Игорь Храмовник

Игорь Храмовник

Четвёртое измерение № 16 (364) от 1 июня 2016 года

По плану – весна

комната

 

на самом деле комната пуста

в ней ночь густа, как старое варенье

считай шаги от тишины до ста

пока под лампой не столкнёшься с тенью

 

на самом деле в комнате лишь ты

не выходи, ошибка в вычитанье

сиди, читай пространные посты

пока экран меняет очертанья

 

на самом деле в комнате лишь ты

и может быть – она, но это вряд ли

не привыкай, под ником пустоты

опять распяты памятные пятна

 

на самом деле комната – ты сам

а что внутри – кому какие окна

стекло течёт, куда там небесам

свет не погас, но разве он помог нам?

 

белый кро

 

За кроликом белым, бегущим в конец строки,

Устроив погоню, рискуешь нырнуть в нору,

Где в дебрях спиральных закружатся огоньки,

И вдруг приземлишься на голову вместо рук.

Там лес всё темнее, и крики зверей всё злей,

Погас навигатор, и шорох в шуршанье трав

Наводит на мысли о тех, кто оставил след

На тонких тропинках, запутавшихся с утра.

И там не прикинешься, будто ослеп-оглох,

Придётся припомнить какой-нибудь нужный факт,

С какой стороны на айфон нарастает мох,

И можно ли прямо от солнца ловить вайфай.

Там ветер хрустит шоколадной фольгой луны.

Но, чтоб не пугаться всех надписей «Съешь меня!»,

С чеширской улыбкою ставленник тишины

Протянет стакан, и все ложечки зазвенят

Какой-то мотив из колоды забытых карт,

Штабных или винных, игральные просто жгут.

И тут ты проснёшься – вокруг пустота, тоска,

И лишь белый кролик печатает на снегу.

 

книги и кофе

 

Сколько их не вернулось с далёких страниц-лабиринтов

Ариаднова нить не нова и не слишком крепка

Но закладка легка, если знаешь, как в краткости спринта

Трудно верить в победу, считая шаги до глотка

 

Ты меняешь прищур, значит, жанр недостаточно вымер

Успеваешь вдохнуть лишь немного, как требует ритм

Не сбиваясь на лепет случайного здесь херувима

Что дробит тишину и при этом нахально хандрит

 

Сколько крыльев во мглу, в расходящийся сумрак бездонный

Только уличный шорох да шёпот неплотных дверей

Кофе кончился, книги приникли к рукам посвящённых

Танец брошенных стульев – закадровый кордебалет

 

И никто не заметил, как воздух стал тёмным и тихим

Оттолкнув в пустоту отпечатки случившихся слов

А в прокуренном небе бесцельно летал Талалихин

Ожидая ударного слога в расплавленный лоб

 

за нами

 

за нами не видно тени, за нами придёт зима,

пока фотошоп вычищает с неба последних птиц,

ещё остаётся время на лёгкий самообман,

что лето вернётся, и кто-нибудь прилетит.

 

но всех, кто следит за историей, ждёт ремейк,

собравший все пятьдесят оттенков сырого дна.

на северо-западном фронте без перемен –

война остаётся с нами, а вот весна...

 

взгляни, может там, за экраном, совсем не ты –

сплошные несоответствия с образом в зеркалах,

и только на тоненьком краешке пустоты

ещё угадаешь профиль сквозь скол стекла.

 

но кто-то бездарной тушью малюет под туш рассвет,

в котором грядущие мифы о прошлом сгорят дотла.

и вот – интернет мёртв, а мы почему-то нет,

и те, кто нас любят, никак не пристроят лайк.

 

трамвайное

 

лети, трамвай, пустой шестой маршрут,

твой нотный стан, сработанный из стали,

так многих эти утром здесь достанет,

но нефиг спать, когда так сладок труд.

 

и дворники кричат «гипс-гипс-ура!»

и лупят ломом по остывшим рельсам.

весь этот лёд, что наморозил цельсий,

тебе не страшен, рельсы – лишь игра.

 

лети, трамвай, не тормози разгон,

твой пассажир, уткнувшийся в окошко,

не замечает, как роскошен космос,

заполнивший расхристанный вагон.

 

он лишь перебирает чётки слов,

и пусть улов – каких-то пара строчек,

он, улыбаясь, знак даёт всем прочим

там, за стеклом, что новый день готов.

 

и искры в честь него дают салют,

и верхний свет продрал глазницы улиц.

пока полки небес не разминулись,

лети, трамвай, простой шестой маршрут.

 

поезда

 

поезда отправляются каждые полчаса

голоса объявляют, торопят – скорей, скорей

и визжит под колёсами утренняя роса

и штампует подряд прощания трафарет

 

поезда уезжают, нам будет их не хватать

в направленье заката, где чёрной дырою ночь

в горизонт, что размыла жгучая пустота

и горит расписанье, как титры в немом кино

 

поездам, видно, лучше где-то там, далеко

в голубых и прекрасных сказочных городах

о которых мы все снарядами в молоко

вроде пели-читали, но не были никогда

 

поездов не останется вскоре, пустой вокзал

металлическим эхом ответит один в один

а потом вдруг попросят бесстрастные голоса

провожающих выйти и больше не приходить

 

чужим

 

Чужим ключом свою откроешь дверь,

И верь – не верь, но в темноте дрожащей

Сверкнёт крыло, и тени – ровно две –

Метнутся врозь, и – мир тебе, входящий.

 

Из коридора – в комнатный предел,

Дверной косяк с тебя снимает мерки,

К пятирожковой люстровой звезде,

И книгам, тихим жертвам этажерки.

 

Вот выгнутый от старости экран,

Где мир твой прежний, мутно-чёрно-белый,

Давно не вторит серым вечерам –

Забытый, пыльный, неживой, но целый.

 

Вот старый шкаф, что раньше был большим,

Раскособочил высохшие плечи,

Храня внутри и тайны детских игр,

И пустоту оставленных отечеств.

 

В последний раз присев на чемодан,

Закуришь, оглядишься – всё на месте.

Шагнёшь к дверям, тем самым, навсегда,

Прощальный взгляд запутав в занавеске.

 

Щелчок замка. И больше не вернуть

До слёз знакомый несравненный запах.

Тебе теперь пора в иную суть.

Ты изгнан в рай, чтоб там по аду плакать.

 

скифское

 

И в храмах – запах шаурмы,

По над крестами – хохот, гогот,

Татарский мат немытой тьмы

Невинной жертве режет горло.

 

Их лица красит гарь костров,

Смуглеет плоть, язык гортанней.

Сверкая золотом зубов

И тайно выкованной сталью,

 

Идёт-бредёт табунный бунт,

Ползёт вокзальным переходом.

Из дыма в полымя бегут

Разноимённые народы.

 

Но мы – не щит, ищи-свищи.

По нам – что гоблины, что гунны.

И без Давидовой пращи

Филолог Голиаф загублен.

 

Ведь сфинкс для скифа – не указ,

Загадки – хит не для пожара,

Здесь важен голос без прикрас

И сила каждого удара.

 

Раз внятен только в мясо хлыст,

Не нам в потоке совпадений

Понять индийский острый смысл

И сумрачный китайский гений.

 

«Придите к нам» – зовёт плакат

Без первых букв и без последней.

С набитым ртом бубнит набат –

Весёлый, пагубный, весенний.

 

ашдвао

 

Оставь Неве неведенье воды,

Пусть город смоет буквы пошлых шуток

С кирпичных стен, оставив промежуток

Для голосов чужих и молодых,

Тех, что читают с чистого листа

Раскосых крыш предвестные хоралы,

А дальше дело, как всегда, за малым –

Понять значенье слова «пустота».

 

Пока по облакам танцует ночь,

Не различая тверк и макарену,

Сквозь мёртвый гул потерянной вселенной

Расслышать текст и записать в блокнот.

И слово с мягким знаком на конце,

Что означает секс или безумье,

Не пользуясь евангелием гугла,

Перевести, как попаданье в цель.

 

Начни с нуля, нет – с минус тридцати,

Пока мороз не прихватил на месте.

Пусть кажется – лишь ледяные вести

Приносят сети, да и ветер стих.

Вергилий со второго этажа

Кричит: «Пожар!», но Архимед на третьем

Опять Марата в ванной не заметил

И затопил все наши пыль и жар.

 

Ведь с образным мышлением беда,

А с безобразным в вечность не напишешь.

Пока туман плотней и голос тише,

Из всех искусств важнейшее – вода.

 

благостное

 

Потому я сегодня и благостен, что подшит,

Потому всем и верю на слово, что пустой.

Рвут карманный цвет простые карандаши,

Что который день зачем-то ношу с собой.

 

Потому и не ищем третьего, что вдвоём,

Потому мы и горе мыкаем, что немы,

Потому и зовёт на волю дверной проём

В этот мелкий снег, дырявящий тело тьмы.

 

Потому нам и путь извилистый, что наверх,

Потому вдруг и небо ближе, что гололёд.

А потом нас походу на царство венчают всех,

Если только старик Сусанин не подведёт.

 

Потому и припомнил я этот давнишний знак,

Что задача о встрече полностью решена.

Потому я сегодня и сгину ни за пятак,

Что на завтра и так по плану – весна, весна…