В том саду
В том саду, где мы не встретимся никогда,
в ржавой бочке дождевая цветёт вода,
позабыв о водоворотах.
Не судьба ей поить стада и крушить суда.
Лишь ворона по краю скачет туда-сюда –
и дрейфует от стенки к стенке перо воронье,
как пирога, опрокинувшая гребца…
и садовница не узнаёт лица.
Что ей Спасы и сенокосы?
Расползается крапива из-под крыльца,
догнивает в компостной яме падалица –
и ни браги, ни пирога… только осы, осы.
Столько ос, что воздух кажется золотым.
Над звенящей пижмой вьётся пахучий дым –
у соседей опять суббота.
Чем-то липким растекаются голоса,
и, басовую «соль» поймав, дребезжит оса
в пыльной банке из-под испорченного компота…
2018
Криво
Не пахарь, не воин в поле – ржаном ли, минном? –
себя измеряешь в милях
от этих земель с их памятью на паях,
от этих емель, что по воробьям палят
из окон шестых палат –
хоть в бровь бы… но мимо, мимо.
В зазоры и щели ловишь забортный воздух,
себя измеряя в вёрстах
от этих дворов, где липы да тополя,
от этих воров, что шапок не подпалят,
когда запоёт петля
над ямой, в снегах разверстой, –
о всех непричастных, честных и терпеливых,
о всех кораблях в проливах.
Затягивая потуже свой спасжилет,
семь раз, как учили, дабы не пожалеть,
себя измеряешь в лье –
и рубишь… но криво, криво.
2018
Ирга
Попилены липы у дома,
из форточек хлещет попса.
Вот-вот заживём по-другому, –
пугает болонью джинса.
Не парясь о месте под солнцем
и в светлую даль не стремясь,
жигуль на газоне пасётся,
кошачьему выводку в масть.
Скамеек ядрёная зелень
в ошмётках поспешных газет,
зевая, на «смену» глазеет –
не всё же в газеты глазеть.
Качели сипят и гундосят,
и песенка невесела.
Сбываются слухи о сносе –
в июне начнут выселять…
(…зачем же тогда расцветает
у детской площадки ирга,
дразня воробьиную стаю,
и грезится вкус пирога?)
Не жаль довоенного дома
и лип допотопных не жаль.
Кончается пиво в бидоне –
кому за догоном бежать?
2018
не моя москва
мой город на лбу наколовший звезду
исподнее сушит у всех на виду
сатин его сер и заношен
бесстыже висит под осенним дождём
московское время стоит на своём
и нам с тобой ставит подножки
надеясь на бога но веря в кирзу
знамёна полощутся в медном тазу
на площади чьих-то героев
где памятник имя своё позабыл
с лихвою хлебнув голубиных белил
за русь ли за нас ли с тобою
давай по одной а потом по второй
здесь так беспросветно осенней порой
пройтись бы да ноги немеют
ботинок зевает озябшим мыском
куда уж ему по тверской по ямской
по третьей и станет светлее
2017
Двери
Всё темнее свет, всё тяжелее воздух,
будто в тамбуре прижало толпой к дверям, –
и плывут, плывут берёзы по ноябрям,
пустоту качая в утлых грачиных гнёздах.
И рябит в глазах, и чувствуешь: упаду! –
выбирая среди орудующих локтями
тот рукав, что в гулкий мрак за собой потянешь,
если двери вдруг откроются на ходу.
2017
Пустельга
Прилетает поутру пустельга.
На осине посидит, на ольхе.
Свой анапест прокричит по слогам –
мол, несолоно хлебать пустельге.
Мол, особый у неё гороскоп –
ни орлы ей не чета, ни стрижи.
Рождена она в черте городской
у кормушек мелюзгу сторожить.
Распугав моих синиц поутру,
над осиной промелькнёт, над ольхой.
Не стремясь за городскую черту,
не годясь для соколиных охот…
...и, такая же в душе пустельга,
всё над мышью суетясь полевой,
я сигаю и сигаю в снега,
с головой в них уходя, с головой.
2017
Крыжовник
Тут хорошо. Тут сосны и река.
Раскрепостись – и вещи нарекай
нехитрыми своими именами,
когда июль поманит дня на три
сюда сбежать – и выдохнуть: смотри, –
камыш усталым взглядом приминая, –
тут хорошо! Останься – и старей
в белёном терему на пустыре,
чердак определив под голубятню.
Тут быт, прямолинеен и дощат,
увещевает медленней дышать –
и многое становится понятней.
Дыши! В простом труде поднаторев,
готовь дрова на зимний обогрев
(и самогон – особенный, грушовый).
Смотри, как рожь щекочет облака.
Жуй стебелёк – и душу отвлекай
от тёмного, тяжёлого, чужого.
И хрупкое покажется прочней,
и Чехова захочется прочесть
осознанней, чем прежде. Погружённей, –
как дочерям читают перед сном,
когда им семь. Когда достроен дом
и выделена сотка под крыжовник.
2016
Берег
Не ластись ряской, глупая река,
и к щиколоткам не лепи пиявок.
Мне узок твой замызганный рукав,
мне твой рукав не по сезону зябок.
Я тин твоих отчаянно бегу,
имея виды на иные воды.
Мне места нет на этом берегу,
а на другой твой берег нет мне брода.
2017
Дорожный набросок
Сангина, уголь, белая пастель.
В какую электричку бы ни сел, –
здесь всё до тошноты однообразно.
И не отрадна взору береста,
и не упомнить кровного родства,
и не принять навязанного братства.
Неровен час недоброго утра,
с какого бы вокзала ни удрал, –
и чай, и речи – с привкусом металла.
Леса, поля, промзоны, вновь леса.
Всё сгинет, чем бы ты ни занялся,
всё заметёт, как прежде заметало.
Коснёшься темы – под ногтями грязь,
прильнёшь к окошку – сер и желтоглаз,
везде Тамбов, – и холод дышит в спину,
в каких бы ты овчинах ни потел...
...всё заштрихует белая пастель –
и уголь, и сангину.
2017
И вяжешь, и вяжешь
...и вот ты готовишься к долгой зиме,
не смея выпрашивать что-то взамен
метели у здешнего неба.
Кумекаешь, лбом пристывая к окну,
какими бы ватами щели заткнуть
и редек каких натереть бы.
Подсыплешь в кормушку семян для синиц –
и гонишь ту мысль, что едва осенив,
успела напакостить чувству.
За пиршеством птичьим бесстрастно следя,
растёт на стекле ледяная слюда
и застит пугливое чудо.
Не мылить же лыжи туда, где не ждут?!
...и вот, вовлекая кота во вражду
за жёсткую, колкую пряжу,
ты снова настаиваешь на спирту
смерзающуюся в пласты пустоту –
и лыка не вяжешь
и вяжешь, и вяжешь…
2016
Напоследок
Возможно, я слишком дерзка
и хватит валять дурака,
но если дозволено выбрать,
то пусть я от сердца умру
в июньском сосновом бору,
покуда он смерчем не выбрит.
Пока голубеет люпин,
а ближний всё так же любим,
и птицам не нужен подстрочник, –
о, пусть будет именно так! –
июнь, разомлевший сосняк
и сердце. Но лет через сорок.
Кивни мне за сутки с небес –
и в светлый, торжественный лес
веди, присмиряя подлесок, –
но дай перед тем полчаса
бездумно кота почесать
и выгулять пса напоследок.
2017
Итак, воскресный день…
Итак, воскресный день махров и сер,
как твой халат, – и я немилосердно
рублю с плеча: прости меня, сосед
по метражу, гнетущему нас сельдью
под шубой быта, – я не из оседлых!
По крайней мере, в средней полосе –
в культуре, породившей к слову «грусть»
десятка два синонимов. Как сложно
пробить корнями этот мёрзлый грунт!
Ведь мы с тобой не липы и не сосны...
На том, что ты нелеп, а я несносна, –
закончим нашу брачную игру!
Кто мы друг другу? Впрочем, «...lupus est»,
коль смотрим в лес. Во мне хрестоматийно
остра «охота к перемене мест», –
и ты, мой брат, отыщешь ряд мотивов
послать сестру за тридевять, простив ей
кочевничьих кровей густой замес.
Что дальше? Утро. Граммы натощак,
диктуемые жанром, – как ни тошно...
Прошу тебя о двух простых вещах:
не провожай! Душа – не когтеточка.
Тебе – в спортзал, мне – на вокзал, и точка(...)
...а вздумаю писать – не отвечай.
2016
На вырост
Ночь, фонари – вот и крои про них, а
эти стихи – на вырост тебе, портниха:
строчка фалдит, сползает метафор рюш.
Боль твоя без купюр уместится в хокку.
Холь её, холь, от силы – вершок в холке,
волком, не волком – выходишь к январю
поводыря, не внемлющего дрессуре.
Верь ему слепо. Следуй за ним и сурдо-
переводи – себе же – беззвучный вой.
Сядете рядом у новогодней ёлки –
ты и фантом – косая сажень в холке,
и серпантин повиснет над головой.
А не откормишь к ёлке – нацепит маску,
волка, не волка – лишь бы тираж не массов:
где ты найдёшь вторую такую боль?
Нянчи её, качай колыбель сердца!
Нынче повсюду ночь, и все волки – серы...
...только не тот, который зачат тобой.
2010
Овечье
Какими бы вензелями нас ни клеймили,
какие мангалы звонко бы ни ковали,
о чём бы ни выло волчьих тылов коварство,
от чёрных отар отбившись, за милей – миля,
рванём через лес! Мне тесно стоять в загоне.
Мне тошно от прели пастбищ, где блеют Долли,
довольные бубенцами своей юдоли,
согбенные вместо сена жевать законы,
налоги, долги, обязанности. Покуда
им пряничен кнут – не ждать нам реформ на ферме.
Я видела сквозь лазейку в заборе – верь мне! –
как солнечны взоры и шелковисты кудри
«заблудших» овец, бредущих по вольным травам.
Мне тягостна фальшь пастушьих рожков и горнов.
Я помню на генном уровне нож у горла.
Давай удерём из плова, не будь бараном,
прошу тебя, Шон*!
_____________________________
*Барашек из мультика «Shaun the Sheep».
Романс о воде
Подумаешь, душа! – берёзовый ушат,
и всё, что в нём ношу, – кромешная вода.
Нагрезь ей серебра, полночная звезда!
О большем не прошу: здесь рыбе не дышать.
Да мало ли о чём шуршали камыши
молившим о гребце молекулам пруда,
которые – точь-в-точь души моей вода...
Мели, язык, мели, в ушате зыбь верши!
На что ушату сны про океанский шум?
Зачем воде души америк берега?
...но, буря, береги бумажный мой фрегат!
О большем не прошу, ей-богу, не прошу.
Да мало ли о ком в гортани снежный ком!
Растает – та же суть: кромешная вода.
Гляди в неё, гляди, полночная звезда!
Ей этот взгляд знаком, ей этот взгляд знаком.
2011
Ялик
Яблочный Спас: шарлотка, бочонок сидра –
в августовском безвременье – как клепсидра
нашей беседе. В доме темно и сыро,
пахнет вагонкой липовой пустота.
Дождь, осмотрев чердак, обнаружил цитру –
звуки её побелочным стрептоцидом
сыплются с потолка, и – с пометкой «cito» –
в кончиках пальцев мается нежность, – став
нудным вязаньем, муторной чисткой яблок...
...дом под дождём похож на рыбацкий ялик:
кажется, отшвартуй его – и отчалит
в самую беспощадную из стихий...
Из корабельных сосен внахлёст сколочен, –
боги, чего он чает душой челночьей?!
Что за улов ему уготован ночью?
Вряд ли об этом знают мои стихи...
2015
Ностальжи
То ли явь, то ли сон: в болоньевых спин строю –
стеклотарой, макулатурой – сдаю, сдаю
маету свою, перехваченную бечёвкой,
пустоту свою, переложенную тряпьём, –
и, как в детстве, горжусь, что выполнила объём...
но едва ли гожусь висеть на доске почёта.
Я почти не читаю, разве что «Vogue» – в метро,
и курю тоже «Vogue», когда на душе мертво,
а бросаю курить – хожу по блошиным рынкам.
Тик да тик, – суетятся ходики, – так да сяк!
Я времён перестройки в сквере нашла пятак –
приложи к синяку, душа моя, – и смотри-ка:
я – как все! Я сварила суп и, включив ток-шоу,
мужу свитер вяжу... и всё у нас хорошо:
ипотека, Форд Фокус, дочь... по субботам – к маме:
ой, не стоит ей знать про чёртов синяк, про то,
что на «пей до дна!» отвечаю: «всегда готов!» –
и сквозь марево мчусь на ржавой, скрипучей «Каме»
за девчонкой из сна – туда, где зарыт секрет
под стекляшкой, где тает бабушкин силуэт
над шитьём... где тряпица алая – душит, душит...
...и гремит «You're my heart» по радио «Ностальжи»
из соседского гаража, и всерьёз лежит
обретённый пятак под влажной от слёз подушкой...
2016
Согласование времён
В городе, где осень – как вердикт
тем, кто на зубок не затвердил
вольную поэзию вокзалов,
будешь ты, Емеля, воцарен,
выудив из фляги с вискарем
щуку, чьё веленье – отказаться
от гражданства прочих рыбьих царств.
Ветру сдашь обратный свой плацкарт,
подарив окурок и мобильник
льстивейшей из луж, но сказка – ложь:
прямо ли, направо ли пойдёшь –
не отыщешь яблок молодильных,
записную книжку теребя,
в городе, что позабыл тебя...
...во дворе, где быт досадно замер
за окном, в квадрат возведшим мрак,
заскрипишь качелями, дурак,
самому себе не сдав экзамен
по согласованию времён.
Липы вздрогнут и стряхнут ворон
нарезать круги над проходимцем,
чей-то призрак вызвав на балкон,
над которым небо – как бойкот
беглецу, что вздумал возвратиться.
Нацарапав тщетное «прости»
на двери подъезда, угостишь
стылой шаурмой потомка Альмы.
Как у Блока, скомкают финал
ночь, аптека, улица, фонарь...
...и такси до площади вокзальной.
2015
Казань
Он был поэт, каких один на сотню.
Жена его осела в Миннесоте,
а он не смог: тянуло в курский лес.
Затем Москва – и новые высоты.
Его портрет поэзией был создан –
из апокоп, эпифор, катахрез...
Поджар и борз, как племенной уиппет,
он звал меня в Казань – «культурно выпить»:
«Решайся!» – губ манила новизна...
...в его «Рено» пиратский реял вымпел.
Был ром, был трюм – и я стонала выпью, –
но вам об этом лучше бы не знать!
Потом Москва – и многия заботы:
муж, сын, ремонт – от кухни до субботы.
Звонил ли он? Да! Звал «на липтон-чай»!
Но то спортзал, то пьянка, то работа,
то зуб, то суп, то новый фильм про Бонда...
...kogda uviju? – skoro, ne ser4ai!
Он был... он – был! И вдруг его не стало.
В сети писали: канул с полустанка
под скорый Чебоксары-Элиста, –
и – в добрый путь! – махали «шорт-листами»...
..я из стихов его сложила стаю
японских журавлей... вру! – сотни стай –
прилежной дурой – с дружественных лоджий
подбрасывала в синь, но было б ложью,
что ветер их подхватывал, сказать.
Нет! – ветер их ронял к ногам прохожих...
Он снится мне. Он прежний, но моложе
меня. Зовёт в нездешнюю Казань.
2015
перебрала
нет мне не светит петь с тобой на равных
но и не стоит пить с толпой на равных
такой надрыв а я в колготках рваных
печаль моя не то чтобы светла
и пиво расплескалось по коленям
июль а вот возьму и околею
но кто-то тёплый в свитере с оленем
пожалуй я слегка перебрала
но кто-то трезвый с комплексом героя
весь вечер за меня стоит горою
покуда я над вымыслом горюя
бедром бедру о чём-то говорю
и лавочку как лодочку качает
он требует кончай и я кончаю
о этот куст жасмина за плечами
пообещай мне шуберта и брют
но кто-то дерзкий думает иначе
и пачка вог и туфли от версаче
и спины опоздавших на раздачу
любить обнять и плакать над тобой
и где-то на мгновенье показалось
ушла гулять а маме не сказалась
скорей скорей на площадь трёх вокзалов
гори моя звезда а я домой
2015
© Елена Таганова, 2010–2018.
© 45-я параллель, 2018.