Вот вам семья, которая слыла
Недавно показательно счастливой:
Интеллигенты оба, с перспективой,
Но прилетела некая стрела –
А, это ты, кудрявый и сопливый,
Воспитанный под греческой оливой
Ты здесь уж был, зачем явился снова
Тобой же сотворённые основы
Скандалы, слёзы, дети сбиты с толку.
А ты внушаешь людям втихомолку:
Сентябрь 2007
Меж тем, как репродуктор на стене
Вещает нам на радиоволне
Так в день распятья на горе Голгофе
Жевал лепешку кто-то в стороне,
Так с фотоаппаратом на ремне
Цинизм – спаситель и растлитель наш:
Есть мода на военный камуфляж
В ларьке на Петроградской стороне
Однажды хищно улыбнулась мне
Сентябрь 2007
Время деда щадило: в семье сохранилась бумага,
Что при обыске было изъято оружие – шпага
(Принадлежность к мундиру, поскольку – «действительный статский…»
Также в десять рублей золотая изъята монета
(Общим счётом одна – так, буквально, записано это),
И с орлами двуглавыми дюжина пуговиц медных,
Время деда щадило. Уж так, слава богу, случилось.
Видно, время тогда не совсем ещё ожесточилось,
Полетело вперёд, на лету постепенно лютея,
Умер смертью своей, проходя у лицейской ограды,
Ни Большого Террора не знал, ни войны, ни блокады.
А крамольные пуговицы (видно, плохо глядели)
2007
* * *
Мелькнула, пропала и смотрит мне, в зеркало, вслед.
Спускается вечер. И голубоватый, нездешний
Навстречу машине поля пролетают пустые.
Над ёлками космос холодные звёзды зажёг.
Там русская речь на орбите. Там тоже Россия.
Куда ни посмотришь – богаты мы, ох как богаты
На двух континентах, в большом государстве своём.
Случатся прорехи – нашьём золотые заплаты
То грустную песню поёшь, то в три пальца засвищешь,
То втянешься в пляску, а то в митинговый галдёж.
На свалках у нас по задворкам – чего не отыщешь,
Студента из Конго я встретил в Казанском соборе.
Он под руку вёл молодую славянку-жену
И разговорился: «Я мог бы учиться в Сорбонне,
2008
(Трансформаторная будка в школьном дворе)
Пульверизаторами на стене?
Вот – крупно: «Жизнь, как зебра, полосата» –
В шестнадцать лет. Отчаянное: «Ната,
Скучаю по тебе, вернись ко мне!»
Чуть ниже: «На войне как на войне,
Не потому ли, что в печати он
Легализован и усыновлён?
Не продавайся и не прогибайся!»
«Рок мёртв!» «Цой жив!» И – наперекосяк:
2005–2008
(Вместо статьи)
странные рисунки, почти не читаемые надписи,
где огромные буквы наезжают одна на другую,
а то и вовсе
таинственные знаки,
напоминающие то иероглифы,
то арабскую вязь.
Это вам не заборная брань хулиганов –
всё исполнено
с немалым старанием
и почти профессиональным умением.
Кажется, что некое неизвестное племя
ведёт переписку на таинственном языке.
Порой чудится за спиной негромкий смешок,
оборачиваешься – никого.
И вдруг замечаешь:
в поэзии тоже
такая идёт перекличка.
Являются строки,
на вид – настоящие, крепкие строки,
но прочтёшь до конца – и неясно,
о чём они, чего хочет автор.
Искусство ускользать от ответа,
сказать много слов, не сказав ничего в итоге,
достигло головокружительной высоты.
Оно и понятно:
обжигались на многом –
на сострадании (досострадались до революции,
почитаемой ныне величайшим из зол),
на героике и романтике,
на державном пафосе,
на тотальном обличительстве…
И всё же я чувствую:
каким-то непостижимым образом
эти ребята находят и понимают друг друга,
есть у них какой-то свой код,
непонятный непосвящённым.
Читаешь – и кажется:
кто-то стоит за спиной
и посмеивается.
Оборачиваешься – никого.
Мы удивляемся в начале марта. –
Как будто впрямь иначе быть могло,
Как будто нам безумно повезло,
Ну, просто выпала такая карта,
Всем холодам, всем силам тьмы назло!
Тебе в вагоне место уступает.
Неужто вправду время наступает
Кому-то в жизни место уступать?
Как будто от язвительной насмешки:
Всю жизнь, казалось, в строки ты вместил!…
А строки все в одной вместились «флэшке».
Колесница!
Оглядись… And have a rest!*
Рвутся в «ястребы» колибри.
Я наслушался бредней,
И попал я впросак,
Как последний дурак…
Ах, когда бы – последний!
С наивностью прощаться?
Увы: по существу,
Жить – значит обольщаться…
Что делать: я – живу.
Пора наступает, когда
Пророки впадают в пороки,
Отринув любые запреты,
Дичают низы и верхи.
От нечего делать поэты
На сером асфальте проспекта,
Толкаясь в потоке людском,
Какая-то новая секта
Всё это изведали греки
И поздний стареющий Рим,
А мы их в Серебряном веке
Во всём ожидание краха
И предощущенье толчка.
А что там восстанет из праха,
2008
Иконам в церкви не молюсь,
Но с первой мыслью, с первым словом,
Как будто в зеркало стенное
Заглядываю по утрам:
Я русский – и ничто иное.
Назло надменному соседу
Свой русский паспорт берегу,
И никуда я не уеду,
Согласно давнему присловью,
С каких ни поглядеть сторон,
Воистину – повязан кровью
И к языку приговорён.
Всё сдвинулось и поползло.
Безумный бармен ненароком
И столько лет, как нет Союза,
Но продолжают угли тлеть.
Стоит растерянная муза:
Ты говоришь, бегут года.
А ты, чудак, тебе всё мало?
Надеешься, что увернёшься,
Достойный участи иной?
Надеешься, что вдруг очнёшься
* * *
Где там, каков я? Почти невозможно узнать:
Я ли, трехлетний, в чулочках топчусь по дивану,
На фотографиях – строгие дяди и дамы,
Трогать не велено, чтобы стекло не разбить.
Пушкин Кипренского – Уткина смотрит из рамы.
Мама сказала, что Пушкина надо любить.
Я чту свободу вашу, но
Горящей паклей в нос медведю
Я сам боюсь его, признаться,
Взревёт – едва ли буду рад,
А там уж поздно разбираться,
22.06.08.
А с ним и вся его семья,
Расстрелянная из наганов,
И праведная заграница
С отцами церкви заодно
Зовёт народ мой повиниться
Но эта кровь – лишь капля в море,
Так всё же думается мне,
В том океане смут и горя,
Сочти утраты всей России,
По большей части без вины!
Не записать ли всех в святые
18–24.06.08.
Любить стихи меня учила мать.
Годам к шести наметились подвижки:
А там и строчки сам сложил впервые,
Амбиций в юности не занимать:
Двадцатилетним в стиховой стихии
Но разве цель – сорвать аплодисменты?
Повыше планку надо поднимать.
Лет в сорок пять в отдельные моменты
Жизнь ставила задачи и загадки:
Не застывай, умей себя ломать!
И наконец-то, на восьмом десятке,
В том благо, что не вычерпать колодца,
Звезду на дне ведёрком не поймать.
Как жаль, что дней всё меньше остаётся:
10.07.08.
Плодишь, не уставая, много лет
Пейзажи, натюрморты и портреты,
Внушал мне мастер истину простую,
Безжалостную в этой простоте:
«Какую рожу скорчишь сам, рисуя,
12.07.08.
Про сыновей своих и внучек –
Всю непростую жизнь свою
Берёзки за окном неслись.
Я не прервал его ни разу.
В то время жизнь имела смысл
14.08.08.
И тошен вам белый свет –
Не жалуйтесь, не гневите
Когда случится влюбиться
И встретить холод в ответ –
Поможет с горя не спиться
Когда придётся во мраке
Метаться меж «да» и «нет» –
Ловите тайные знаки
Любые кумиры ложны,
Всё просьбы к ним – безнадёжны,
Тем паче – в годину бед,
Молиться только и можно
И, может, вам выпадет благодать:
В конце, перед тем, как концы отдать,
В тумане сподобитесь увидать
Расплывчатый силуэт