Расстреляла
Вселенная границы потеряла…
Вы спросите, а что было сначала?
5.22 сорока расстреляла
Короткой ещё сумрачный бульвар
И повторила очередь вдогонку.
Бомж собирал по урнам свой навар,
Звеня стеклом, благословлял попойку,
Которой горожане предались
Вчера. Над ним зонтом висела высь
замызганной изрядно атмосферы.
Поодаль дул в свою трубу завод.
Свет медленный прорвал весь горизонт
С востока, и устроил марш по скверам,
зализывая пыль окрестных крыш.
Паук поправил ниточки ловушки,
Готовясь доказать своей подружке,
Что атрибут его не лыком шит.
На мониторе тридцать дней восьмого,
Последнего из летней череды
Катрена года. Я на пару с Богом
Смотрел в себя, считал свои плоды
И размышлял над смыслом здесь сусеки
Скрести души, казаться человеком,
Познавшим всё, но хрен что понимать
И нарываться на рожон опять…
Оставив в прошлом этого сюжета
Преамбулу, идём прощаться с летом.
Идём тепло его запоминать,
Конечно к морю, как всегда, опять,
Не нарушая древнего обряда.
Предчувствуя красоты листопада,
Шумят деревья, ловят кроной бриз,
Как я твой взгляд, как голубь свой карниз,
Как сердце нежность, как Коран покорность.
Сорвалось время, набирает скорость…
И вот я паутинку разорвал
Лбом, обозначив августа финал.
Я увидел одиночество...
Я увидел одиночество.
Это Бог сидел на крыше
И смотрел, как расплываются под подошвой облака.
Он ронял в людей пророчества, чтобы кто-нибудь услышал
То, о чем ребёнок мается в ветхом теле старика.
Бог смотрел на нас задумчиво, как в стихи уставший автор.
Правил, черкал и дописывал, мял в сомнении листок.
Грезил, нервничал, вымучивал и откладывал на завтра
Эту вечную вселенную – совершенство в пару строк…
Дырка. Осколочное
Жизнь вместилась в пару строк в книжке почерком казённым.
Пограничник одинок, а когда-то был влюблённым.
Из нажитого – медаль, телевизор, старый чайник.
Пограничник смотрит в даль, сам себе теперь начальник.
Больше нет уже страны, чьи берёг старик границы.
Нет на кухне полстены. Окон битые глазницы
Наблюдают, как в гнезде, на корявой ветке клена
Сойка, полетав везде, желторотых кормит дома,
Пока залпы не слышны и заткнули глотки пушки.
Пограничник подобрал от снаряда завитушки –
Алюминий чист и бел, хищен рваными краями.
«Град» в двор старый залетел. Больше нету тети Ани.
Перебит газопровод. Электричество осталось.
В третий раз за этот год дому дедову досталось.
Пограничник матом гнет, поливает тех и этих,
Он на линии живет, на ничейном белом свете.
Сквозь помехи передач пропаганда, ссора, склока.
А в подъезде стон и плач, да мольбы о мире к Богу.
Пограничник китель взял из руины шифоньера.
Пыль стряхнул и зарыдал, не сдержался, блин, холера,
Обнаружив, что война дырку сделала в медали,
Будь ты проклята... А даль снова залпы сотрясали...
1 сентября
Грустит сентябрь спиной к стене,
В день знаний знать уже не хочет,
Чем я его встречал во сне,
Чем сценаристы сна морочат
Того, кто ждёт, когда состав
Небесный тронется к рассвету.
Сейчас жерделевый сустав
Помашет на прощанье лету,
Неся в растресканной коре
Пыль городка, где мы с тобою
Искали счастья на земле
В разжатых линиях ладони.
5:27 сирена в крик,
Включили свет над облаками.
Сентябрьский лист под грузовик
Попал. И скоро каблуками
Их будут сотнями давить.
Ловить себя на том, как славно
Сияет паутинки нить,
Проплывшая по миру плавно…
Канонада
Я вырван птицей из контекста сна.
Скрипела сойка, что уже весна
и распрямляла крылья голубые.
Кричала, что ей скоро на обед
Господь подаст птенцов, не спи сосед
воробушек, у этих соек нет
завета «не убей», они такие,
что нужен непременно глаз да глаз.
Они не знают арамейских фраз,
как и не чтут библейского иврита.
Им заповеди, что тебе песок,
холодный ветер в тоненький висок
или Сатурна странная орбита.
Кричала сойка, что уже апрель,
разбрасывая на лужайке прель
останков прошлогодних листопадов.
А с колокольни лился благовест,
на маковке сиял согретый крест
и близкий фронт рассеивал окрест
тяжелые цитаты канонады…
Opium
Море неба у меня под сердцем.
Необъятность и необъяснимость.
Ты сестрой мне и единоверцем,
Так случилось.
Воздух густ, как кровь в моих протоках,
Чтоб вобрать, мне лёгких не хватает,
А весна высоковольтна током.
Так бывает.
Жизнь, как концентрированный опий.
Чувства хлещут, словно сок из раны.
Я тобой, как вытяжкой утопий,
Вечно пьяный.
Ты – нежнее нежности, пожалуй,
До твоих высот мне жизнь и дальше.
Ты почти религией мне стала,
Где нет фальши…
У меня на сердце море света.
Что-то там кромешно обострилось,
Мой апрель безумствует отпето.
Ты случилась.
Пуля
Спотыкается ветер, врезается в шторку, раздувается органза.
Я сижу у окна человеческим волком, тычу в марта субстрат глаза.
С маячка сигаретного пеплы летели в серый вечер промозглый, а там
дождь, подробный как доктор, пальпировал цели на аллеях, стучал по зонтам,
норовил угодить за надушенный ворот чьей-то мимо бегущей мечте,
у которой в заложниках два ухажёра, и долги по теплу и воде.
Её плащик лавсановый не по сезону (столбик градусов к минусу льнёт).
Но мечта не сдаётся, пугает ворону, небо в лужах форсирует вброд.
Держит спинку, и флагом улыбку, ей даже удаётся почти не дрожать.
Вечер катится к ночи, небесную сажу добавляют процентов на пять…
Гороскоп прогнозирует всем послабление. Понедельник готовят в тираж
облегчённою версией с опцией лени и блестящею кнопкой «кураж».
Антрацит завалил небеса воскресенья и углы моего корабля.
Я в ответ сорок ватт на спираль просветленья запускаю уютности для.
Жизнь сочилась в корнях, бесшабашно ликуя, смяв блокпост с его вывеской «Стой».
А Земля пролетала пространство, как пуля над окопом, и пахло весной.
Апгрейд
А Господь любил их случайно встречать
в каком-нибудь переулке вместе,
когда солнца заваливалась печать
за вечерние крыши, старухи в подъездах
завершали котов и собак возврат
по квартирам, где пахнет вишневского мазью,
на затёртых обоях ковры висят,
а на окнах зашторки линялой бязи.
За которыми быстрый сгущался мрак
в фонариных проколах, как в дырках моли.
Чёрный свитер небес надевал Мастак
сочинять этот мир, назначать нам роли.
Бог смотрел, как те двое глазеют ввысь,
различая Его силуэт по звёздам,
рассуждая, что всё-таки эта жизнь
самый лучший апгрейд, где ничто не поздно
начинать от любви до библейских строк
«и откроется дверь перед тем, кто стучится».
А потом он губами её грел висок
и просил на прощанье почаще сниться.
Порошок. Инсектицидное
Белел в углу каморки порошок.
Бог мир творил в ускоренной вселенной.
Кот вскрикнул, испытав культурный шок
от кадра сна в своей душе нетленной.
На плитке кухни солнечный разгул.
Февраль сбавляет тихо обороты.
Скрипит доска. В духовке дух «Шарлотки»
и в яблоках видавший виды стул,
как конь с картины di Bondone Giotto.
Расстелен холст и выдавлен состав
из тюбиков в открытое пространство.
Кисть тонкая саднит непостоянством
всего на свете, чем-то высшим став,
как анкх Египта или кнехт идей
в зачитанном до пустоты Талмуде.
За стенкой о войне толкуют люди.
И мне всё меньше места средь людей.
Акрил покрыл льняное полотно.
Душа в разгул пустилась нараспашку.
Господь простил грехи и дал отмашку
распахивать небесное окно.
А там, где за околицей стрелял
брат в брата, из гортани миномёта
текла над полем, как туман, суббота.
И пёс голодный чью-то кровь лакал.
А высоко над этим пустяком
звезда рождалась, атомы делились,
сжималось время в асинхронный ком
и вечностью мгновенье становилось.
Инсектицид. Сбегает насеком.
Несёт сироп из яблочной кожурки
он насекомке в бежевой тужурке
хитиновой, серьёзный, как домком.
За ним следит всевидящий зрачок
кота, что ус испачкал в синей краске.
А кисть холсту такие дарит ласки,
что по созвездиям ураганный ток.
Бог мир творит. Я опустел и слёг
в Его надежду истину нащупать.
Глаза закрыл и слушаю, как ухать
продолжил фронт в уставший мой висок...
Скрипка
Ночь истекает в закрома свои
Рассвет с окон её смывает копоть,
Лишь влажными остались фонари
Глазами хлопать.
Нам раздвоиться наступает срок,
Из одного расстаться в двух спешащих.
Часы подрежут стрелками итог
О настоящем.
Ты тонкая, как напряжённый стон,
Лучишься из наброшенной рубахи,
В которой я пришёл из тьмы времен
Изгнать все страхи
Того, что ледяною станет кровь,
Что странно онемеем мы сердцами,
Что откровенья не случится вновь
Под небесами.
Мы двое тех, что сплетены в комок
Одной неутолимой дикой жажды
Поверить, что не зря придумал Бог
Любовь однажды.
Ночь истекает в закрома свои
День наступает светлый, как улыбка
Твоя. Глаза сомкнули фонари.
Играет скрипка…
Прожилка
На гладь прозрачную окна
Приклеен лист медовый лодкой.
Как я к событиям сейчас.
Не всё зависит здесь от нас.
Искусство осени. Она
Горазда мир менять весьма.
В прожилках тонкого письма,
С резной каёмкой, беззаботно
Вбирает солнце лист, пока
На небе кто-то расставляет
красиво очень облака
с заметной ленью знатока,
который всем здесь управляет.
Скребутся в стёкла пальцы веток.
Привет, сентябрь-малолеток,
Тебе сегодня стукнет два
И мои рваные слова
Твоих эмоций не охватят.
Пока запасы не истратят
Все кроны ближе к декабрю.
В сентябрь я снова полюблю
Весь мир и сердце моё спятит
От этой блажи обнимать
Душою промельк дат опять…
© Евгений Сенсуалис, 2019–2022.
© 45-я параллель, 2022.