голос автора, выражающего свое мировоззрение, свою историческую позицию, не боящегося назвать вещи, что принято замалчивать, своими именами. Эти лирические интерлюдии, а также прелюдия (вступление) и постлюдия (послесловие) призваны перекинуть некий мост между временами: давняя русская трагедия встаёт вровень с нашим сегодня, а автор (и это вполне понятный жест русского художника) отождествляет себя с сонмом погибших на нашей земле – за правду, за землю, за волю, за идею, за Царя, за революцию, за свободу, за Родину. И далеко не все эти смерти мы сейчас искупили, помянули и оправдали.
Нина Липатова, литературный критик
Самара – Нижний Новгород
Иллюстрации:
обложка романа «Солдат и царь»;
эпизод событий 1917-го года;
фотография: Николай II и… распиленная эпоха;
«Ипатьевский дом» – репродукция картины Павла Рыженко (Москва)