1939-2019
...Вверх-вниз, насквозь, вверх-вниз –
Мелькает швейная иголка.
По лавкам восьмеро, по полкам,
Тяну за юбку: «Мама, оглянись,
Зачем нас столько?»
Скрип-скрип, рассохлась деревянная нога,
Отец – сапожник да без сапога,
Зовёт не нашу, вашу – мать,
Он зол и пьян, страшней врага –
Здесь жутко жить и жутко спать.
Вот в первый класс иду одна,
Вот ни сыта, ни голодна
Сажусь со всеми к общей плошке.
Уж год, как кончилась война...
Мне снится пирожок с картошкой.
Уеду юной на завод,
«Мой паровоз летит вперёд»*,
Кудрява, синеглаза, но скромна я,
И после смены каждый позовёт:
«Пойдем гулять со мной, сварная**?!»
На танцы – туфли, платье, брошь,
Подходишь, за руку берёшь.
Ты не Монтекки, я не Капулетти,
Ночь испечёт луны молочный корж –
Да будет жизнь, да будут дети.
Скрип, скрип – рассохлись половицы,
Ты зол и пьян, в ежовых рукавицах,
Но скажешь: «Так к тебе спешил!»
Я не боюсь, но и не спится,
Ох, сердце, сердце... Из последних сил.
Но мир прекрасен, посмотри,***
Пусть бьётся молодость внутри,
Глаза не те, в морщинах руки,
И пусть горят календари,
Да будет жизнь, да будут внуки.
Пекутся пирожки с картошкой,
А мы на кухне с чёрной кошкой,
Пока все спят, сидим вдвоём.
И кажется, всё понарошку –
Мне снится пирожок с картошкой,
И мама плачет над шитьём.
Мой паровоз летит в обрыв,
Я плохо вижу, будьте так добры
Сорвать стоп-кран, остановить у края.
Махнут рукой: «Да проезжайте, вы стары!»
Ох, сердце... Я, похоже, умираю.
Сварная?!...
--
* Перефразированная строка песни «Наш паровоз».
** Разг., то же, что и сварщица.
*** Перефразированная строка песни «Как прекрасен этот мир».
* * *
Сосны макушками вымели звёзды на Млечном Пути,
Лето лежит в туеске, притаясь на горе земляники.
Город истаял, сложился в мерцающий тонкий пунктир,
Вопль мандрагоры мерещится в лисьем встревоженном крике.
Помнишь, в преддверии полной Оленьей луны* всей гурьбой
Тонкий орешник сгибали в охотничьи луки команчи,
Издали призрачный поезд гудками сигналил отбой –
В этом лесу потерялся твой внутренний маленький мальчик.
Тайнопись детских следов полустёрта, заметна едва,
В чащу заводит, где ждёт непременно волшебная нелюдь –
Тощая, жалкая... Ты ещё можешь сказать ей слова:
«Я. Хочу. Верить».
* Название июльской луны, данное ей cевероамериканскими индейцами. В это время у молодых оленей рога освобождаются от пушка.
* * *
Он мчался по утренним улочкам Монтепульчано*
На выцветшей «Веспе»** – слегка бесноватой, растрёпанной,
Брусчатка бездомной приласканной кошкой мурчала
И льнула к горячим колёсам торчащими рёбрами.
Минуты тянулись от скорости и перегрева,
Но тут же сжимались, и были похожи на гусениц,
Ползущих по кольцам годичным вселенского древа.
Ни города-монстра, ни щедро сочащихся грустью лиц,
А только разлитый рассвет – молодой, красно-винный,
Он пил его жадно, большими глотками, неистово,
В груди вместе с сердцем толкались слова «carpe viam»***,
В пути ради странствий. Доро́га – конечная истина.
--
* Городок в Тоскане, Италия.
** Культовый итальянский мотороллер.
*** Наслаждайся доро́гой (лат.).
* * *
Кажется, быть ближе
Можно, только став ближе к природе.
В лесу ещё можно слышать и слушать
Друг друга,
Отметая разноголосье мира,
Несущееся из каждого телефона.
Кажется, мы теряем связь,
А я хочу быть связанной с тобой,
Пусть даже одной смирительной рубашкой.
Я, как радиоприёмник,
Пытаюсь поймать твою волну,
Но ловлю белый шум,
А в нём – юркие разрозненные слова,
Ускользающие из ушей.
Лучше давай вместе выловим
Все звёзды из небесной полыньи –
Чёрной дыры в облаках,
И вызовем наши души из буднего небытия
На спиритическом сеансе летней ночи
И освободим их.
* * *
Мечты умирают по-старчески тихо, под утро, во сне,
Развею их прах звёздной пылью
над вставшими на́ зиму млечными реками.
Покинутый город застыл и не дышит, дворами врос в снег –
Похоже, что ведьму убили,
но ту, что была здесь единственным лекарем.
Молюсь исхудалым деревьям – нагим многоруким богам,
Почти понимаю язык их
трескучий и шёпот шершавый, надломленный.
Здесь что́ ни дорога, то про́пасть, и что ни сугроб – то курган,
И что-то скрывается в зыбких
тягучих теня́х, между снежными во́лнами.
Всемирный кочевник сквозь кожу, до самой души, заклеймён –
От века бренчать нам ключами
инсультно-кривящихся изб – позаброшенных.
Давай же уйдём вдоль реки быстротечно-безумных времён,
Где ветер крепчает, качает
зелёные травы манящего прошлого.
* * *
В каждом глухом городке чрезвычайно извилисты
Улочки, слухи, речушки.
Где-то в подобном местечке замшелом
Старый пожарный у дома выращивал и́рисы,
Песни воздушные пел им
И поливал из надтреснутой кружки.
Люди болтали: да разве он видел Ого́нь-Дым-Жар –
В тяге к спиртному сгорают
Мигом. Быстрей, чем под тягой обратной.
Помня, что дар одиночества – скромный, но Божий дар,
Всем кривотолкам был рад он,
Верил в то счастье, что не за горами,
А непременно сейчас. Здесь, за искрами и́рисов,
Пламя вязал он узлами –
В печку сажал на короткую привязь,
И походил на усталого Брюса Уиллиса,
Только что спасшего мир весь,
Хоть никогда и никто не узнает.
* * *
Волшебство утекает из пальцев в промёрзлую землю,
Ты теряешь сияние, как золотой светлячок,
Погибающий в банке. Все высшие силы не дремлют –
Мёртвым сном спят. Сужается солнца янтарный зрачок.
Снова радужки луж стекленеют на мрачных просёлках,
Скоро самая длинная ночь в обречённом году
Будет выть по дворам и плясать босиком на позёмках,
Так и ты вслед за ней – сумашествуй, кричи, негодуй!
Пусть в лицо дикобразно-морозные иглы вонзает –
Это вуду-обряд, напрямую, без кукол, всерьёз.
Но ты тоже колдун. Улыбнёшься одними глазами –
Серебристыми, полными света исчезнувших звёзд.
* * *
Тучи пиратскими чёрными метками
К солнцу подброшены –
Кто-то опять небеса обвиняет в молчании.
Мир до костей обожжён кругосветками,
Море штормит, расползается пятнами Роршаха,
Тянет канаты причальные.
Здесь по весне не пройти будто посуху –
Вязнет сознание,
Вышла из моды доставка посланий бутылками.
Сам выбирай: с костылём или с посохом
Дальше шагать по дорогам Перу и Танзании,
Соприкасаясь с рассветом затылками.
Замерло необитаемым островом
Облако в розовом,
Выйдем на берег его заповедный однажды мы.
Путь наводнён беспризорными монстрами,
Но, ты прислушайся, с первыми летними грозами
Небо ответит каждому.
* * *
Я не знаю, когда мы с тобой были и на какой войне,
Но семь поколений теперь счастья не видать ни тебе, ни мне,
Мы сидим в тишине, не шевелясь, не зажигая огней,
Чтоб не привлечь мотылька новой жизни.
Я боюсь повернуть голову и не почувствовать тебя в темноте,
Я не буду выбирать, что писать на гранитной плите,
И знать не хочу, что будет за гранью: после, потом и затем.
Зачем? Просто правьте двойную тризну.
* * *
Замерли застрявшие в барсучьей спячке боги,
Вмёрзшие клубками в пики северных хребтов,
Близится и тянет к нам сугробные отроги
Остробесконечная громада холодов.
Кочки ледяного шрифта Брайля под ногами
Кажутся таинственным посланием весны,
Нервный март неверен ей, открыто полигамен,
Оттепель возможно и начнётся... но не с ним.
Ткач-мороз под утро нить рассвета из огня вьёт,
Дворники, браня излишне радостных котов,
Соль по тротуарам рассыпая, изгоняют
Демонов зимы из одержимых городов*.
--
* Считалось, что демоны боятся соли,
и в довольно ранних сказаниях о «шабаше ведьм»
говорится, что вся пища, подававшаяся там
для угощения, была несоленой.
Персеиды
С крохотных выступов небосклона,
Словно отряд альпинистов,
Звёзды срываются в связке общей,
Сыплются бисером раскалённым
В бездны колосьев зернистых,
В пропасти просек кленовой рощи.
Мрак, изувеченный белой вспышкой,
Надвое располосован,
Но заживает без шрамов тут же…
В слитном безмолвии, павшем свыше,
Мягкие сонные совы
Реют взъерошенно-безоружно
Над полевым золотым корсажем
С плотной шнуровкой просёлка.
У горизонта мерцает точка,
– Это искусственный спутник, – скажешь.
А у тебя было сколько
Спутниц искусственных между прочих?
Вспышкой разорванный мрак всклокочен,
Надвое располосован,
Будто седой показался во́лос
В шёлковой шерсти чернильной ночи.
Ты не обро́нишь ни слова,
Мастер молчания. Чёрный пояс.
* * *
Белеют осколки раковин,
Повсюду вросшие в берег кромками
Шрамам убитого времени чем-то
Сродни.
Загаром закатно-лаковым
Обли́ты плотно лодчонки тонкие
Мачтами тайные символы чертят,
Солнце целуют в висок.
Откуда на нашем севере,
На внутреннем сухопутном севере,
Запах безбрежности южного моря?
Вдохни...
И вот ты стои́шь растерянный
На пляже, густо поросшем кедрами,
Робко пуская бескровные корни
В мягкий
горячий
песок.
© Екатерина Позднякова, 2016–2020.
© 45-я параллель, 2021.