* * *
Из степей и пустынь
Принесённая пыль
Осыпает полынь,
Заметает ковыль.
Эти земли чисты
Так – до рези в глазах,
До границ слепоты
И до шума в ушах.
Реки все утекли,
Не оставив борозд.
Вянет тело земли
В паутине корост.
Лишь кочевий следы
Остаются от сёл –
Поиск грязной воды
Их отсюда увёл.
Твой поход завершён.
Отчего ты не рад?
Погляди – это он,
Это твой Китеж-град.
* * *
Утратить снова – не боюсь,
Но вслух промолвить не умею
И оттого безмолвно вьюсь
Над головой воздушным змеем.
Прозрачна привязь и тонка,
Но, в солнечном играя блеске,
Сверкнёт, как острие клинка,
На синеве бесплотность лески.
И мы, казалось бы, покой
Друг друга вовсе не тревожим.
Но стоит Вам взмахнуть рукой –
И вмиг я падаю, стреножен.
Незримой мучимый неволей,
Я одного страшусь – свободы
Пропасть, оторванным без боли,
В тиши пустого небосвода…
* * *
Маячит тень Харона
И прячет лепет сонный
Средь музык похоронных
Финальная канцона.
И траурных влюблённых
Из Рима и Сиона
Сгоняет ветер, склонный
к парадоксам.
Но в нашем настоящем,
К безрадостностям вящим,
Мы ищем и обрящем,
Хотя убыток – слаще
Всех лепестков, летящих
С горы, где сгинул пращур
и вянут флоксы...
Ты знай, любитель логик,
Многострадальный трагик,
Что первые итоги –
Как первые овраги,
Ты взглянешь в небо гордо,
Уверен в предстоящем,
А грунт, казавшись твёрдым,
Тебя на дно потащит...
* * *
Пережёванные листья дикой мяты прямо с поля,
Из-под ног босых летящий недовольный майский жук,
Освещённый ясной высью лоб в зелёном ореоле
Падает – куда уж слаще! – в лепестки готовых рук.
Камень, ножницы, бумага, непокорность тёмной чёлки –
Расскажи мне на ночь сказку, мне приснился страшный сон:
Я бежала вдоль оврага быстро, смело, но как только
Я на мост ступила тряский, тут же оборвался он…
Исцарапанные плечи, пригоршня малины спелой
Просыпается на землю – всё не удержать одной! –
День был вечен и беспечен, обеспечен жизнью целой,
Где герои тихо дремлют перед долгою войной…
* * *
Так ночь не была тиха
С начала Средневековья:
Ни окрика петуха,
Ни скрипа у изголовья…
Абрис тугих кустов,
Твёрдых под ветром сонным,
Высится, как остов
Древнего галеона…
А маленький человек
С огненными глазами,
С тёмными листьями век,
С тонкими волосами
Смотрит из-под одеял
В ужасе бессловесном
На черноту зеркал
В раме тяжеловесной.
Хоть закрывай глаза,
Хоть с головой укройся –
Жуткие чудеса
Сон на плечах приносит.
То расцветёт в руке
Язвы цветок зловонный,
То вдруг начнёт вдалеке
Вешать мертвец поклоны,
То перестук копыт
Слышится за дверями,
И человек не спит,
Только молчит упрямей.
Ладанку жмёт к груди,
Дышит – и то с опаской.
Как бы не разбудить
Призраков этой сказкой…
* * *
Опалённая солнцем родного Шунема,
По утрам облачается в светлые платья
И идёт к виноградникам кротко и немо
Выполнять обещание, данное братьям.
Сколько, глупая, масел и благовоний
Извела на тонкую смуглую кожу –
Только лучше, чем запах подобных ладоней,
Едва ли купец-египтянин предложит.
И до позднего вечера дикие травы
Шелестят, обвивая точёные ноги,
О царях и царицах, чьи богатства и слава
Рассыпаются в пыль перед вздохом глубоким.
Раскалённое небо утихает, и к дому,
Огибая холмы, пробегает по круче.
Спи, ты, к счастью, с завтрашним днём не знакома,
И не слышен ещё гром в чернеющей туче.
* * *
Далила долила себе вина.
Она пьяна, одна и без Самсона.
Ей не пристало мукою бессонной
Себя корить за протовремена,
Когда он был среди филистимлян
Нежданым, ненавистным, нежеланным.
Когда была родная ей земля
Под поступью его равна вулкану,
И рдели щёки женщин – назарей
Нёс силу властного, тяжёлого удушья,
И каждая склонялась так послушно,
Взирая на руины на горе.
Его желали, прикрывая страсть
То гневом, то насмешкой, то боязнью,
Игра же прекратилась, возвратясь
К филистимлянам многократной казнью.
Не похоть и не гордость привели
Его к цепям меж двух колонн у храма,
А то, что тянет вепря к краю ямы,
Срывает листья, движет корабли.
Природа страсти или страсть природы.
Власть силы или сила власти в нём…
Нет. Просто неумение в угоду
Толпе легко смеяться под огнём.
И, правда, лучше призраком без глаз
Похоронить врага с собою рядом,
Чем на пиру давиться виноградом,
Сок яда проливая на атлас.
И вот – куда ни ступишь – камни, тело
На теле. Жизни прерваны без слёз.
Она совсем немногого хотела –
Сплести колечко из его волос…
* * *
От эскиза и до экстаза,
Вплоть до первого метастаза,
Вплоть до первой открытой язвы
Ты не знаешь, что безобразен.
* * *
Именно, именно имена
Нас поднимают к поверхности сна,
После – и вовсе из сна вырывают.
Не эхолоту дана глубина –
В дебри нейронов струна вплетена,
И кукловод того не скрывает.
Воздух, с которым всю ночь тет-а-тет,
Тянется мантией точно как плед,
Тающий вниз по ключицам.
Первый позыв – туалет? интернет? –
Зябко скользящий под пяткой паркет –
Нужно подсоединиться.
Горстка рефлексов и горочка мышц,
Мышлением и габаритами мышь
Разве что превосходим.
Но все биофакторы, ты говоришь,
Теряются, если наутро стоишь,
Сияющая, при восходе.
* * *
Федорино горе – Язоново счастье.
Язоново счастье – экстаз Ипполита.
Экстаз Ипполита – Медеево Asti,
Которым картина размыта.
Эзопов язык – за Эдиповым глазом.
Так изымаются все метастазы.
Одеяло сбежало, простыня улетела,
Колесница скрипит, пьяный крик Фаэтона
Не мешает затянутому в белоснежное телу
Встретить день без проклятия или поклона.
Есть Акро и Некро – два адовых поля.
С травой или без – выбирай, где раздолье.
Хна – в волосы, в чёрнофигурную – хина.
Софокл, расширяя набор декораций,
В кроссовках и тоге шагает в руины,
Диктуя потомкам негромко и вкратце.
В руке наготове заточенный стилус –
Сам убедишься: что будет, то было.
* * *
Мне совершенно ахматово,
Сколько в прошедших столетиях
Всадниц коня крылатого
Шпильками-шпорами метили.
Всё это конско-волконское
Уксусное придыхание –
Как маринад для Вронского
На затянутом скучном свидании.
Растопчи Евдокию с цветочками,
Пегас мой, как феникс выживший.
Я вверяю тебе полномочие
Овёс перемешивать с книжками.
© Ена Ляшенко, 2007–2010.
© 45-я параллель, 2010.