На человечьем языке
Кто я – поэт? свидетель? имярек,
Владеющий ритмическою речью?
В поэзии я только человек,
Я просто говорю – по-человечьи.
Когда весь мир повис на волоске
И пали с лиц привычные личины,
Хочу на человечьем языке
Сказать своё и выяснить причины.
Высоких не изыскивая слов,
Не прячась за лирическим героем,
Хочу сама добраться до основ
И свой ковчег построить вслед за Ноем.
Его живым дыханьем населить –
И пусть плывёт, Создателем хранимый,
Чтоб Слово как начало сохранить
В духовной купине неопалимой.
Снежные дни
Так снежные дни тихи,
Что стала яснее суть:
Снег падает, как стихи, –
То ливнями, то чуть-чуть.
Снег падает и лежит,
Пока не придёт тепло.
А мне ещё надлежит
Прозрачною, как стекло,
Стихов своих сделать плоть,
Чтоб дух проявился сквозь,
Поскольку учил Господь,
Что дух это суть и ось.
И я, как большой стратег,
Бумажный терзаю лист,
И мне помогает снег,
Поскольку он бел и чист.
* * *
Всё минует – ожиданья,
Чувства на износ.
Год-другой – и ты за гранью
Чаяний и слёз.
Пеленою равнодушья
Взгляд заволочёт,
Жизнь с побудкою петушьей
Мимо потечёт.
Тишина смирит ненастье,
Встанет над тоской,
Составляя разом счастье,
Волю и покой.
Влага пенная не бродит,
Позади страда.
Может, так они приходят,
Лучшие года?
* * *
Умаешься, скиснешь,
Все свечи задуешь.
Но всё ещё мыслишь,
Ещё существуешь.
И думаешь часто:
Зачем так случилось,
Что кануло счастье,
Что жизнь прохудилась,
Как старая лодка?
Средь грозной пучины
Плывёт, сумасбродка,
Без всякой причины.
Без всякой надежды
На светлое завтра,
Но всё ещё между
Тоской и азартом,
Холодным рассудком
И творческим пылом.
С земным промежутком,
Нескладным, немилым,
Прощаюсь помалу,
Но всё ещё ною
По шумному балу
С его суетою.
* * *
Люблю в вечерний поздний час
По улице пустой
Пройтись. Вульгарный новояз
С базарной суетой
В такую пору не слышны,
Их будто вовсе нет.
Весь мир во власти тишины,
И звёзд далёких свет
Не устаёт ему светить,
И ясен лик Творца.
И веришь: так тому и быть,
Без края и конца.
* * *
Нам не дано предугадать…
Тютчев
Увы, не гарантия это,
Не стоит уверенным быть,
Что если читает он Фета
И может о Блоке судить,
То значит, в добре преуспеет
И злом не прельстится вовек.
Не знаем мы, что одолеет,
Он разный, земной человек.
И разные ждут испытанья
Некрепкую душу его.
Но если своё обаянье
Однажды явит божество –
Хоть в строчках поэмы известной,
Хоть в мине какой-то иной, –
Душа к этой выси небесной
Метнётся от слизи земной.
Пускай на одно лишь мгновенье,
А после опять суета.
Но ветра того дуновенье,
Но образов тех красота
Едва ли минуют бесследно,
Кольнув золотою иглой.
Что искренне, что исповедно,
То встанет над ложью и мглой.
А как уж потом отзовётся,
То времени скрыто рекой.
Но Фет всё музыкою льётся,
Но Блоку всё снится покой.
* * *
Пока ещё тянется нить
И жизни не кончился бег,
Те дни, когда хочется жить,
Стараюсь запомнить навек.
На них золотая печать,
В них радостный трепет огня.
Как праздник хочу отмечать
Начало подобного дня.
А те, когда выключен свет
И душу окутала тьма,
Забыть, будто вовсе их нет,
Из сердца изъять и ума.
А впрочем, пускай и они
На дальних задворках живут.
Себе говорю: не кляни
Ни злых, ни унылых минут.
Пусть помнится всё и всегда,
Пусть две будут чаши полны.
Так с мёртвой живая вода
Соседствовать обречены.
Сизиф
Вся жизнь – сизифов труд.
Но, даже зная это,
всё катишь камень свой, не можешь не катить.
Усилия твои – как чувство без ответа,
но если ты Сизиф, тебя не изменить.
Идёшь своим путём,
впустую, без надежды,
туда, куда ведёт тебя твой певчий слух.
И одиноко так, так больно, будто между
двух рёбер вставлен нож и вон выходит дух.
День следует за днём,
и мысль одна и та же
одним лишь веселит усталые черты:
что лучше всех иных привычная поклажа,
что если камня нет, то кто без камня ты?
Наставление
– Смех твой, как в детстве, звонок,
Вспыхиваешь, краснеешь…
Всё ещё как ребёнок,
А ведь уже стареешь.
Так и не научилась
Взрослому лицемерью.
Ну и зачем открылась?
Ведь пообщиплют перья.
Мир этот груб и жёсток,
Видишь, как бьёт по нервам.
Нежных пород отросток
Будет задушен первым.
Горло зажмут тисками
Тем, кто смеялся звонче.
Если живёшь с волками,
Надо и выть по-волчьи.
Так что давай, не мешкай,
Кончилось бабье лето.
Этакой Белоснежкой
Быть меж волков нелепо.
Меньше глазами хлопай!
Разве ещё не ясно?
Этакой недотёпой
Быть меж волков опасно.
Вырви язык свой прежний –
Вырастет новый, волчий,
И без ножа зарежет
Тех, кто смеялся звонче.
* * *
Всё меньше нужно слов,
Чтоб главное сказать.
Всё реже слышен зов
Божественного горна.
Должно быть, это знак,
Суровый, как печать,
Что жизнь разделена
На плевелы и зёрна.
Уже разделена,
Уже доведена,
Как выдержанный слог,
До чёткости звучанья.
Всё сдержаннее речь,
Всё дальше та весна,
Когда шумел поток,
Не зная окончанья.
Время взрослых
Птичьи звонкие кочевья
Молчаливы и пусты.
Пожелтевшие деревья,
Облетевшие кусты.
Поздней осени картина,
Невесёлая краса!
Только лампа Аладдина
Обещает чудеса.
На страницах детской сказки,
Что читает мой сосед,
Блещут солнечные краски,
Те, которых в жизни нет.
Может, памятью последней
Всех моих прошедших дней
Будет мальчик пятилетний
С пёстрой книжкою своей.
В этих утрах предморозных
Задержись, не уходи,
Осень, осень, время взрослых
С детской сказкою в груди.
Одесская нота
Хоть порою и жить неохота,
А смеюсь откровенно и всласть.
Это значит, одесская нота
Не заглохла во мне, не сдалась!
Многозвучна она, многогранна:
Как зальётся, нутро бередя,
Так посыплются строчки нежданно,
Словно струи слепого дождя.
Повелось так ещё с малолетства,
Под опекой лучистой звезды:
Смех сквозь слёзы – от узости средство
И от мутной стоячей воды.
И какая б ни висла забота
Над поникшей моей головой,
Смех сквозь слёзы, одесская нота, –
Вот рецепт, как остаться живой.
* * *
Я отсюда, отсюда, из южной земли!
И зачать и родить только здесь и могли
то, что мною зовётся;
то, что мается, плачет, смеётся,
в небо рвётся,
томится в земной колее,
но всегда и везде познаёт бытие,
как упрямый, дотошный школяр.
Это южная масть,
Это вьюжная страсть,
Это солнца полдневного жар!
Это я.
Это я?
Вроде строчка моя,
но о чём и зачем я пишу?
Неуютно вокруг,
жизнь, как птица из рук,
исклевав, измотав, вырывается вдруг.
Не за ней – за познаньем спешу.
Не ко времени
Время пришло утешаться малым,
Остыв от былой чрезмерности
И чувствуя себя отработанным материалом,
Негодным для современности.
Но если волна набежит, нагрянет,
Взволнует кровь не ко времени,
То сразу как-то теплее станет
Где-то в районе темени.
Как в растревоженном муравейнике,
Мысли роятся-маются.
И, как бывалые коробейники
По морю в путь пускаются,
Так выхожу я на строчный промысел,
Слово со словом вяжется.
Всё остальное – пустяк и домысел,
Так в тот момент мне кажется.
ближе к ноябрю
Шепчет краткое мгновенье:
– Скоро догорю…
Всё сильнее запах тленья
Ближе к ноябрю.
За окном темнеет рано,
Дождь стучит в стекло.
Жизнь всё длится? Это странно.
Просто повезло,
Что в такую непогоду
Мы ещё с тобой
Помирать не взяли моду.
Купол голубой
Затуманился не в меру
И навис, как меч.
Сохранить бы только веру
Да любовь сберечь,
Чтоб, когда минует смута,
Буря сбавит прыть,
Нам хотя б ещё минуту
На земле пожить.
* * *
И вечный бой!
Блок
…И лишь во сне увидишь тот покой,
Который уж ничем не возмутить.
Уже пора, пора махнуть рукой
На то, что ты не в силах изменить.
А всё пыхтишь, твердишь про вечный бой.
Взгляни вокруг – всё кончено давно.
Бери шинель, пошли уже домой,
Грядущее не нами решено.
К чему опять устраивать трезвон,
Переживанье ставить во главу?
Всё пережито. Погружайся в сон.
Нет смысла в том, что видишь наяву.
Свидетели
Не то чтобы край придёт
Под видом огня и шквала,
А просто тихо умрёт
Мыслящее начало.
Рассыплются в прах столпы
И птицы падут на взлёте.
Останется рёв толпы
И зов одичалой плоти.
И, в душных парах тщеты,
В базарах, кошмарах, бреднях,
Останемся я и ты,
Свидетели дней последних.
Творчество
Взволнованной крови броженье,
Раздумья о личной судьбе.
И творчество как выраженье
Того, что ты слышишь в себе.
Дерзанье твоё и взросленье,
Души круглосуточный труд.
И творчество как осмысленье
Того, что ты видишь вокруг.
Гармониям высшим служенье,
Земной одоленье тщеты.
И творчество как постиженье
Того, что не ведаешь ты.
Всё то, что предчувствуешь только,
Чем грезишь, боишься чего,
Исполнено смысла и толка
Как творчества суть твоего.
Но чтобы высокие речи
Струили живое тепло,
Язык сохрани человечий,
Как плотник хранит ремесло.
Как образ любимой лелеет
Влюблённое сердце певца…
Ну, разве само охладеет,
Истратив себя до конца.
Ну, разве само истощится,
Утратит черты бытия.
Но это, коль скоро случится,
Забота уже не твоя.
© Ирина Дубровская, 2016–2020.
© 45-я параллель, 2020.