* * *
выспись
как только заплачет
ноябрь в окне
словно твой дом над землёй
а не на земле
мысли не будут тревожить
они летят
в край
где вода обнимает
слепых котят
выскочи, выпрыгни
тело всего одно
в плотном дыму еле видно
висит окно
домик на дереве
ствол заглянул в дупло
стены в прострелинах
в доме светло
светло
* * *
Погляди в рассвет ростовский,
чуть подёрнутый туманом.
Город призрачный и скользкий
с тёмной порослью каштанов
проступает сквозь осенний
календарь с десятком листьев.
Два холодных воскресенья
обрывают жизнь со свистом.
* * *
Под войлочным небом
Теряет сознание осень,
По тощим деревьям
Слоняется вымокший ветер,
На крыши ложится дымок
Городских папиросин,
И некогда Богу присесть
И подумать о свете.
И чей это свет
Если кем-то присвоены звёзды,
И ангелы виснут меж них
Как бельё на верёвке,
И души людей -
Запотевшие, хрупкие гнёзда,
Как стёкла очков
Без оправы божественной кромки.
* * *
Моя душа не миновала моря
И марева его цветных сетей.
Я с берега не ждал дурных вестей,
Но письма долетают против воли.
Я вспомнил детство, мать,
наш домик ветхий,
Задумался, закутался, затих.
А море мной играло словно щепкой,
Качая на ладонях вод своих.
Меня как в шторм бросало и мутило,
Потом шепталось:
лучше душу вынь...
Церковное, туманное кадило,
Распятие плывущего, аминь.
Небесные врата средь звёздной ночи,
Как крылья, раскрываются легко.
И слышу:
«Береги себя, сыночек»,
Пока лазурь белеет в молоко.
* * *
Есть имя, которого я не касаюсь
Ни словом, ни делом, ни рифмой, ни прозой.
Оно не похоже на детскую шалость,
Оно одиноко, легко и серьёзно.
В нём что-то от Франции, центра Парижа,
От книг Галлимар на прилавках у Сены,
Одно это имя и слышу, и вижу
Не русским, а местным, с косым удареньем.
Оно бы смотрелось на старой пластинке,
Носило бы шляпу, перчатки из кожи,
Высокие кудри, смешные ботинки,
Билеты в Гарнье только в пятую ложу.
Его не повесить на шею цепочкой,
Нарочно не спрятать в кулоне с секретом,
Оно – в опечатках, в разрозненных строчках,
В желтеющих вырезках старой газеты.
Его столь открытые гласные звуки
Всегда равнозначны в любом переводе,
Но стоит поднять для приветствия руки –
Оно замирает в торжественной коде.
Есть имя, которому нет человека
Полночи, полгода, полвека.
* * *
Пойдём по ущелью на зов водопада,
Живая стена не иссякла, гляди.
Пройдём сквозь неё, как ходили детьми,
Надеясь, что смелость предчувствует клады.
На шуточный свист откликаются птицы,
И память от нас отлетает звеня,
И крылья её бросят тени на лица,
И время водой застучит по камням.
* * *
Сколько звёзды ночами не слушай,
Разговор неразборчив и тих,
Переводчику вытрясет душу
Каждый стих.
* * *
ты сидишь на камнях
и глядишь –
ухожу, ухожу –
в этой роще,
лесу или чаще
не слышно ни звука
кроме этих шагов –
ты не станешь
протягивать руки
и не встанешь,
рассеянный свет
заплетён в абажур
полбеды
не проститься,
чуть больше –
не видеться вовсе,
и нас что-то
да выдаст
и эхо войдёт в резонанс,
забреди наугад,
просто так
иногда ходят в гости,
просто так небеса
отмываются ливнем от нас.
* * *
Тут осталось уже, по-хорошему, Господи,
Перебиться не сотню, а дюжину лет,
Повалиться в перину ковылевой проседи,
До весны обмелеть.
Выдыхать потихоньку, играя снежинками,
Не прогневать бы тучу – их тучную мать.
Дети-внуки давно разбежались тропинками,
Что теперь горевать.
Прислониться к берёзе – одной, неприкаянной,
В тихом поле донском, от полесья вдали.
Мочи нет откликаться на чьё-то раскаянье,
Всё само догорит.
Стало быть, обманулась – весна не воротится.
Вот и спи, не тревожась о завтрашнем дне.
Между жизнью и смертью кривая околица,
Только я на какой стороне.
* * *
В какой-то момент обнаружишь, что воздух
Цепляется за ноги, давит под рёбра.
И вдруг столь небрежно рассыпанный порох
Под чиркнувшей спичкой с шипеньем недобрым
Откажется вспыхнуть, не станет искриться –
И будешь глядеть, как смурной первоклашка,
Как станут тесниться знакомые лица,
И ветер сметёт тощей жизни фуражку.
* * *
1.
Как щиплет сладкий сок
обветренные губы,
ни слова не сказать,
да и моргнуть нельзя.
Царапает песок
своей ладонью грубой –
как дед, ни дать ни взять.
2.
Зелёный мандарин,
внутри обманом спелый,
плюётся мне в лицо,
лишаясь кожуры,
она по всем углам
валяется без дела –
как фишки вне игры.
3.
На ласковость руки
надеясь опереться,
касаюсь невзначай
смущённых рукавов,
слова как мотыльки
садятся мне на сердце,
я, как цветок, живой.
* * *
если душу
сквозь камень
неслышно
протянешь
как нить –
то никто и
ни в чём
не сумеет
тебя обвинить
* * *
как грустно –
ты всегда стоишь незримо,
а тканый мир, тобою сотворимый,
нелепицей бросается в глаза
и если души сотканы для тел –
одна из них осталась не у дел
Сонет
Созвучьями стоящих рядом слов
Играть, как кот клубком, когтей не пряча,
Вертеться, норовя поймать удачу
За юркий хвост, но беден мой улов.
Забава для восторженных умов
И с вечностью свидание в придачу –
Всё на алтарь, без права на отдачу,
Покуда слышен зов колоколов.
Поэзии прозрачные следы
Подчас ведут в заоблачные выси,
Расчерчивая душу на лады.
Свет маяка, пристёгнутого к мысу,
Подсказывает как суфлёр актрисе:
Опора неба – в глубине воды.
* * *
упавшие на землю абрикосы
похожи на яичные желтки
и даже косточки
и скорлупа в белке
им вовсе не мешают породниться
и ссориться как брату и сестре
о том, кого сильнее любят
папа и мама
* * *
По дольке перемалывая лёд
В стакане ожиданий бестелесных,
По странности, мы движемся вперёд,
Деля наш мир на дроби неизвестных.
И если ты добрался до конца
По сложностям бесформенных стараний,
То знай, – душа творится без лица
и пишется
без правил.
© Елена Альмалибре, 2021–2022.
© 45-я параллель, 2023.